– Что тебя смущает? – спросил богомол. – Почему ты плачешь?
– Я ведь обещала сделать ему самое хорошее, что только бывает.
– Кому? – спросил богомол.
– Ботвинику на фотографии. Поэтому он ко мне и пришел. А тут – такая жестокость...
– Ты думаешь, это жестокость?
– А что же еще?
Богомол погрустнел. Лена почувствовала, что сейчас он уйдет навсегда, и в мире останутся только приближающийся диван и старая песня «Наутилуса».
– Подожди-ка, – сказала она. – Наверно, я действительно чего-то не понимаю. Может, ты объяснишь?
– Смотри мне в глаза, – сказал богомол.
Лена опять увидела короткий мультфильм.
Перед ней было нечто похожее на залитую солнцем лужайку – ослепительное, дрожащее и переливающееся пространство, искривленное (или, может быть, выпрямленное) фасетчатыми глазами насекомого. На этой лужайке сидели два богомола, но Лена понимала, что все это чистая условность: на самом деле впереди была уже знакомая ей бесконечная река жизни, которая текла через богомолов, через солнце в небе и через нее саму.
Эта река не опиралась ни на что. Она была совершенно свободна и ничем не скована. Она существовала сама по себе. И все же она каким-то образом зависела от богомолов и от Лены.
Лена вдруг ясно поняла, что все живое – цветы, насекомые, птицы, звери и даже люди – существует не для себя, не просто так, а с одной-единственной целью – чтобы у этой великой реки было русло. Все живое и было этим руслом. Но в то же время оно было и рекой, которая загадочным и невыразимым образом текла сама в себе, как не текут земные реки.
Лена увидела, как строится русло. Все произошло у нее на глазах: два богомола соединились друг с другом, чтобы дать начало новой жизни. А потом, когда таинство завершилось, один из них сделал другому самое лучшее, что мог – отпустил его на свободу, и та часть великой реки, которая раньше текла сквозь него, высвободилась и стала течь сама через себя, что и было высшим возможным счастьем, никаких сомнений на этот счет у Лены не осталось.
– Понимаю, – прошептала она. – Понимаю теперь. Выходит, это совсем не жестокость, а наоборот?
– Жестокость, – ответил богомол, – это удерживать здесь слишком долго. Быть живым означает рыть русло. А уйти – означает стать рекой, которая по нему течет.
– Но почему никто из людей про это не знает? – спросила Лена. – Надо вернуться и всем рассказать!
– Во-первых, – рассудительно ответил богомол, – тот, кто хочет знать, узнает и без тебя. А во-вторых, вовсе не надо рассказывать об этом всем подряд. Это плохой поступок. Глупый и смешной.
– Почему?
– Ну как ты не понимаешь. Потому что великая река и без тебя знает, что она такое. Но иногда она хочет немножко побыть проституткой, или кошкой, или геранью в вазе. Или даже заглянуть одним глазком в место вроде вашего города. И зачем ты будешь объяснять ей, что она такое на самом деле? Так ты испортишь ей все удовольствие от прогулки.
– Понимаю, – прошептала Лена. – Значит, богомолы просто помогают друг другу вернуться домой. Выходит, это и есть самое хорошее, что одно существо может сделать другому? Как раз то, что я обещала?
– Конечно, – проникновенно сказал богомол. – Именно поэтому наша любовь и увенчивается этим благородным жестом. Самка делает это для самца, потому что он выполнил свой долг и отныне свободен. Разумеется, и самец с радостью сделал бы для самки то же самое, но ей надо еще позаботиться о потомстве.
Это звучало убедительно.
– У меня не хватит сил, – сказала Лена.
– Хватит. Я помогу.
К этому моменту Лена с Ботвиником дошли, наконец, до дивана. Ботвиник усадил ее на мягкий шелк, и в тот же миг богомол, с которым говорила Лена, исчез. А вслед за этим Лена поняла, что сам Ботвиник стал богомолом.
Он был пепельного цвета, с узкой маленькой головой и невыразительными фасетчатыми глазами. Три его центральных глаза были мертвыми и походили на бляшки ссохшейся кожи. Зато у него было обширное брюшко, жирное и тугое, которое утягивало его назад и делало все его движения неловкими и смешными.
– Зеленая, ты странная какая-то, – сказал серый богомол. – Как будто ты не здесь, а где-то еще. Ты случайно не под кайфом?
– Нет, – ответила Лена. – Давай помолчим, Миша.
– Ну давай, – согласился серый богомол.
И они начали священный танец, зарождающий новую жизнь.
А как только он кончился, Лена поступила так, как велела ей древняя мудрость. Она сильно сжала голову Ботвиника своими шипастыми лапками и потянула ее прочь.
– Ты шшштоо, – зашипел глупый серый богомол и стал молотить ее своими слабыми ладошками. Но тело Лены покрывал мощный хитиновый панцирь, и она даже не чувствовала этих прикосновений. Голова серого богомола плохо отрывалась, потому что его шея была очень толстой, но Лена чувствовала в своих лапках стальную непреодолимую силу и знала – рано или поздно она доделает начатое.
Девки запели гимн СССР на английском языке в версии Поля Робсона (дядя Петя любил повторять, что в этом исполнении скрыто нечто безбрежно-оргиастическое, и лучшего фона для vip-интима не найти). До Лены долетели три испуганных голоса:
Strong is our friendship tried by fire,
Long may our crimson flag inspire...
Они пели точь-в-точь как Поль Робсон, по старой записи которого разучивался номер – сильно артикулируя «р» в «fire» и «inspire», как редко делают в английском. Почему-то именно это раскатистое «р» и помогло: Лена собралась с духом и резко крутанула голову серого богомола.
– Ы-ых, – прошептал серый богомол, центральная жила его существа поддалась, и он обмяк навсегда.
Лена увидела, как высвобождается та часть великой реки, которая была в нем заперта. Она оказалась струей темного дыма, похожей на автомобильный выхлоп – ее сразу же снесло куда-то вниз. Лена мысленно проследила за ней и ощутила мрачно-багровое клубящееся пространство, откуда доносились неумолимо грохочущие голоса: «Кого ты пидарасом назвал, сука? Кого ты на хуй послал?» Еще там были другие голоса, тихие, вкрадчиво-умные и совсем жуткие, говорившие что-то вроде: «Спирально с капустой, шестнадцать сорок два...» Лене стало неприятно, и она перестала следить за нисхождением дыма. Надо было спешить, и она стала как можно быстрее крутить голову серого богомола из стороны в сторону.
Голова Ботвиника еще не отделилась от тела, когда Лена поняла, что экзамен сдан: она снова увидела счастливую лужайку, залитую дрожащим и переливающимся солнечным светом. К ней спешили два больших богомола, которые должны были помочь ей с переездом. У них в лапках были специальные стрекочущие палочки, которыми они помогали ей скинуть человеческое тело навсегда, и, хоть это было немного больно, она знала, что вместе с телом навсегда пройдет и боль.
«Интересно, – думала она, – а что во мне? Неужели такое же серое и смрадное? Сейчас вот и узнаем... Нет, не такое. Вот оно. Оно яркое... Светлое... Чистое... Какая все-таки красота...»
Игорь замычал. Потом, еще во сне, забубнил какие-то непонятные многосложные слова, несколько раз дернул подбородком, словно вырывая свою челюсть у охамевшего зубного врача, – и только после этого проснулся. Некоторое время он молча глядел в туман за окном машины. Затем сказал:
– Ну ни фига себе!
– Что такое? – спросил сидевший за рулем Алексей Иванович.
– Мне сейчас такое приснилось! Что мы вылетели на встречку, врезались в грузовик и все трое погибли. Мгновенно. Но сразу про это забыли и поехали дальше. И этот туман вокруг – во сне он, кстати, тоже был – это на самом деле не туман, а типа облака... Или я даже не знаю. В общем, уже другой мир. И, главное, я под конец понимаю уже, что это сон, но никак проснуться не могу, как будто меня что-то там держит...
– Типун тебе на язык, – резюмировал Алексей Иванович.
Игорь вытер рукавом выступившие на лбу капельки пота.
– В самом деле, – сказал он, – непонятно, откуда туман. Это же юг Франции. Такого тут быть не должно.
– Сейчас все в мире поменялось местами, – ответил Алексей Иванович. – Здесь туман, в Америке заморозки. Зато в магаданской области солнце жжет, как поцелуй Тины Канделаки.
– Кстати, – не выдержала сидевшая сзади Танюша, – насчет поцелуя Тины Канделаки. Будете ехать с такой скоростью в тумане, действительно можно чмокнуться.
Алексей Иванович вздохнул и снизил скорость.
– Просто хочется и рыбку съесть, и, так сказать, принять участие в культурной программе, – сказал он. – Престидижитатора вам показать и к футболу успеть вернуться.
– А почему вы так говорите – не фокусник, а престидижитатор? – спросил Игорь.
– Потому, что выговорить такое слово уже фокус, – ответил Алексей Иванович. – Вообще, интересный термин. Так во Франции называли специалистов по карточным чудесам. Означает по-французски «ловкие пальцы». Да, Танюш?
– Примерно, – сказала Танюша. – Если перевести одним словом, будет «шустропальцовщик».
