Да мы же здесь были. Ищи, Трисон, ищи! След!
Ага, вот оно, деревце знакомое. Вот ещё одно. Так, здесь… здесь… Да не кружи ты так. Сидеть! Ну-ка, сидеть! Что ты, как мопсик легкомысленный, запрыгал. Сидеть, говорю! Вот так. А теперь внимательно смотри. Поликлиника. Скамейка. Столб. Поляна. Здесь ты гулял с бабулей и Сашкой. Помнишь? Так… Ага. Вот эта тропинка ведёт к супермаркету, будь он проклят. Если вечером буду гулять, обязательно нагажу им на пороге. Пусть потом охранник убирает.
Ну, вот и всё. Последняя тропинка. От супермаркета через дворы, и второй дом слева. А там мой родной подъезд. Погавкаю под балконом, поскулю. Услышат мои родненькие…
Пошли, Трисон. Да что же это у тебя лапы-то так трясутся? Идти не можешь? Посиди, отдохни. Отдохни, Трисончик, немного. Всё окончено. Ты уже почти дома. Успокойся. Забыл, что шерсть может выпасть от излишнего волнения? Спокойно, всё позади. Ничто не сможет помешать. Считай, ты уже дома. Эх, умел бы, сплюнул три раза.
Идём?
Не волнуйтесь, друзья. Я думаю, на этом мои похождения закончились. Я уже сижу под балконом. Только не пойму: спят они там, что ли? На балкон никто не выходит. Может, дома никого нет? Ну и ладно, больше терпел. Подожду.
Мимо проходит знакомая женщина, где-то я её видел — вспомнил: живёт в соседнем подъезде. Остановилась напротив меня и удивлённо спрашивает:
— Ты Сашкин Тришка, что ли?
— У-у, — отвечаю.
— Чего ты укаешь?
Тётенька, дорогая, если не понимаешь по-собачьи, проходи мимо. Мне сейчас не до тебя.
— Где тебя черти носят? — продолжает тётка. — Они тут бедные уже всех на ноги подняли, даже милиция приходила. Сашка плачет…
Вы слышали? Она мне будет мораль читать. Говорю же, иди своей дорогой. Что за люди. Черти меня носят. Милиция приходила. Она и ко мне приходила, а толку-то.
— Ах ты, бесстыжий кобель! — замотала головой соседка. — Небось, за сучкой какой убёг? А?
Ёлки-палки! Да за что же мне такой позор? И как вам не стыдно? Соседка называется. Уж, наверное, тебе сказали, что меня украли. Какая ещё сучка? Я на работе был. Да будет тебе известно, мы из-за сдерживания инстинктов, получаем психические перегрузки и даже раньше других своих коллег умираем. А ты мне: «сучка», «убёг». Не знаешь, так уж помолчала бы.
— Пойдём, я тебя провожу до квартиры, — махнула тётка в сторону двери в подъезд.
Ну, это другое дело, пойдём.
Мы вошли в подъезд. Не скажу, что запах приятный (а всму виною эти глупые коты и кошки), но такой родной, такой… нет, тут без дополнительных слов не обойтись. В общем, сердце рвётся наружу. Вместе с моралисткой в лифте мы поднялись на этаж. Звонок трещал изо всех сил, но дверь так и не отворилась.
— Сиди здесь, — приказным тоном сказала соседка. — Никуда не ходи. Они скоро придут. Сейчас схожу домой, разыщу в тетрадке Светкин телефон, позвоню ей. Понял?
Инструктор у меня новый появился. Да куда же я уйду, если я полземли прошагал, чтобы сюда вернуться? Ты ещё скомандуй мне: сидеть! Вот глупая женщина. Иди уже, звони. Видишь, у меня бока слиплись от голода. А то ты ещё полчаса будешь мне рассказывать что делать и кто виноват. И откуда вы берётесь на мою голову…
Ушла. Хоть бы и впрямь нашла мамин телефон, так оно пошустрее будет.
Просидел я перед этой неприступной дверью полтора часа. И вдруг… слышу: лифт остановился. Чувствую, где-то на самом кончике левой задней ноги замерло моё сердце. Ну? Дверь лифта дёрнулась, противно заскрежетала и отворилась…
Если вы думаете, что из двери вышел кто-то из моих родственников, то вынужден расстроить вас. На площадке снова выросла хранительница нравственности.
— Ну чё? Не приехали ещё?
Меня всегда удивляют вот такие глубокомысленные вопросы. Ну, сама подумай, тётушка, милая. Если бы приехали, ну с каких корзиночек я бы тут сидел на этой дурацкой площадке.
— Уже, наверное, подъезжают. Я дозвонилась до Светки, сказала, что нашла тебя.
Нет, ну это уже полнейший произвол. Кто меня нашёл? Ты? Сейчас как рявкну, ты у меня на первый этаж быстрее лифта спустишься. Это ж надо так сказать. Скажите, почему люди постоянно врут? Вот вам пример. Вы слышали? Она меня нашла. Где? Возле подъезда? А чего меня было искать, если я сам его нашёл и сидел, спокойно дожидался Сашку и его женщин? Ну, зачем это вранье…
Ура! Гав-гав! Ав-ав-ав-ав-ав! Дверь лифта снова распахнулась. Вот они мои родные люди, мои милые Сашенька, мама и бабушка. Я бросился к ним, расцеловал (в смысле разоблизал). Санька обнял меня, да так крепко, что у меня даже рёбра захрустели.
— Тришенька, миленький мой, я так тебя ждал, я так ждал тебя…
Сашка не выдержал и, сев прямо здесь, в коридоре, на пол, разрыдался. Все бросились его успокаивать, а я прижался к нему и тихонечко заскулил.
— Пойдёмте-пойдёмте, — говорит Светлана Сергеевна бабушке и соседке. — Пусть побудут вдвоём.
— Пусть тоже заходят, — забубнела непонятливая соседка. — ну чё они тут на полу будут сидеть?
— Пойдём, говорю, — шикнула мама, — пусть посидят, успокоятся.
Нас оставили наедине. Сашка, ещё немного пошмыгал носом, погладил меня, поцеловал, я в ответ пару раз его тоже лизнул.
— Ну что ты, Трисончик? — вдруг спросил Саша.
Ты смотри, а я думал, что они уже и забыли о моём царском имени. Ну спасибо тебе, Сан… Нет, тоже скажу торжественно: спасибо тебе, Александр! Если бы ты знал, как приятно, что ты не забыл моё настоящее имя. Да после этого, можешь меня хоть чучелом называть, я не обижусь. Честное слово. Главное — помни имя моё, Саша. Не забывай, имя собаки — это её судьба, жизнь. Впрочем, как и у вас, людей. Ты знаешь, Саня, я тут недавно журнальчик потешный видел, «Собака» называется, хотя он и о людях. Так вот, благодаря ему, пока тут под дверью сидел, вас дожидался, стишок сочинил. Конечно, жаль, что я не могу тебе рассказать, но для наших друзей-читателей всё же озвучу, ибо книга-то переведена на людской язык. Слушай:
Иногда я думаю: собака
Никогда не станет человеком.
Только вот мне кажется, однако,
Что собаки — всё же человеки.
Понимаешь, Санёк, до чего я допутешествовался? Стихи начал сочинять. Ты уж, брат, в следующий раз не привязывай меня ни к каким столбам, не бросай меня одного. И своим строго-настрого накажи, чтобы тоже не поддавались ни на какие провокации. Не пускают, и чёрт с ними, лучше уйди. Отведи меня домой, я тут отдохну, а ты сходишь с кем-нибудь. Понял? Только не бросай больше меня. Договорились? Сашка молодец. Он мои мысли научился читать.
— Миленький мой, Тришечка, — говорит. — Родненький мой…
Недолго я в царях пробыл. Ну да ладно, обещал же не обижаться.
— … я больше никогда тебя не оставлю одного. Никогда.
Так и я же о том. Ладно, Санёк. Всё хорошо, что хорошо кончается. Пошли уже в дом. Голодный я, как человек.
Я же говорю: Санька мои мысли читает.
— Ну что же мы тут сидим, Триша? Ты же, наверное, кушать хочешь? Пошли, я покормлю тебя. Молочка налью. Пойдём, миленький. Пойдём.
Поел я славно. Никогда в жизни не ел такого вкусного корма. Этикетка вроде та же. Но вку-у-у-сно! Может, научились, наконец, корм для собак нормальный делать? Елизавета Максимовна вдобавок ко всему угостила меня любимой курочкой.
— Кушай, дорогой, — говорит. — Поправляйся, а то совсем иссох.
Вы не поверите, бабушка мне даже приятного аппетита пожелала. Я ем, а они все (кроме Сашки, конечно) стоят и смотрят на меня. Мне даже как-то и неудобно стало. Только вот после царского ужина я расстроился. И опять всё из-за людей. Мне было так стыдно: если бы не моя шерсть все бы заметили, что я превратился в варёного рака. Вот, честное слово, покраснел от кончиков ушей до самых пяток.
А вы послушайте, что трещит соседка:
— Иду, смотрю, собака сидит. Я сразу сообразила, что это ваш Тришка. Я к нему, а он гавкает…
Гавкнул бы я тебе сейчас за твоё враньё, да родственников не хочется пугать.
— … я думаю, нужно его поймать, да в подъезд затащить, а то, неровен час, снова убежит…
Господи, да как у тебя только язык от такой брехни не отвалится. Вы же свидетели, дорогие читатели! Ну, зачем же так врать?
— … я его тащу, а он сопротивляется, боюсь, думаю, вдруг как цапнет за руку…
Я бы и цапнул тебя сейчас, да скажи спасибо, что выдержка у меня железная. За такую гнусную ложь и нужно цапать. Но, увы, нельзя. За ложь кусать нам нельзя.
— Да ну что ты, — мама, видимо, уже почувствовала, что соседка лихо привирает, — такие собаки не кусаются.
— … но я всё же кое-как затащила его в подъезд, а потом уже и сюда, к двери.
Скажи ещё, на руках меня несла на пятый этаж. Стыдно. Очень стыдно мне за вот таких людей. Но, впрочем, какая разница. Пусть болтает… Главное — я дома, а Сашка мой рядом.
Если вам интересно, я могу рассказать, что произошло дальше. Иван Савельевич, когда у нас заканчивались деньги, говорил:
