Я так и не знаю, разговаривал ли Грин с моими родителями, потому что они об этом ни словом не обмолвились. И это выбивало мен из колеи ещё сильнее, чем наказание без вины. Однако я старался убедить себя, что теперь-то уж всё закончилось; что трёх грязных трюков вполне достаточно, чтобы насытить любую ненависть, и что тот, кто их сотворил, залезет обратно в мрачную дыру, из которой выполз. Но, как я уже упоминал, в школе нашло себе пристанище нечто страшное, и Алек, просто в силу того, что был Алеком Смартцем, продолжал вызывать на себя его неправедный гнев. Однако его следующий ход, вернее, предпринятая им контратака сравнялась в мерзости с любой из сыгранных с ним шуток. То, что сотворил Алек, и розыгрышем-то назвать нельзя; это было отвратительно, злобно, эгоистично и лишь подлило масла в огонь недовольства.
Случилось это в день, когда кандидаты произносили свои предвыборные речи по школьному телевидению. Год назад в нашей школе оборудовали нечто вроде телевизионной студии и организовали внутреннюю трансляционную сеть. В этом году впервые в истории школы каждый из кандидатов записал на плёнку пятиминутную речь, которую транслировали всему девятому классу. Я наблюдал это событие, сидя на обществоведении; ни Шерил, ни Алек не делили со мной этот урок.
Первым выступил Томми Николс. Спич у него был так-сяк, самым интересным в нём оказался список «десяти причин почему меня надо избрать в президенты». По идее, это должно было быть остроумно, но в реале оказалось настолько избито, что народ под конец ржал просто истерически. К сожалению, люди смеялись над Томми, а не вместе с ним.
После него говорила Катрина, и её речь походила на длинный, бессвязный телефонный разговор с самой собой. Выступление Шерил было мастерским, чего я, собственно, и ожидал, а затем наступил черёд Алека. Никто, даже я, не был готов к тому, что воспоследовало.
— Привет, дорогие друзья и одноклассники! — начал он. — С огромным сожалением я делюсь с вами информацией, которую получил не далее как позавчера. Каждый из вас имеет право узнать то, что узнал я.
Мы все навострили уши: похоже, сейчас Алек сбросит бомбу! И поскольку это был Алек, то бомба, конечно, атомная.
— Сейчас вы увидите видеоклип, сделанный несколько дней назад, — продолжал Алек. — Прошу всех быть особенно внимательными.
В этот момент лицо Алека на экране сменилось картинкой, снятой ручной видеокамерой. Я сразу узнал это место по валявшимся повсюду старым гнилым лодкам. «О нет... — мысленно простонал я, — только не это! Он не...» Но моим надеждам не суждено было осуществиться. Клип был урезан до одной минуты, и за эту минуту я увидел, как мы с Тайсоном пролезли в дыру в борту буксира, а потом туда же проскользнули Эбби, Даррен, О_о, Джейсон и Рэндал. Под конец возник нечёткий подрагивающий кадр — крупный план Шерил. Она осмотрелась вокруг, словно замышляя что-то недоброе, и на этом видео оборвалось. На экране телевизора вновь появился Алек. Я, сгорбившись, вжался в спинку стула.
— Несколько месяцев назад, — провозгласил Алек, — группа из семи человек терроризировала всю школу. Они называли себя Теневым клубом. Вы все думали, что их привлекли к ответственности. Вы считали, что они раскаялись в своих поступках. Вы ошибались. Если вы желаете, чтобы такая личность стала вашим президентом в первый год старшей школы, то голосуйте за Шерил-как-её-там. Если же нет — вы знаете, за кого отдать голос.
* * *
Алек и Шерил разорвали отношения. Я лично при этом не присутствовал, но мне передали, что сцена была эпическая. Рассказывала не кто иная, как Джоди Латтимер, а она не любительница сплетен, так что её сведениям можно доверять.
— Алек обвинил Шерил в том, что она посрывала его транспаранты, — говорила Джоди, — а Шерил обзывала Алека такими словами, о существовании которых я даже не подозревала. Слово из трёх букв было самым мягким.
Такие прощальные сцены достойны скрижалей истории, но дело не только в этом. Своим видеоклипом Алек бросил обвинение всем нам. И хотя клип не показал ничего определённого, этого было вполне достаточно — воображение дорисовало остальное.
Я отправился к буксиру, чтобы побыть в одиночестве, собраться с мыслями и доказать себе самому, что у меня достанет сил и мужества справиться и с этой бедой. Вообще-то сильным я себя вовсе не чувствовал, скорее, наоборот — слабым, сердитым и озадаченным.
И тут вдруг раздался голос Шерил:
— Разрешите подняться на борт!
— Разрешаю.
Она пролезла в дыру, и мы уселись друг напротив друга, как когда-то в нашем старом домике на дереве. Недавно зимняя буря разрушила домик, и его пустили на дрова. Мысль об этом странно ранила меня.
— Кто-нибудь, дайте мне медведя — подкину его Алеку в фургон, — вздохнула Шерил.
— Осторожно, а то, чего доброго, увидим себя по телевизору сегодня вечером.
Она яростно встряхнула головой:
— Как я могла быть такой дурой?! Больше никогда и никому не стану доверять!
Я засмеялся.
— Ты прямо совсем как я! — Но взглянув на неё, понял — ей очень больно. — Не переживай, — успокаивающе проговорил я. — Он своё когда-нибудь получит.
— Хорошо бы поскорее. — Шерил подтянула колени к груди. До неё только сейчас дошло, чтó она, собственно, сказала. Вот она, старая знакомая озлобленность.
— Ты хочешь отплатить ему, — произнёс я. — Хочешь, чтобы ему было так же больно, как тебе. Это можно понять. То, что он сделал — настоящая подлость.
— А, теперь ты заделался моим психотерапевтом.
Я улыбнулся.
— Либо я, либо мистер Грин — выбирай любого.
Шерил медленно вдохнула и выдохнула.
— Как ты думаешь — он сделал бы это, если бы знал, зачем мы тогда здесь собирались? И если бы я позавчера не посмеялась над ним?
Я потеребил костыль, торчащий из борта.
— Может, и не сделал бы, а может и... Ты знаешь его лучше, чем я.
— Угу, я тоже так считала. — Шерил призадумалась над моими словами, сжала кулаки, пытаясь вернуть себе самообладание.
— Клянусь, никогда ни на кого больше не стану злиться, — проговорила она. — Я имею в виду — злиться так, чтобы пожелать этому человеку самого плохого.
— Намерения и действительность — разные вещи, — возразил я.
— Да, но иногда намерения становятся действительностью.
* * *
Теневой клуб, может, и умер, но благодаря стараниям Алека Смартца восстал из могилы. Все, начиная с директора школы Диллера и заканчивая раздатчиками в столовке испытывали непоколебимую уверенность, что мы вновь плетём сети заговора с целью установить террор. Алек, возможно, сам того не сознавая, опять привлёк всеобщее внимание к нашей семёрке.
На следующее же утро меня вызвали к Грину. Я этого ожидал — не мог же он, в самом деле, не отреагировать на вчерашний сенсационный репортаж. Завуч не стал ходить вокруг да около, и как только я водворился на «электрический стул», принялся меня поджаривать.
— В прошлом октябре я ясно дал тебе понять, что если Теневой клуб хоть когда-нибудь соберётся ещё раз, это послужит основанием для исключения.
— Вы хотите исключить нас за то, что мы пять минут поговорили? Вы ведь даже не знаете, о чём мы разговаривали!
— Могу себе представить.
— Мы пытались выяснить, кто издевается над Алеком. Спросите других — они ответят вам то же самое!
— Уверен, они именно так и скажут, — спокойно парировал Грин, из чего явствовало, что он не поверит ничему и никому. — Зато я совершенно точно знаю: это собрание созвал ты, Джаред, что ставит тебя в очень тяжёлое положение — только тебя одного. Лишь тебе из всей компании грозит реальная опасность исключения.
— Тогда отправьте меня к директору! Может, хотя бы он меня выслушает!
— Нет. Я не стану беспокоить мистера Диллера, потому что ты — моя проблема, Джаред. Ты весь год был моей головной болью, и я уж позабочусь, чтобы её вылечить.
— Ну и лечите! — заорал я. — Идите, объявите моим родителям, что их сын — преступник! Да вы наверняка уже им это сказали!
Грин вздохнул.
— Твои родители стоят за тебя горой.
Такого я не ожидал. Чтоб мои родители встали на мою сторону? Быть того не может! Пока я силился сообразить, что бы это значило, раздался стук в дверь, и в кабинет заглянула какая-то учительница. Рядом с ней стояла девочка, чем-то ужасно расстроенная — к счастью, я к её беде отношения не имел.
— Мистер Грин, мне крайне нужна ваша помощь, — попросила учительница.
Грин неохотно поднялся из-за стола.
— Мы с тобой ещё не закончили, — предупредил он меня. — Жди здесь и хорошенько подумай о своём будущем в стенах этой школы. Когда я вернусь, ты всё расскажешь: и о вашем собрании, и о ваших проделках.
Он вышел и затворил за собой дверь, оставив меня наедине с моими мыслями. Однако, бросив взгляд на его стол, я заметил, что остался наедине также и с его мыслями. Там, на столе, лежала папка с мои личным делом. Во мне вспыхнуло желание открыть её и прочитать, что он там обо мне понаписал. Несколько мгновений я боролся с собой, но в конце концов сдался, протянул руку и поддел обложку кончиком пальца, боясь, что Грин заметит, если папка сдвинется с места. Вытянув шею, я заглянул внутрь. Хотя почерк у завуча был неразборчивый, одна фраза из его последнего отчёта бросилась мне в глаза, словно красный сигнал тревоги: «Глубоко проблемный подросток с чертами социопата».
