— Алекси! — позвала она, отчаянным движением распахнув окно и едва сдерживая слезы: — Алекси, иди сюда!
Собака лаяла все радостней, и женщина встала на колени в постели и высунулась наружу.
Под окном ее муж, нагнувшись, отвязывал собаку. На его широкой спине блестел ствол ружья. Он обернулся и смотрел на нее снизу с виноватой улыбкой.
— Боже мой! — всплеснула руками женщина. — Неужели сегодня же? Ни свет ни заря… Как тебе не стыдно!
— Минуточку, Парица, сейчас я к тебе поднимусь, — сказал он и, легонько шлепнув пойнтера по пятнистому извивающемуся от нетерпения телу, нехотя направился в дом.
Женщина присела в кровати, ожидая его. Пока он не спеша поднимался по лестнице, ее черные глаза увлажнились. И еще до того, как открылась дверь, женщина внезапно опять легла, натянула на себя одеяло и тихонько заплакала.
Он встал виновато посреди комнаты. Его крупная фигура, одетая в охотничий костюм, беспомощно возвышалась над ее кроватью. Затем виноватая улыбка исчезла с его лица, он нахмурился.
— Парица, — сказал он тихо и просительно, — к чему эти сцены?
Она не ответила.
— Что с тобой? — спросил Алекси и нетерпеливо посмотрел в окно. Там кто-то кашлянул, лениво промычала корова и залаяла собака.
Он нагнулся над кроватью и, чтоб открыть лицо жены, потянул одеяло. Но она крепко прижимала его к себе.
— Я обо всем договорился. Когда захочешь, тебе принесут завтрак. А на обед есть курица. К обеду я буду. Тогда начнется жара. У Мирет ослабнет чутье. Ты, правда, поскучаешь немножко, но… наверное, нужно разложить вещи и устроиться?» Хозяйская сноха тебе поможет.
— Ты оставляешь меня одну — с первого дня… Бросаешь меня… и ты меня обманул, — проговорила она, всхлипывая.
— Я тебя обманул? О чем ты?
— О том. Куда, ты сказал, мы едем летом? В прекрасное место, не хуже курорта… А здесь никакой не курорт, а грязная деревня.» Ты заботишься только о том, чтобы тебе самому было хорошо. Чтобы тебе ходить на охоту…
Он помолчал и, вздохнув, сказал мягко:
— Деревушка славная. Присмотрись к ней, и она тебе понравится. Климат здесь целебный. И вода хорошая, и воздух. А еды сколько хочешь. И недорого».
— Вот именно, и перепела есть!
— Оставь в покое перепелов, лучше скажи, что ты понимаешь под летним отдыхом. Развлечения, вот что! А о здоровье забываешь, — повысил голос Алекси и беспокойно скользнул взглядом за окно, где светлые утренние лучи разливались потоками по полю.
Жена ничего не ответила. Ему было знакомо это ее молчаливое сопротивление; он стал кусать губы и нервно ходить по комнате.
— Ну, не порти мне настроение! — вдруг вырвалось у него. Она молчала.
В комнате становилось все светлей и веселей. Во дворе спозаранку поднявшийся хозяин кого-то громко отчитывал. Мычала скотина. Напротив их окна, у сарайчика, сбились в кучу куры и, ожидая, когда им насыплют корма, важно и призывно кудахтали. Стайка воробьев с писком возилась в ворохе веток под навесом. Где-то застучала веялка и гортанно заворковал голубь.
Парица лежала молча. Алекси сердито кусал губы.
— Я пошел, — сказал он наконец. — Ты хочешь меня поцеловать? Ну будь умницей.
Она не ответила, и он вышел.
Мирет радостно залаяла, почуяв его шаги. Парица слышала, как ее муж ласково похлопывает собаку по спине и что-то ей говорит. Шаги его простучали по каменным плитам двора и заглохли. Кто-то крикнул ему: «В добрый час!» — потом затарахтела телега и все стихло. Тогда одиночество ее испугало. Она вскочила с постели и подбежала к другому окну, выходившему в поле.
Алекси пересек фруктовый сад хозяина и быстро шагал по стерне. Вокруг него носилась собака большими кругами, искала.
— Алекси! — крикнула Парица. — Алекси, вернись!
Он услышал ее, обернулся и помахал рукой. Косые лучи восходящего солнца озаряли его, ружье блестело в руках. Он шагал быстро и нетерпеливо, словно неведомая сила толкала его к холодным праздным полям, покрытым росой. Парица следила за ним взглядом, пока он не исчез за ветками раскидистых вязов.
Она села на постель, обхватила руками голые коленки и задумалась.
Не прошло и двух месяцев с тех пор, как они поженились. Алекси был мелким чиновником, и все же с его скромным жалованьем и ее небольшим приданым они сумели создать себе уютное гнездо.
Об этой летней поездке Парица мечтала с самого дня свадьбы. У них не хватило ни средств, ни времени на свадебное путешествие, и она надеялась, что их настоящий медовый месяц будет здесь. Она представляла себе эту деревушку совсем иначе: с дачниками и обществом, веселыми компаниями и прогулками. Теперь ее разочарование было полным. Алекси обманул ее, но она была упрямой и твердо решила уговорить его немедля ехать обратно.
«Я ни за что не останусь, — думала она, — если он не согласится, уеду одна, пускай остается, раз перепела ему дороже меня».
Солнце осветило комнату. На деревенских улицах заскрипели телеги и назойливо застучали веялки.
Этот грохот за окном и тишина в комнате приводили ее в отчаяние. Ей захотелось плакать. Она нехотя и небрежно оделась.
На полу валялись два раскрытых чемодана. Алекси перед уходом рылся в них, доставал свои охотничьи принадлежности и так их и бросил, словно больше в них не нуждался. Парица принялась укладывать смятые платья и белье.
В дверь постучали.
— Кто там? — спросила она.
Никто не отозвался.
— Кто там? — испуганно вскрикнула Парица и выпрямилась.
— Это я, госпожа, — ответил протяжный и веселый женский голос.
Дверь тихонько открылась, и на пороге встала хозяйская сноха — высокая и статная крестьянка.
— Что вам угодно? — спросила Парица, сердито взглянув на нее.
Но крестьянка не спешила с ответом. Она разглядывала Парицу внимательно и усмешливо. В ее серых глазах светилось любопытство, бесцеремонное и простодушное.
Парица почувствовала себя оскорбленной.
— Пойдем, позавтракаешь, — улыбнулась ей крестьянка, обнажив свои белые зубы. — Мы вскипятили молоко и накрыли стол под лозой. Так велел твой муж.
Парица нахмурилась.
— Я не умывалась, — сказала она.
— Умоешься.
— Где?
— Вон там, над лоханью во дворе. Мы там умываемся.
— Хорошо, я сейчас спущусь, — сказала Парица и, не глядя на крестьянку, опять принялась укладывать чемоданы. Но хозяйская сноха не уходила. Ей, видно, не терпелось поговорить, и она прошла в комнату.
— Ты, видать, недавно замужем, — полувопросительно сказала она и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Ив деревне сроду не бывала. У нас тут хорошо. И житье вам куда как дешевле обойдется.
Парица ее не слушала. Нахальство этой женщины бесило, но простодушие обезоруживало. «Деревенщина, — думала она, — глупо на нее сердиться. Бог весть какие еще унижения меня ждут».
Ее злость на Алекси сменилась отчаянием. Ей хотелось собраться и уехать, не сказавшись ему. Но она не знала, как это сделать, и чувствовала себя словно в незнакомой вражеской стране.
Однако ей хотелось есть, и она покорно пошла за крестьянкой.
Краснея до ушей от стыда и злости, что ей поливают на руки, как ребенку, она умылась и села за стол, накрытый в глубине двора под виноградной лозой.
Во дворе, затеняя половину его, стояли два ореха, важные и величавые, с недвижной темно-зеленой листвой, их густая сень простиралась до фруктового сада. С трех сторон широкого двора разместились низкие постройки. В открытую дверь одной из них, служившей жильем хозяевам, был виден огонь, пылавший в очаге. Перед дверью лежал, вытянувшись, как мертвый, большой лохматый пес.
Парица нервно мяла тонкими пальцами край скатерти. Хозяйская сноха принесла дымящуюся миску с молоком и поставила перед ней.
— У нас и мед есть, — сказала она. — Хочешь, принесу? И груши есть.
— А ты у ней не спрашивай, а неси! — раздался позади Парицы сильный гортанный мужской голос.
К столу подошел коренастый крестьянин с проседью в волосах. Он был в синей холщовой рубахе и штанах из домотканой шерсти, затянутых красным кушаком. В руке он держал соломенную шляпу. Он подал гостье костистую руку и сел на стул подле нее.
— Ну, как живешь, молодка? — громко спросил он. — По нраву ли тебе наша деревенька? Еще бы она тебе не показалась! Или, может, скажешь: деревня как деревня, пропади она пропадом?!
Его большие усы шевелились, как живые, черные глаза лукаво усмехались, а широкое лицо излучало уверенность и силу.
— Меня зовут Здравко Гега, я хозяин, — сказал он просто. — С Александром мы хорошие друзья. Он мне писал на прошлой неделе, что приедет. Да и перепелов нонешний год пропасть, наплодил их господь!
Парица невольно улыбнулась.
— Лучше бы их вовсе не было, — сказала она.
— Ха-ха-ха! — звучно рассмеялся хозяин. — Это страсть, зуд, прошу прощения. Пуская натешится досыта, тогда вернется.
