— Я лишь сопровождаю.
— Но любит-то она меня.
— Но ты же не хочешь, чтобы, прикоснувшись к тебе сегодняшнему, она завтра перерезала себе вены?
Я внимала их диалогу с ощущением рыбы, выброшенной из аквариума в чужой, нереальный мир.
— Ты прав, — он опустил руку. — Мне жаль, что так вышло. Что ты привел ее именно сейчас. Но в подарке для этой преданной малышки ты ведь не сможешь мне отказать?
С этими словами он бросил мне какой-то небольшой предмет, и я машинально поймала.
Прежде чем исчезнуть, он снова поднял глаза — на миг. Их выражение изменилось: уже не серые, а черные, они казались провалами в хаос, в непроявленную ночь бытия. Лик древнего нестареющего старика, нет, мертвого ребенка со скорбными губами подковкой.
Миг и — резкий разворот, хвост парика, едва не задевший меня по лицу, стремительно летящий плащ вдоль набережной, затихающее цоканье шпор.
Секунду я осмысливала происходящее, а затем набросилась на Спутника (что-то в последнее время он становится постоянным объектом, губкой, впитывающей мою агрессию):
— Ну, и что это было? Кто-то, мне кажется, обещал нормальное знакомство с предметом моего обожания, а что из этого вышло?!
— Я не ожидал, что сегодня он окажется таким.
Кажется, герой моих снов оправдывается передо мной? Воистину, день сюрпризов!
— В каком смысле?
— Пойми, Росси, ты сейчас видела не человека, а существо гораздо более сложно устроенное. И он действительно бывает разным. Очень разным. Дотронься он до тебя сегодня — это бы тебя погубило: опрокинуло в такие пучины ужаса и тоски, какие тебе и не снились. Сегодня он — дух, пропитанный мраком, взращенный на сотнях тысяч человеческих жизней. В таком виде его можно найти в самых таинственных и страшных местах — как этот сфинкс, древнее исчадье чужой земли, или в кругу ацтекских божков, застывших в одном из двориков, обожающих кровавые жертвоприношения. Сегодня он впитывает и отбирает. Его жертвы — все несчастные и несвободные: наркоманы, игроки, суицидники…
— Но я-то не наркоман и не суицидник!
— Глупая. Не ведаешь, что болтаешь. Но, знай: он бывает и совсем другим — вселяющим надежду и радость, искрящимся и текучим, словно воды, что заменяют ему кровь. Прости, что привел тебя к нему — такому. И очень прошу: выкини его подарок куда подальше!
— Ну, уж это мне решать, что выкинуть, а что сохранить! И вообще, шел бы ты со своими просьбами…
— Как скажешь, радость моя. Только не говори потом, что тебя не предупреждали.
Он прогрохотал эти слова с такой силой, что у меня заложило уши. А затем встал на одно колено и со всего размаха ударил кулаком по мостовой. Брызнули осколки асфальта, земля разверзлась, поглощая его.
Показалось мне или нет, что в последнем его вопле звучали нотки ревности?..
Глава 5
ПАТРИК И НЕ ТОЛЬКО
В море после бурь и ураганов наступает штиль…
С тех памятных суток минула неделя. Спутник, видимо, сильно на меня обиженный, игнорировал мои сны. Правда, он сдержал свое обещание насчет боли: моя растущая опухоль отныне ничем меня не тревожила. Точнее, почти ничем: приступы я все-таки замечала. Появлялось странное ощущение — словно пространство под черепной крышкой заполнялось ватой, замедлялись мысли и путались слова, затем наступала слабость, и я должна была лечь или хотя бы сесть. Ненадолго — минут на десять. Сущая ерунда. Лишь сокращающиеся между приступами временные передышки намекали, что конец не за горами.
На шее у меня появилась новая фишка, странный символ — упавший на острые колья дракон (кулон, подаренный Питером).
Шумиха вокруг Хижины еще не улеглась, и с наступлением ночи мы, как тараканы, расползались из 'Трубы' в разные стороны. Сегодня днем в наших рядах замелькала мордочка моей старой знакомой — Еськи. Она не 'трубная', живет с мамой-папой, учится в институте, но вот тянет ее в нашу тусовку, и все тут. (Как домашнюю кошечку, убегающую порой в поисках романтики на соседнюю с домом помойку.) Иногда, когда родители сваливают на дачу, она зовет нас к себе на пару дней — искупаться в ванной, вкусно поесть, выспаться на настоящих простынях. Так было и в этот раз: в число приглашенных попали я и Вижи (Нетти благополучно нашла приют у одной из тетушек). Естественно, мы с радостью уцепились за эту идею.
Еська очень славная — толстощекая, басовитая, буйная, но отходчивая. Я была рада ее лицезреть — вне всякой связи с предстоящими райскими наслаждениями в виде ванны и обеда из трех блюд.
— Как поживает наш Зацепунчик-Цепотунчик? — поинтересовалась она, когда мы ехали на метро к ней на Гражданку.
Я расхохоталась: на редкость забавное воспоминание пробудила она своим вопросом! Дело было в прошлом сентябре. Тогда я встречалась с Тибальдом — пареньком из Мурманска (тот еще персонаж!). И вот как-то Хижину в очередной раз разгромили менты (по доносу злобных соседей), и на мои хрупкие плечи легла нелегкая задача вписать его и Лешего — хоть куда-нибудь. Задача осложнялась тем, что парочка была абсолютно невменяема. Я, как обычно, хоть и пила вместе со всеми — ни в одном глазу. Вариантов не было никаких. Кроме Еськи. День был субботний, и я очень надеялась, что ее предки свалили на дачу, собирать урожай. На меня повесили гитару Лешего (в трезвом виде он не позволил бы и пальцем до нее дотронуться), и мы двинули. В метро Леший мирно дремал, а неуправляемый Тибальд устроил настоящее шоу — к моему ужасу и праведному раздражению пассажиров. На выходе из вагона он ринулся к киоску Союзпечати с воплем: 'Мне нужна газета 'Правда'! Я устал от лжи!!!' По дороге от метро до еськиного дома тихий Леший отлучился — как он сказал, пописать, в какой-то скверик. Я ждала его минут десять, потом бродила по этому скверику в его поисках (прислонив на это время Тибальда к первой попавшейся стеночке), но безуспешно. (Как выяснилось позже, ничего страшного не произошло — он просто заснул в густых кустах.) В итоге, до нужного дома мы дошли вдвоем. Я позвонила в дверь и — о ужас! — поняла, что родители никуда не свалили. Выскочившая на площадку в затрапезном халате Еська обнадежила, что предки дома, но вечером обязательно свалят, — и предложила подождать этого момента во дворе, на лавочке. Едва присев, Тибальд благополучно вырубился, а я даже не могла последовать его примеру: страшно представить, что бы сотворил со мной Леший, если бы его гитару украли. Верная Еська выскакивала из дома каждые полчаса — то с пирожком, то с чашкой кофе, то с новостями, как продвигаются сборы ее родителей — и не давала мне заскучать. Наконец, настал вожделенный миг, когда мой измученный организм (с дремлющим Тибальдом впридачу) препроводили в квартиру. Когда Тибальда водрузили на тахту, он приоткрыл заплывшие глазки, какое-то время переводил мутный взгляд с меня на Еську и обратно, а затем задал убийственный вопрос: 'Слушай, Росси, никак не вспомню: где мы ее подцепили?' Услышав этот перл, Еська сорвалась: 'Значит, это, оказывается, вы меня подцепили?!! Может, вы поведаете трогательную историю, как именно это произошло? Зацепунчики-Цепотунчики вы мои!!!' От этих слов Тибальд пришел в дикий восторг. И долго еще приветствием на его мобиле стояла фраза: 'С добрым утром, Цепотунчик!'…
— Цепотунчик в родном Мурманске! — сообщила я Еське. — Но, думаю, скоро приедет: без Питера он долго не может.
— Не без Питера он не может! А прячется в Питере, — возразила Вижи. — То от военкомата, то от ментов, то от крутых 'авторитетов'.
Это была правда. Бывший бой-френд — все равно что родственник, он никогда уже не будет чужим. Хотя мы расстались ранней весной, проблемы Тибальда продолжали оставаться в какой-то мере и моими. В последний раз он примчался в Питер, как всегда стопом, три месяца назад — в панических поисках убежища. Это безбашенное заполярное 'чудо' влипло в очередную историю: его чуть не задавил мерседес, а водитель, вместо того чтобы извиниться, обматерил. Злопамятный Тибальд запомнил номер машины, каким-то образом вычислил, где остановился ее хозяин, и глубокой ночью поджог, облив бензином. Поджигателя тоже вычислили. Спасла его лишь быстрота реакции, да добрые дальнобойщики с трассы Мурманск-Санкт-Петербург. Ему очень повезло, что хозяин 'мерса' оказался приезжим, и больше двух недель тратить на поиски подлеца-поджигателя 'крутой мэн' не стал…
Ванна, по-моему, одно из самых великих изобретений человечества. Нет на свете большего кайфа, чем, забравшись в горячую, приправленную пенами и солями воду, блаженно закрыть глаза. Нежась в окружавшей меня до подбородка пахучей благодати, я медленно размышляла о событиях последних дней. Вчера у меня вышел достаточно исповедальный разговор с Патриком — еще одним извечным обитателем Хижины. Мы вписывались впятером (Патрик, Вижи, Леший, Красавчик и я) на одну ночь у какого-то пожилого алкоголика. (Он по-детски обрадовался бутылке, которую всучили ему в качестве платы за ночлег.) Квартира была на редкость загаженной и вонючей. Столь вонючей, что я, хоть и не отличаюсь чрезмерной брезгливостью, не смогла уснуть и до утра просидела на кухне. Патрик составил мне компанию, планомерно накачиваясь портвейном.
