Но я не могла пойти на такой компромисс. Моя чувственность настоятельно требовала контактов с противоположным полом.
Встречи со старыми приятелями стали редкими. Учеба отнимала слишком много времени, к тому же Токио — огромный город, в десять раз больше Парижа. Навещать бывших одноклассников, живущих в другом районе, было тяжело — после одной-двух попыток весь энтузиазм пропадал. И чем меньше мы виделись, тем меньше могли сказать друг другу. Телефон по вечерам больше не звонил.
В утешение я говорила себе, что мальчишки моего возраста меня больше не интересуют. Мне нужен молодой человек, студент двадцати лет, красивый, умный, благородный, обладающий изысканными манерами и чувством юмора, умеющий носить «Levi's 501», часто бывающий в модных кафе. Он должен быть образованным, в курсе всех новых веяний, интересоваться поп-артом, европейским кино и рок-музыкой. Я бы ходила с ним на выставки Энди Уорхола, на «Смерть в Венеции», на концерты «Дип Перпл» и «Пинк Флойд»… Одним словом, я превратилась в наивную простушку, мечтающую о прекрасном принце.
Летние каникулы в шестнадцать лет тянулись с изнуряющей монотонностью. Я больше никуда не ездила с родителями — впрочем, и раньше я не знала, что такое настоящий семейный отдых. В детстве родители несколько раз брали меня с собой в горы или на море, но эти поездки занимали не больше трех-четырех дней — из-за работы отца. Будучи сотрудником РMЕ, он не брал оплачиваемые отпуска, на которые имел право. На практике никто из наемных служащих не осмеливался отсутствовать на работе много дней подряд. Так обстояли дела во всей Японии, и я не чувствовала себя особенно заброшенной. Но каникулы продолжались с конца июля до начала сентября, в период, когда жара в Токио была невыносимой, особенно из-за удушающей влажности.
Недалеко от вокзала Шибуйя — в одном из наиболее оживленных районов Токио, куда я иногда выбиралась, чтобы прогуляться по новым огромным магазинам, мне на глаза попалось рекламное объявление об изучении английского языка в США — на Гавайях или в Аризоне. Хотя меня гораздо сильнее привлекала Европа, мысль о том, чтобы поехать за границу, вызывала у меня радостное возбуждение. Я поговорила об этом с мамой, но она ничуть не разделила моего энтузиазма.
— Я спрошу у отца, — сказала она.
Мама, которая никогда не изучала английский из-за антиамериканской политики нашего правительства, всячески поощряла мои занятия этим языком и советовала слушать по радио уроки разговорного английского для деловых людей. По сравнению с этим академическим методом изучение языка путем разговорной практики было в сто раз привлекательнее. Мама это знала, но, хотя занималась текущими делами в семье, наиболее важные вопросы предоставляла решать отцу.
Три дня подряд отец возвращался поздно. Когда мама, наконец, решилась поговорить с ним, ответ последовал немедленно — отрицательный. Метод изучения не вызывал у него особого доверия, и плата была слишком высокой. В самом деле, хотя американское правительство недавно отменило фиксированный обменный курс, снижавший реальную стоимость нашей национальной валюты, доллар по-прежнему стоил триста с лишним йен — почти в три раза больше, чем в 2000-е годы; поэтому наша покупательская способность за границей была весьма скромной. Авиабилеты также стоили очень дорого; что касается морского путешествия, то оно оставалось привилегией богатых. Однако отец зарабатывал если и не баснословные суммы, то, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы обеспечить нам достойный уровень жизни. Кроме того, поскольку я была единственной дочерью, расходов на образование у нас было меньше, чем в большинстве семей. Итак, деньги были лишь предлогом — отец просто не хотел подвергать меня лишним соблазнам среди чужих, слишком уж свободных нравов.
В начале августа одна из моих подруг, Юнко, предложила мне провести несколько дней у нее в гостях, на вилле неподалеку от Фудзи. Семья у нее была не совсем обычной. Ее мать, которая говорила, что была в разводе, на самом деле никогда и не была замужем. Юнко — незаконная дочерь одного влиятельного политика. Отец троих сыновей, министр-депутат, был гораздо старше матери Юнко, он обожал свою младшую дочь и не скупился ни на ее образование, ни на развлечения. Помимо всего прочего, она могла наслаждаться жизнью на вилле в горах — наиболее тайном из всех домов, принадлежавших отцу.
На сей раз мои родители не возражали, успокоенные тем, что вместе со мной должны были поехать еще две девочки из хороших семей, а мальчиков, напротив, не ожидалось. Вилла была роскошной, располагалась вдали от каких-либо оживленных мест; министр построил ее специально для того, чтобы наслаждаться покоем рядом со своей любовницей.
В первые дни мы пользовались непривычной свободой по полной программе — совсем одни, без взрослых. Спали до полудня, ели когда хотели и что хотели, по целым дням оставляли телевизор включенным, хотя почти не смотрели его, валялись полуодетые на кожаных диванах. Понемногу нами овладевала лень. Из-за того, что мы болтали целыми днями, нам почти уже нечего было сказать друг другу. Прогулки на природе нас не слишком интересовали. По вечерам мы открывали буфет в гостиной, где стояли бутылки виски двадцатилетней выдержки, и начинали беспорядочные дегустации. Мы были совершенно неспособны оценить достоинства различных марок, но опьянение нас развлекало. На смену алкоголю пришли сигареты. Мы покупали их в автомате, находившемся в единственном местном магазинчике. Сначала мы не слишком затягивались, но вскоре превратились в заядлых курильщиц. Продажа сигарет, как и спиртного, несовершеннолетним в Японии была запрещена. Такое нарушение закона, хотя и не сопровождавшееся особым риском, было нашим единственным развлечением.
Какая тоска… Мне недавно исполнилось шестнадцать. Вся нерастраченная энергия вовсю бурлила в моем теле, непривычные ощущения то и дело пробегали по коже — и вот для меня не нашлось ничего лучшего, чем предаваться этой жалкой видимости порока, в которой не было ничего оригинального и которая была не столько декадансом, сколько деградацией.
Остаток каникул я провела в Токио. Просыпалась поздно, чтобы меньше страдать от жары и скуки. Время от времени я в одиночестве бродила по магазинам или шла в кино на зарубежный фильм.
В тот период настоящей сенсацией была «Эмманюэль». Разумеется, фильм шел с купюрами и к тому же был запрещен к просмотру «лицам, не достигшим восемнадцати лет». Однако в Японии не принято в таких ситуациях требовать документов, удостоверяющих личность, — здесь принято верить людям на слово. Так что я посмотрела фильм без всяких затруднений.
Знаменитая проповедь сексуальной свободы, иллюстрируемая изысканными эротическими сценами, не шокировала меня и не пробудила в моем воображении новых фантазий. Напротив, меня восхитили некоторые анекдотические сценки — например, когда Эмманюэль просыпается, полностью обнаженная, и надевает одни лишь вязаные носки, чтобы встать с постели и погрызть яблоко. Мне понравилась эта непринужденность. Я немедленно переняла эту манеру, но все же продолжала оставаться в ночной рубашке; спать полностью обнаженной при наших нравах было совершенно немыслимо. Что до эротических похождений героини, они словно происходили в каком-то другом измерении, никак не связанном с окружающей повседневностью. Экзотическая атмосфера богатых кварталов Таиланда еще усиливала это впечатление. В моем заурядном, сверхурбанизированном мире я никогда не смогла бы предаваться свободной любви в столь экзотических декорациях.
Порой в каком-нибудь оживленном квартале мне, однако, приходилось испытывать на себе заигрывания мужчин. Молодые или не очень, они всегда действовали одним и тем же способом: пристраивались рядом со мной, проходили несколько шагов, потом со слегка стыдливым выражением лица, притворносерьезно спрашивали:
— Могу я вас пригласить на чашечку кофе?
Эта банальная и лицемерная формула раздражала меня до крайности. Я делала вид, что их не замечаю, но от этих приставаний сохранялся неприятный привкус, ибо, несмотря ни на что, я все же надеялась на счастливую встречу Но где же скрываются прекрасные незнакомцы? Токио был переполнен вечно спешащими, безразличными людьми. Я с досадой констатировала: тщетно ожидать, что человек, посланный мне судьбой, окажется среди этой безликой толпы.
Каникулы вяло тянулись к концу. Однажды вечером мне позвонил Юи, один из старых приятелей по колледжу.
— Чем занимаешься? Столько времени прошло, а от тебя никаких известий!
Голос его был веселым и беззаботным. Он ничуть не переживал по поводу того, что мы в свое время потеряли друг друга из вида.
— Все спокойно, как в болоте, — ответила я.
