До этого я не часто общалась с ним и знала только, что он сильно пьет, болен СПИДом и периодически подрабатывает на ловле корюшки и угрей. Помнится, когда я впервые попала в это место проживания отбросов социума, он умудрился напугать меня, рявкнув сквозь зубы о всяких шляющихся здесь созданиях, ни к чему не пригодных, так как спать с коренными обитателями они отказываются и при этом еще и по дому ничего не делают.
Этот парень под тридцать производил странное впечатление потрепанного жизнью, обглоданного судьбой облезлого котенка. У него было красное лицо, проплешина, тоненькая длинная косичка и добрые печальные глаза. А еще ему нравилось класть голову на женские колени (в частности, мои) и мурлыкать.
— Знаешь, Росси, ты хороший человек. У тебя взгляд добрый и открытый. Если б не мой ВИЧ, я попытался бы поухаживать за тобой, попробовал сделать твою жизнь чуть-чуть счастливее. Хотя, с другой стороны, на кой черт тебе был бы нужен тридцатилетний алкоголик без гроша за душой?..
— Перестань, Патрик. Я вовсе не настолько белая и пушистая, какой кажусь.
Его слова приятны мне, и в благодарность я поглаживаю его куцую шевелюру и чешу за ушком.
— Муррр… Я не вру, я вижу тебя такой, а какая ты на самом деле — мне не важно. Я десять лет плотно сидел на героине и за это время наобщался с таким количеством падали, что теперь не верю произнесенным словам, но лишь собственным ощущениям.
— Оба-на! Ты десять лет торчал на 'белом тигре', а я и не знала. Как тебе соскочить-то удалось?
— С трудом. Пришлось поменять полностью всё. Просто в определенный момент я проснулся и понял, что нахожусь в дерьме по самые ушки, и, знаешь, отчего-то очень-очень захотелось выбраться в хоть какое-то подобие нормальной жизни. Я продал квартиру, в которой жил, порвал со всеми знакомыми (псевдо-друзьями и приятелями) и начал заново, с чистого листа. Одного только не рассчитал. Можешь спросить своего названого братца Акелу — он, когда тусовался с дианетиками, как раз занимался реабилитацией нарков. Он тебе скажет, что просто так снять с иглы человека с длительным стажем употребления тяжелой наркоты невозможно. Он либо сойдет с ума, либо перейдет на алкоголь, либо обязательно вернется — мозг уже настолько перестроился, что не сможет функционировать без допинга. Как видишь, я спиваюсь, — горькая улыбка скользнула по его глазам и губам.
— А как ты умудрился подсесть?
— Как все. Был определенный момент в нашей стране, когда героин было так же модно употреблять, как до этого — 'травку', или сейчас — всякие синтетические ускорители и экстази. Этот момент пришелся на ту пору моей жизни, когда я был еще не настолько взрослый, чтобы думать самостоятельно, и не настолько маленький, чтобы меня плотно опекали предки.
— Да, 'герыч' — страшная штука… — Я не знала, что бы такое выдать глубокомысленное, и брякнула первую пришедшую в голову банальность.
— Сейчас есть дрянь и посильнее. Никогда, ни при каких обстоятельствах не вздумай пробовать — называется 'метадон'. Сгенерировали какие-то мудаки-ученые — для выведения из наркотической зависимости. В государственных клиниках его практически сразу запретили: разобрались, что снять с его помощью с героина можно, но зато взамен подсаживаются на него, и гораздо быстрее. После одного-двух приемов, как факт. А вот частные реабилитационные центры этого не учли — и понеслось… Платит какой-нибудь папаша несколько тысяч зеленых, чтобы сняли любимого сыночка с иглы, проходит месяц — и его возвращают еще более зависимым. Ломка от героина длится двое-трое суток, а вот чтобы слезть с метадона, нужно в таких же мучениях отколбасить с месяц. Как думаешь, это реально? Вот такая вот оказия вышла… Обозленные родители ломанулись по судам, да куда там — поезд ушел, довольные доктора, нарубив капусты, растворились в необъятных просторах нашего земного шарика, а к питерским барыгам пришел новый товар, действующий мощно и стоящий недорого.
— Мрак… А ты сам эту фигню пробовал?
— Нет, слава богу, мозгов хоть на это хватило. Но я видел людей, торчавших на метадоне. Жуткое зрелище. Вот уж верно: краше в гроб кладут.
— А что это мы все о печальном, да о печальном? Рассказал бы что-нибудь веселенькое, — разговор о гробах навеял определенные ассоциации с собственной персоной, поэтому захотелось срочно переменить тему.
— А веселого-то в наличии ничего не имеется. Хотя… тут ко мне недавно Абрек подкатился с таким интересным вопросом: почему, говорит, Патрик, у всех, с кем я начинаю общаться, встречаться, на голове такая огромная корона вырастает? Я аж обалдел и говорю: чьи бы коровы мычали — ты свою-то непомерную корону не видишь, что ли?
— А он чего?
— Да ничего. Как обычно — хрюкнул-фыркнул и унесся.
Я тихо рассмеялась, живо представив горделиво-пылкого Брейки.
— Слушай, а почему ты о себе никогда не рассказываешь? — спросил Патрик. — Я вот даже не знаю, из какого ты города. Кажется, откуда-то из Сибири?
— Забей! Не хочу об этом.
— Почему? С родным городом или с родителями связано что-то плохое? Если так, не буду лезть в душу.
— Да нет. Просто не помню.
Патрик посмотрел недоверчиво и перевел деликатно на другое…
Вода, в которой я нежилась, погрязнув в воспоминаниях, начала остывать. Я с сожалением открыла глаза: пора вылезать. То есть, можно конечно добавить горяченькой, но и совесть вроде как надо иметь: Вижи изнывает в очереди. Я начала выползать из пены и замерла, залюбовавшись бликами от лампы, отраженные моим медальоном. Интересно, что в нем от Питера? Скорее уж эта штучка напоминает средневековый фетиш тайного ордена… или нечто еще более древнее.
'Все есть сон, сон… — послышался мне тихий шепот. — Все станет прахом, прахом, прахом… пылью, пылью, пылью… Зачем длить бессмысленное бытие? Умри, умри, умри… засни, засни, засни… тихая вечность раскроет тебе свои объятия… приди, приди, приди… влейся, влейся в нее…' Возможно, эти звуки родились в моем больном воображении — определить точно я не могла. Завороженная, я плюхнулась назад в изрядно подостывшую водицу и принялась поглаживать дракона и колья, пронзившие его тело.
На пальце выступила капля крови — видимо, я поранилась об острое крыло или колышек. Я слизнула красную капельку и уставилась на ранку, венчавшую верхнюю фалангу. На ней выросла еще одна капля и превратилась в лаково-блестящую ленточку. 'Сон, сон, сон… покой, покой, покой…' — шуршало в ушах. Не осознавая, зачем и что делаю, я потянулась к опасной бритве, невесть как очутившейся в еськиной ванной, на полочке над раковиной.
И тут меня накрыло — в очередной раз. Вкрадчивый шепот вымыло из сознания волной огненной муки. Я не закричала, но лишь, тихо всхлипнув, ушла с головой в благоухающую шампунем и ароматической солью воду. Она мгновенно затекла в нос, но мне было не до этого. Единственный вопль, бьющийся в мозгу, превратившемуся в раскаленные кузнечные меха, относился к Спутнику: 'Скотина, ты ведь обещал!!!' А потом меня поглотила полностью, сожрала и переварила вселенская топка…
Очнулась я на кухне, завернутая в огромное полотенце и окруженная двумя парами одуревших и испуганных глаз. Первая фраза, которую я восприняла, вернувшись в реальный мир, была Вижи:
— Ни фига себе, гормональные бури!
— Н-ну, у всех же п-по-разному бывает…
Я поняла, что у меня стучат зубы — видимо, от холода. Но это мешало мне лишь внятно говорить, тело еще не настолько отошло от пережитого, чтобы подавать мозгу сигналы о такой мелочи, как озноб.
— Да ты бы там сдохла! — Это уже реплика Еськи, произнесенная совсем не дружелюбным тоном. — Если бы Вижи не понадобился эпилятор, и если бы на ванной была крепкая задвижка — всё, пиши пропало! Когда я принеслись на ее бешеный визг, ты была под водой с головой и явно не собиралась вылезать наружу.
— Ну что ж, я вам очень благодарна за спасение собственной шкурки. Отныне никаких плавательных процедур. Обещаю, больше такого не повторится! Не смотрите так кисло, а лучше отпустите меня погулять. Пройдусь на свежем воздухе, и всё будет ОК!
— Ты бешеная собака, Росси! И за что я только тебя люблю? — Вижи, как всегда, первая переключилась с нравоучительного тона на свой обычный.
Еська отходила дольше, и в ее интонациях продолжали звучать раздражение и пережитый испуг:
— Естественно, мы бы с радостью отпустили тебя погулять, несмотря на то, что времени — полдвенадцатого ночи, а вокруг незнакомый тебе район. Но, знаешь, ты умудрилась в своем 'гормональном' экстазе скинуть все свои шмотки в ванну. Итог — на данный момент у тебя нет ни единой сухой тряпки. Даже в 'хламнике', который ты непонятно зачем тоже туда окунула.
— И что же мне делать?
Я чувствовала, что мне и впрямь в данную минуту позарез необходимо одиночество и общение с городом, которому я нашла бы, что высказать.
