Я вновь вдохнула необыкновенную смесь запахов (мочи, лекарств, матюгов и пофигизма) и, несколько осмелев, зашагала самостоятельно, и даже сумела убедить Вижи, что в кабинете вполне справлюсь без нее.
Тетка в белом халате была уже другой. Перекисная блондинка с рыбьими глазами, в которых мелькнуло что-то похожее на оживление, когда я назвала свои данные и она отыскала листочек с моими анализами среди груды лежавших на столе.
— О, трупик пожаловал!
Я судорожно сглотнула и принялась искать седалищем то, на что его можно приземлить, опасаясь, что после такого заявления на ногах долго не устою.
— То есть как?..
— Не обращай внимания, душечка, это у нас шутки такие специфические. Естественно, ты еще не мертвая, но в недалеком будущем таковой будешь, — тут она принялась сосредоточенно подпиливать себе ногти. Видимо, что-то в этом процессе ее не устраивало, поскольку монолог продолжился в сварливо-нервозном тоне. — Значит так, у тебя, душа моя (тут она выдала слово, которое я не то что запомнить — выговорить бы не смогла). Ну, если проще — опухоль в мозгу. Смертельная. В принципе, любая опухоль в мозгу крайне опасна, но такую, как у тебя, я вообще первый раз встречаю в своей практике.
— Но… но отчего?..
— Откуда ж я знаю? Может, сотрясение мозга без должного лечения вызвало рост злокачественных клеток. Может, повлиял специфический образ жизни.
— А операция? Вырезать её разве нельзя?..
— Знаешь, деточка, даже если бы у тебя были лишние тридцать-сорок тысяч зеленых (уничижительный взгляд в сторону мой сгорбившейся от тяжести ее слов фигуры в рваных джинсах и грязной футболке), а их у тебя, как мне кажется, нет, то и тогда положительный результат никто бы не гарантировал. Я тут выписала таблеточки, с ними можно протянуть пару-тройку месяцев. Они, правда, тоже не дешевые, так что советую тебе вернуться к родителям — если они, конечно, имеются.
— А без таблеток?..
— Ничего не могу сказать наверняка. Может, летальный исход будет завтра, а может, еще месяц продержишься, но вряд ли дольше. Так мне выписывать?
— Не стоит.
— Ну, и замечательно. То есть, конечно, очень печально. Но у меня есть и хорошая новость: вензаболеваний и СПИДа у тебя не обнаружено. Как ни странно, — она выразительно усмехнулась. — Так что, всего тебе доброго.
Я попыталась сдвинуться с места. Почему-то это оказалось неимоверно трудным делом.
— А можно… можно я тут у вас капельку посижу? Воды попью. Пожалуйста…
Врачиха досадливо сморщила лоб, поколебалась.
— Ну, хорошо, я даю тебе десять минут. А потом — сама должна понимать: конец рабочего дня.
В голову совершенно некстати влезло воспоминание: однажды мой приятель в период глубочайшей депрессии позвонил на телефон доверия, и ему ответили: 'Мы, конечно, понимаем, что вы стоите на подоконнике и намереваетесь спрыгнуть вниз, но ведь и у нас должен быть обеденный перерыв'. Самое забавное, что кончать с собой после такого ему отчего-то расхотелось.
Может быть, именно благодаря язвительному хамству этой крашеной стервы я не билась сейчас в истерике, а спокойно сидела и пила маленькими глотками воду из пластмассового стаканчика, протянутого холеной, брезгливо защитившейся от моего прикосновения, рукой.
Что мне делать? Сказать всем друзьям и знакомым, что мне осталось немного, — чтобы от меня стали шарахаться? Чтобы в лицо изливалась приторная и липкая, как патока, жалость, а за спиной перешептывались. Неся в себе смерть, пусть и для себя одной, пусть не заразную, я стану изгоем. Люди боятся неизбежного. Нет, не скажу никому — не хочу портить себе последние дни… О Господи, и о чем только я думаю? Видимо, до меня еще не дошло окончательно, не пробрало до самых кончиков нервов. Ну и славно, пусть все это прорвется потом и обрушится на… Спутника, кого же еще. Спутник, Спутник… Ох, не зря он появился в моих грезах, не зря. Чувствую, этой ночью придет мой черед задавать вопросы.
Еще глоточек воды — она приятно холодит гортань и придает мозгам некое подобие ясности.
Презрительная блондинка посмотрела на часы, постучала по столу отполированными ноготками. Что ж, намек понят.
— До свидания. Спасибо за все, — я поднялась на негнущиеся ноги.
— Не за что, деточка. Только, думаю, уместнее будет слово 'прощайте'.
Перед тем как открыть дверь в коридор, я сделала глубокий вдох и напялила на лицо жизнерадостную улыбку.
— Ну, как?
Встревоженные глаза Вижи впились в упор, и мне стоило немалых усилий не уронить фальшивый оскал на пол.
— Всё о-ки. Она сказала — просто гормональное. Мой организм перестраивается с детского на взрослый, так что боли временные, пройдут. Я так думаю, что мой мозг растет быстрее, чем черепная коробка, вот и давит на нее изнутри.
Вижи рассмеялась:
— Значит, будешь вумная-вумная?.. А чего долго так?
— Да нотации всякие мне читала. О вреде ранней половой жизни и прочую шнягу.
— Как я рада, Росси, что все в порядке! — Вижи закружила и затрясла меня в порыве чувств. — Каковы наши дальнейшие планы на сегодня?
Удрать, удрать, удрать — подальше ото всех, от этого города, от лиц приятелей, до противности беспечных…
— Слушай, солнышко, а как ты смотришь на то, чтобы в Москву рвануть?
— Когда?
— Да прямо сейчас. Только в 'Трубу' заедем, прихватим твою гитару, Нетти — и на 'собаках'. Завтра днем уже будем в столице.
— А знаешь, я за! Люблю неординарные решения.
Так мы и порешили.
Через два часа были уже на вокзале с радостно примкнувшей к нам Нетти.
У нас имелись: плохонький музыкант (Вижи), отменный 'аскер' (Нетти) и я — непонятно что, с бешеным желанием хоть куда-нибудь, но двигаться. От Питера до Малой Вишеры (первой из пяти 'собачьих' пересадок) мы правдами и неправдами заработали около 'пятихатки'. Была уже ночь, и следующая электричка отправлялась лишь через пять часов. Мы отыскали круглосуточную кафешку — стены в ней были обиты кафелем, как в общественном сортире, набрали нереальное количество пива — на всю честно заработанную денежку, и принялись методично надираться. Я — по вполне понятным причинам, девчонки — за компанию.
Первый раз в жизни организм отказался мне повиноваться: несмотря на приказ 'забалдеть' и немалую дозу, принятую моим бедным желудком, я осталась трезвой как стеклышко. Девчонки же напились до нежного поросячьего визга.
Алкоголь подействовал на них не лучшим образом: Вижи, обычно веселая и улыбчивая, расплакалась, а Нетти — сама доброта — налилась непонятной злобой на весь окружающий мир. Сквозь слезы и сопли Вижи поведала, что месяц назад сделала аборт. От Красавчика (она встречалась с ним до Абрека). Именно для этого приезжала из далекого Стерлитамака ее мама.
Фигасе… Явление мамы из Стерлитамака — то еще событие. Культурный шок, можно сказать. Мама оказалась байкером, приехала на новенькой 'Ямахе', выглядела в свои тридцать пять на двадцать восемь, от силы. Вся 'Труба' выпала в осадок. Девчонки, и в еще большей степени парни приставали к Вижи с одним-единственным вопросом: ну, на хрена, спрашивается, убегать от ТАКОЙ мамы?.. На что Вижи отмахивалась и невнятно бормотала, что вовсе не ОТ мамы, мама сама по себе, а ее любовь к свободе — сама, да и вообще, подите вы все, не ваше дело. Абрек превзошел сам себя в остроумии и интеллекте, и Вижи всерьез забеспокоилась, не бросит ли он ее ради матушки, но визит великолепной байкерши, к счастью, оказался коротким.
Тогда приезд мамы был объяснен любопытствующим тем, что она соскучилась по дочурке. Решила подкормить ее — витаминами-молоком-мясом, и отмыть заодно, для чего был снят номер в хорошей гостинице. Теперь, мешая слезы с пивом, Вижи призналась, что 'Ямаха' глотала километры по менее сентиментальной причине. Мама примчалась после панического звонка дочурки, чтобы обустроить ей аборт. Нет, сам аборт прошел нормально, в хорошей платной больничке, она ничего не почувствовала, только очкастый доктор отпускал мерзкие циничные шуточки… и дело не в нем, не только в нем. Уезжая, мама накупила прорву дорогущих гормональных таблеток и наказала глотать по одной каждое утро, неважно, спишь с кем-то или не спишь, а Вижи, конечно же, постоянно забывает. Глотает потом сразу по две-три. И теперь страшно подумать, что у нее внутри, что она, дура, сотворила со своим организмом — и аборт, и гормоны, и никогда-никогда у нее, безмозглой маленькой сучки, не будет детей…
Я впаривала рыдавшей Вижи, что все ерунда: некоторые рожают и после пятнадцати абортов, а таблетки — раз дорогие, значит, безвредные… молола без устали утешительную чушь. Нетти, озверевшая от пива, шипела, что все сволочи — мужики, которым в напряг купить и натянуть презерватив, врачи, которым пофиг, что перед ними пятнадцатилетний ребенок, бесчувственные родители, даже если они носятся на 'Ямахе', сплошь в черной коже, и все из себя супер-пупер…
