Через плечо Дока Лус пялилась в спальню Мики.
— Он всегда, бывало, брал меня в душ и ебал, — предалась воспоминаниям она. — Мне так и не выпало случая сделать что-нибудь на этой оттяжной кровати.
— Это вроде легко устроить, — без мыла вставил Док, — может… — И тут, куда деваться, из динамика интеркома в коридоре разнёсся кошмарный низкокачественный визг.
— ¡Luz! ¿Dónde estás, mi hijita?[16]
— Блядь, — бормотнула Лус.
— Возможно, в другой раз.
У выхода Док ей дал липовую карточку МИКРО, на которой значился настоящий номер его конторы. Лус сунула карточку в задний карман джинсов.
— Вы ведь на самом деле не мозгоправ, да?
— С ч… может, и нет. Но у меня есть кушетка.
— ¡Psicodélico, ése![17] — Сверкнув этими знаменитыми зубами.
Док как раз садился в машину, когда из-за угла на полной скорости вырулила синеглазка, все фонари пылают, и затормозила рядом. Переднее пассажирское окно открутилось вниз, высунулся Йети.
— Не туда ты забрёл, Спортелло, траву косить, ох не туда, а?
— Что… ты в смысле, у меня опять ум за разум заходит?
Легавый за рулём заглушил двигатель, оба копа вышли и приблизились к Доку. Если только Йети не понизили в должности из некоего причудливого неуважения ПУЛА, кое Доку наверняка никогда не под силу будет постичь, этот второй легавый никак не мог быть напарником Йети, хотя вполне мог оказаться близким родственником — у обоих вид был гладкий и злобный. Партнёр этот воздел на Дока брови.
— Не против, если мы поинтересуемся содержимым этого симпатичного ридикюля, сэр?
— Там только мой обед, — заверил его Док.
— О, уж обед-то мы вам обеспечим.
— Ну-ну, Спортелло просто выполняет свою работу, — Йети сделал вид, будто успокаивает второго легавого, — старается выяснить, что произошло с Мики Волкманном, как все мы. Ничем пока не хочешь поделиться, Спортелло? Кого — прошу прощения, что — там супружница поделывает?
— Эта дамочка держится мужественно, как мало кто, — Док, искренне кивая. Подумал было перейти на то, что Пэт Дюбонне рассказал ему про Йети и Мика — дескать, закадычные кореша, — но этот второй фараон как-то эдак к ним прислушивался… слишком уж внимательно, может даже, если б кому захотелось попараноить на этот счёт, так, словно он тут под прикрытием, докладывает какому-то другому уровню в ПУЛА, и на самом деле задание у него — по сути, присматривать за Йети…
Слишком много пищи для мыслей. Док разместил у себя на лице самую бесполезную торчковую ухмылку.
— Там сотрудники правопорядка, ребята, но меня им никто не представлял. Может, они даже и federales, откуда мне знать.
— Обожаю, когда всё дело катится к чертям, — заметил Йети, просияв улыбкой. — А ты, Лестер, правда же, лишнее напоминание того, зачем мы все здесь?
— Бодрей, compadre[18], — ответил Лестер, возвращаясь к патрульной машине, — наш день ещё придёт.
И они на скорости отвалили, жахнув сиреной только для пикантности. Док сел в машину и уставился на резиденцию Волкманна.
Нечто его уже какое-то время грызло — а именно: что это с Йети такое стало, разъезжает всё время в синеглазках? Насколько Доку известно, детективы в костюмах и при галстуках ездят в седанах без опознавательных знаков, обычно по двое; офицеры в форме — тоже. Но он не припоминал, чтобы когда-нибудь видел Йети на работе с другим детективом…
Ох, минуточку. Из непреходящей боеготовности к смогу, коей ему нравилось считать свою память, что-то начало проступать — слух, скорее всего, через Пэта Дюбонне, про напарника Йети: сколько-то назад его насмерть застрелили при исполнении. И с тех вот самых пор, гласила история, Йети работает один, замена тому напарнику не запрашивается и не назначается. Если это значило, что Йети по-прежнему в каком-нибудь легавом трауре, они с покойным парнем, поди, были необычайно близки.
Такая дружба напарников — примерно единственное, чем Док по всему своему опыту мог восхищаться в ПУЛА. Во всей долгой прискорбной истории Управления, исполненной коррупции и злоупотреблений властью, по крайней мере, этого они не продали, а оставили себе, выковали в опасных неизвестностях жизни и смерти одного рабочего дня за другим, — нечто подлинное, такое надо уважать. Этого не подделать, бесспорно, не купить за услуги, деньги, повышения по службе — весь ассортимент капиталистического стимулирования не подарит и пяти секунд внимания, когда тебя прикрывают с тыла, и это действительно важно: ты сам должен туда вылезти и такое заработать, подставляя свою жалкую жопку под пули, снова и снова. Не ведая никаких подробностей того, через что пришлось пройти Йети с его покойным напарником, Док всё равно мог поставить всё содержимое своей заначки на будущий год: если бы — невероятно, но если б вдруг — Йети попросили составить список тех, кого он любит, этого парня он бы разместил где-то ближе к началу.
Значит, тем не менее, что? Док тут чего, полезет к Йети с бесплатными советами? Нетнетнет, скверная это мысль, предостерёг себя Док, скверная, пусть чувак сам свою скорбь перебарывает, или что у него там, без твоей помощи, ага?
Ещё бы, ответил Док сам себе, мне-то зашибись, чувачок.
Не дозвонившись заместителю ОП Пенни Кимбалл домой, в конце концов, Док был вынужден набрать номер её городской конторы. У Пенни случайно отменился обед, и она согласилась вписать Дока. Он заявился в чуднýю забегаловку в трущобах где-то возле Темпл, где пьянчуги, вылезши из скаток на пустырях, оставшихся от прежнего Никеля, мешались с главными судьями первой инстанции на перерывах в заседаниях, не говоря уж о выводках юристов в костюмах, чья многодецибельная болтовня отскакивала от зеркальных стен, грохоча и грозя по временам опрокинуть мерзавчики с мускателем и токаем за восемьдесят пять центов, что пирамидами громоздились за мармитами.
И вот вошла Пенни — одна рука небрежно в кармане жакета, перекинулась по паре цивильных слов с не одним и не двумя идеально вылощенными сотрудниками. На ней были тёмные очки и такой серый деловой прикид из полиэстера, где юбка очень короткая.
— Это дело Волкманна — Муштарда, — приветствовала она Дока, — главный фигурант в нём, очевидно, какая-то старая твоя подружка? — Нет, он вовсе не ожидал от неё дружеского поцелуя или вроде того — все же коллеги смотрят, да и не хотелось ему, как говорится, малину ей портить. Дипломат она положила на столик и уставилась на Дока — несомненно, в зале суда так делают.
— Только что услышал — она слиняла, — сказал Док.
— Спрошу иначе… насколько вы были близки с Шастой Фей Хепчест?
Этот же вопрос Док и себе уже некоторое время задавал, но ответа у него не было.
— У нас с ней всё кончилось много лет назад, — ответил он. — Месяцев? Ей другую рыбёшку подавай. Разбилось ли у меня сердце? Ещё бы. Если б ты, малышка, не возникла, кто знает, как фигово бы мне стало?
— Это правда, тебе был пиздец. Но если быльё не трогать, вступал ли ты с мисс Хепчест в контакт, скажем, за последнюю неделю?
— Ну что ж, забавно, что ты спросила. Она меня навестила за пару дней до того, как исчез Мики Волкманн, — с историей про то, как его жена и её молодой человек сговорились упечь Мики в психушку и оттопырить себе все его деньги. Стало быть, очень надеюсь, что вы, ребята, — или же легавые, или ещё кто — с этим разбираетесь.
— Ты же такой бывалый сыскарь — считаешь, это надёжная зацепка?
— Знавал и похуже — ой, погоди, я врубился: вы все на это просто собираетесь забить. Верно? у какой-то хипушки не заладилось с молодым человеком, мозги набекрень от шмали секса рок-н-ролла…
— Док, я ни разу не видела, чтоб ты так распалялся.
— Потому что обычно свет погашен.
— Ага, ну так ты, судя по всему, ничего этого лейтенанту Бьёрнсену не рассказывал, когда он тебя загрёб на месте преступления.
— Шасте я дал слово, что сначала поговорю с тобой — не поможет ли кто в конторе у ОП. Звонил тебе, звонил, денно и нощно, ответа нет, и тут вдруг — бац, Волкманн исчез, Глен Муштард помер.
— А Бьёрнсен, похоже, считает, что в этом деле ты подозреваемый не хуже прочих.
— «Похоже…» — ты с Йети, обо мне, говорила? Фигасебе, ну никогда нельзя доверять девкам с плоскости, чувак, главная директива жизни на пляже, да и всё, чем мы были друг для друга, эгей, если так суждено, окей, как всегда грит Рой Орбисон, — театрально подставив ей запястья, — давай уж сразу и покончим…
— Док. Ш-ш-ш. Прошу тебя. — Она такая милашка, когда ей неловко, морщит носик и прочее, только надолго это не затянулось. — Кроме того, может, ты это и сделал, тебе такая мысль в голову не приходила? Вдруг ты просто удобно обо всём забыл, ты же часто всё забываешь, и эта твоя причудливая реакция сейчас — типично вывихнутый способ во всём признаться?
