В самом деле, шоссе проходило в нескольких километрах от моих владений, и там имелось аналогичное заведение. Я приобрёл привычку, выходя из «Даймонд найтс», ехать на пляж Родалквилар. Мой купе «мерседес 600 SL» катил по песку; я запускал механизм, открывающий крышу, и за двадцать две секунды он превращался в кабриолет. Это был великолепный пляж — почти всегда пустынный, неестественно, геометрически плоский, с девственно-чистым песком и в окружении ослепительно чёрных отвесных скал; человек с темпераментом истинного художника, наверное, сумел бы извлечь толк из этого одиночества и красоты. Я же перед лицом бесконечности казался сам себе блохой на клеёнке. В конечном счёте вся эта красота, все это геологическое величие были мне совершенно ни к чему, я даже чувствовал в них какую-то смутную угрозу. «Но разве мир — панорама?» — сухо вопрошает Шопенгауэр. Наверно, я придавал слишком большое значение сексуальности, это верно; но единственное место в мире, где мне бывало хорошо, — это в объятиях женщины, в глубинах её влагалища; и я был уже не в том возрасте, чтобы что-нибудь менять. Существование женской вульвы — само по себе благодать, говорил я себе, уже один тот факт, что я могу там находиться и чувствовать себя хорошо, — вполне достаточная причина продолжать мой тяжкий путь на земле. Не всем дано такое счастье. «Истина в том, что мне ничто не подходит на этой Земле», — записывает Клейст в своём дневнике непосредственно перед тем, как свести счёты с жизнью на берегах Ванзее. В такие минуты я часто думал о Клейсте; несколько его строк выгравированы у него на могиле:
Nun
О Unsterblichkeit
Bist du ganz mein.[33]
Я ездил туда в феврале, в паломничество. Вокруг лежал двадцатисантиметровый слой снега; голые чёрные ветви деревьев извивались под серым небом, воздух вокруг словно куда-то полз. Каждый день на могиле появлялся букет живых цветов; я так ни разу и не видел человека, совершавшего этот ритуал. Гёте встречался с Шопенгауэром, встречался с Клейстом, но так по-настоящему их и не понял; прусские пессимисты — вот и все, что он подумал и о том и о другом. От итальянских стихов Гёте мне всегда хотелось блевать. Может, для того чтобы их понять, нужно было родиться под беспросветно серым небом? Сомневаюсь; небо было ослепительно синее, и никакая растительность не пыталась ползти по утёсам Карбонерас, но от этого мало что менялось. Нет, честное слово, я не преувеличивал значение женщины. И потом, совокупление… — это ведь геометрически очевидно.
Я сказал Гарри, что Изабель «отправилась путешествовать»; с тех пор прошло уже полгода, но он, казалось, ни капли не удивлялся и вообще забыл про её существование; по-моему, люди его, в сущности, мало интересовали. Я присутствовал при втором его споре с Робером Бельгийским, примерно в тех же обстоятельствах, что и в день нашего знакомства; потом ещё при одном, но на сей раз рядом с четой бельгийцев сидел их сын Патрик, приехавший в отпуск на неделю, и его подружка Фадия, негритянка с лепными формами. Патрику было лет сорок пять, он работал в каком-то банке в Люксембурге. На меня он сразу же произвёл хорошее впечатление, во всяком случае, на вид он казался не таким идиотом, как его родители; впоследствии я узнал, что он занимал ответственные должности и через его руки проходили большие деньги. Что касается Фадии, то ей было не больше двадцати пяти и ей трудно было дать какую-либо оценку, кроме чисто эротической; впрочем, её это, похоже, не сильно волновало. Грудь её отчасти прикрывала белая повязка, снизу была надета мини-юбка в обтяжку, вот более или менее и все. Я всегда скорее одобрял такие вещи; а в остальном — у меня не стояло.
Эти двое были элохимитами, то есть принадлежали к секте, почитающей Элохим, инопланетян — творцов человечества, и ожидающей их возвращения на Землю. Я никогда прежде не слышал о подобной чуши, поэтому во время обеда более или менее следил за разговором. В общем, они считали, что в основе всего лежала ошибка в греческом переводе Книги Бытия: слово «Творец», «Элохим», употреблено там не в единственном числе, а во множественном. В наших создателях не было ничего божественного или сверхъестественного; это вполне материальные существа, которые стояли на более высокой, нежели мы, ступени эволюции, умели совершать космические перелёты и творить жизнь; кроме того, они победили старость и смерть и жаждали поделиться своими секретами с самыми достойными из нас. А-а, сказал я себе, вот в чём морковка; меня, кажется, собираются доить.
Чтобы Элохим вернулись и открыли нам способ избежать смерти, мы (то есть человечество) должны вначале построить для них посольство. Нет-нет, не хрустальный дворец со стенами из гиацинта и берилла, а что-то простое, современное и симпатичное — но не лишённое комфорта, ведь пророк утверждает, что им очень нравятся джакузи (у них был и пророк, из Клермон-Феррана). Строить посольство он собирался сперва в традиционном месте — Иерусалиме; но там хватало своих проблем, соседских разборок — в общем, это пришлось не ко времени. Ожесточённая перепалка с раввином из Комиссии по Мессиям (специальный орган в Израиле, отслеживающий подобные случаи) навела его на новую мысль. Совершенно ясно, что евреи обитают в неудачном месте. Когда создавалось государство Израиль, то, конечно, думали о Палестине, но не только, предлагали и Техас, и Уганду: там тоже немного опасно, но не до такой степени; короче, добродушно подытожил раввин, не стоит слишком зацикливаться на географических аспектах. Бог вездесущ, провозгласил он, все мироздание исполнено Его присутствия (я хочу сказать, извинился он, для вас — присутствия Элохим).
На самом деле пророк так не считал: Элохим обитали на планете Элохим и время от времени совершали путешествия, вот и все; но он не стал ввязываться в новый географический спор, ибо беседа его вразумила. Если Элохим, перемещаясь в пространстве, добрались до Клермон-Феррана, подумал он, значит, на то была причина: возможно, это связано с геологическим характером данного места, ведь всем известно, что в зонах вулканической активности особая энергетика. Поэтому, объяснил мне Патрик, пророк после недолгих поисков остановил свой выбор на Лансароте, одном из Канарских островов. Земельный участок уже куплен, стройка вот-вот начнётся.
А это, случайно, не прозрачный намёк на то, что сейчас подходящий момент для инвестиций? Нет-нет, успокоил он меня, в этом смысле у нас все прозрачно, взносы минимальные, кто угодно и когда угодно может прийти и проверить счета. Если бы ты знал, что я иногда проворачиваю в Люксембурге для других клиентов (мы с ним очень быстро перешли на ты)… Нет, правда, если есть пункт, в котором мы неуязвимы, то именно финансы.
Допивая свой стакан кирша, я сказал себе, что Патрик пришёл к оригинальному синтезу материалистических убеждений папы и астральных заскоков мамы. Затем последовал традиционный сеанс охоты на звезды. «Ваааау! Круто!…» — воскликнула Фадия, увидев кольца Сатурна, и улеглась обратно в свой шезлонг. Решительно, небо в этом регионе было очень чистое. Обернувшись, чтобы взять бутылку кирша, я заметил, что ляжки у неё раздвинуты, и в темноте мне показалось, что она запустила руку под юбку. Чуть позже я услышал её участившееся дыхание. Итак, наблюдая звезды, Гарри думал о Христе-Омеге; Робер Бельгийский не знаю о чём, может, о плавящемся гелии, а может, о проблемах с желудком; а Фадия, та просто мастурбировала. Каждому — по харизме его.
Какая-то радость нисходит от чувственного мира. Я связан с Землёй.
Отвесные уступы скал, ровного чёрного цвета, уходят сегодня на глубину трех тысяч метров. Это зрелище, повергающее в трепет дикарей, не внушает мне никакого страха. Я знаю, что в недрах пропасти не таится никаких чудовищ; есть лишь огонь, первородный огонь.
Таяние ледников случилось в конце Первого Сокращения и привело к снижению населения планеты с четырнадцати миллиардов до семисот миллионов человек.
Второе Сокращение было более постепенным; оно шло на протяжении Великой Засухи и продолжается в наши дни.
Третье Сокращение будет окончательным; оно ещё предстоит.
Никто не знает, какова причина Великой Засухи, во всяком случае — действующая причина. Конечно, делались попытки доказать, что засуха является следствием изменения наклона оси Земли к плоскости её орбиты; но с учётом квантовых поправок это объяснение представляется маловероятным.
Великая Засуха — необходимая парабола, учит Верховная Сестра; теологическая предпосылка Возвращения Влаги.
Великая Засуха будет продолжаться долго, учит также Верховная Сестра.
Возвращение Влаги станет знаком пришествия Грядущих.
Бог есть, я на него наступил.
Аноним
От первого пребывания у Пречистых в памяти у меня осталась прежде всего картина горнолыжного подъёмника в тумане. Летнюю школу организовали в Герцеговине — или в каком-то таком же регионе, известном преимущественно своими кровавыми конфликтами. Однако всё было очень мило — шале, харчевня, отделанная тёмным деревом, с красно-белыми клетчатыми занавесками на окнах и кабаньими и оленьими головами на стенах, этакий центрально-европейский кич, к которому я всегда был неравнодушен. «Ах, война, лютской безумий, гросс беда…» — твердил я про себя, невольно подражая интонациям Франсиса Бланша.[34] Я с давних пор страдал своего рода умственной эхолалией, только меня преследовали не мелодии популярных песен, а интонации классиков комического жанра: стоило мне услышать, например, как Франсис Бланш повторяет: «Ко-лос-саль пе-ре-стрелка!» — в «Бабетта идёт на войну», и я уже не мог от этого избавиться, приходилось делать над собой огромное усилие. Ещё хуже обстояло дело с Де Фюнесом: его срывающийся голос, гримасы, жесты я мог воспроизводить часами, как одержимый.
