Никто не обращал внимания на то, что я женщина и что еду с ними. На самом деле они меня почти не замечали. И я, подпрыгивая на ухабах, могла просто любоваться и впитывать окружающую красоту, в то время как солнечный свет ласкал мою макушку и слегка касался кончиков ресниц. Это была страна, охваченная войной и хаосом, но было ясно: для того, чтобы ее полюбить, не требуется много времени.
В Валенсии я отправилась в центр города, надеясь там найти место для ночлега и изучить обстановку. Сняла номер на центральной площади в гостинице «Виктория», а следующим утром отправилась искать пресс-бюро, чтобы договориться о переезде в Мадрид поездом, грузовиком или другим транспортом. Но не успела я проехать и пары кварталов от отеля, как со мной поравнялась машина — грязный и пыльный «ситроен» угольного цвета, выглядящий так, словно с его помощью рыли горный туннель.
Когда машина остановилась, из открытого окна высунулся маленький смуглый испанец. На мгновение мне показалось, что сейчас произойдет что-то ужасное, но в эту же секунду с заднего сиденья раздался голос, и я увидела незнакомого мужчину, который приветливо улыбался мне, словно старому другу.
— Вы американка? — спросил мужчина, выглядывая из пассажирского окна. У него были пепельные волосы, спадающие на лоб, большой, широкий нос, похожий на картошку, глубоко посаженные глаза и чувственный взгляд из-под густых бровей. Он показался мне знакомым.
— Марта Геллхорн. — Я протянула руку.
— Геллхорн, — повторил он. — Послушайте, нам очень повезло, что мы встретились. Сид Франклин.
— Сидни! Как ты меня нашел?
— Без труда. — Он широко улыбнулся. — С тобой все в порядке? Никаких проблем?
— Нет. Все были очень добры ко мне. Значит, с твоими документами все в порядке?
Он покачал головой.
— Хэм старался изо всех сил, но ничего не вышло. Поездка на этой машине не совсем легальная. Наверное, как и все мое пребывание здесь.
— Эрнест нашел для тебя машину?
— Я ее вроде как одолжил. — Он усмехнулся.
— Тогда я впечатлена еще больше!
Сложно было не заметить, как сильно была загружена машина. Наклонившись, я увидела, что заднее сиденье завалено припасами — фруктами, кофе, шоколадом и консервированными помидорами. Каким-то образом Сидни добыл большие банки креветок, мармелад и корзину свежих апельсинов. Среди коробок, чемоданов и корзин лежало несколько больших вяленых окороков, завернутых в марлю.
— Вижу, с голоду мы не пропадем, — сказала я ему.
— На это и расчет… если, конечно, нам головы не снесут по дороге. Садись.
Он отвез меня в отель, и я, быстро собрав вещи, уже через несколько минут снова стояла на улице, взволнованная нашей случайной встречей и готовая к поездке в Мадрид. Шофер Сидни словно сошел с картины: узкое смуглое лицо и густые брови под коричневой кепкой. Его звали Луис, и он, пока мы искали выезд из Валенсии, рассказывал нам на ломаном английском о недавних победах союзников в Гвадалахаре и Бриуэге. Муссолини поддержал Франко и послал двенадцать тысяч солдат, но наши войска одержали победу. Разгромили их, если точнее.
— Это самое крупное поражение Италии, о котором мы до сих пор слышали, — с гордостью сказал Луис. — Видели бы вы, какой мы закатили праздник. Отец дома все еще не протрезвел и, возможно, будет пьян весь месяц. Да здравствует Испания!
— Да здравствует Испания! — радостным эхом отозвались мы.
Выехав из города, мы миновали бледно-зеленую валенсийскую равнину, где когда-то густо росли апельсиновые и оливковые деревья, а затем двинулись вверх по темным, высохшим холмам.
Мадрид находился в нескольких сотнях миль к северо-западу от прибрежной гряды, за огромным плато Ла-Манча, чьи ровные коричневые бесконечные просторы были заполнены деревьями, козами и ветряными мельницами, с которыми воевал Дон Кихот. Местность была гористой и широкой, раскинувшейся во всех направлениях. Стоило только заехать сюда, как сразу же охватывало чувство, насколько древнее это место.
Больше суток мы ехали по утоптанным, пыльным и извилистым дорогам мимо караульных и блокпостов, которые даже издалека пугали меня каждый раз. Ладони потели, когда я протягивала вместе с паспортом письмо от «Колльерс», опасаясь, что в этот раз не сработает и меня не пропустят. У Сидни, для придания ему большей важности, был документ, который Эрнест умудрился состряпать еще в Париже. В нем говорилось, что Сид участвует в военных действиях, и невероятным образом каждый раз это срабатывало. Каким-то чудом нас пропускали.
С начала ноября в этой гражданской войне Мадрид стал сплошной линией фронта. Националисты Франко укрепились на западе и севере, а республиканские силы вместе с добровольческими бригадами старались отбросить их назад. Город находился в осаде и регулярно подвергался бомбардировкам — Мадрид мог пасть в любой момент. Но пока к нему можно было свободно подойти с востока и юго-востока, чем мы и воспользовались.
Мы добрались к ночи, беспросветной и черной, — такую я видела впервые. Проехали через центр города, по Гран-Виа, разрушенной снарядами. На дорогах встречались темные, глубокие ямы, заметные только в тусклом свете наших фар. В нескольких местах дома вдоль улицы были полностью разрушены. Сердце внезапно похолодело: я поняла, что действительно нахожусь на войне. И сбежать от этой реальности уже никак не получится.
Нас остановили на часовом посту возле громадной арены и спросили сегодняшний пароль, который Сидни, слава богу, узнал из телеграммы, отправленной Эрнестом в Валенсию.
— Это арена для боя быков, — объяснил мне Садни, указывая подбородком на темную площадку, пока мы ждали разрешения. — Я был там много раз.
— Но сейчас тут все по-другому, — откликнулась я.
— Да, это уже совсем другой город. Не знаю, что ждет меня впереди, но знаю точно — я должен был приехать.
От волнения я смогла лишь кивнуть ему.
Продолжив путь, мы миновали разрушенные и разграбленные здания, витрины магазинов, завешенные пленкой и картоном. Было темно, пришлось ехать медленно, чтобы не угодить в воронки от снарядов. Было странно находиться в таком мрачном и опустевшем месте. Казалось, город давно умер и остался лишь его призрак. В детстве я ничего не боялась, но если бы боялась, то мой кошмар выглядел бы именно так.
Наконец мы добрались до отеля «Флорида» на Пласа-дель-Кальяо. Большая часть территории вокруг была разрушена, но фасад отеля остался нетронутым. Своим видом он напоминал постаревшую суперзвезду — с величественными мраморными стенами и черной железной резьбой, растворяющейся в ночном небе.
Пройдя в вестибюль, я увидела высокий сводчатый потолок и широкую изогнутую лестницу, плитка и декор которой знавали лучшие дни. Вокруг было пусто. Кроме швейцара, у стойки регистрации стоял всего один человек, на его лице играли отсветы свечей. Он сосредоточенно изучал что-то похожее на коллекцию марок, затем, едва оторвав взгляд от страниц, сообщил нам, что сеньора Хемингуэя нет в его номере, он ужинает в отеле «Гран-Виа», специально отведенном для корреспондентов, и мы можем найти его там.
Я следовала за Сидни, уставившись себе под ноги. Улица была усеяна обломками после недавних взрывов. Вдалеке раздались звуки выстрелов. Я плотнее запахнула куртку, чувствуя нервную дрожь во всем теле. Я была на войне, где в любой момент могло произойти все, что угодно, — ничто не сравнится с этим сильным, резким и отрезвляющим чувством.
Пройдя дальше по бульвару, мимо нескольких баррикад и часовых, вооруженных штыками, мы наконец добрались до отеля «Гран-Виа». Там нам предложили спуститься на несколько мрачных лестничных пролетов в уютный темный подвал. Все вокруг плавало в дыму. Длинные доски служили импровизированными столами. Эрнест сидел в конце одного из таких, окруженный людьми в форме. На нем были очки в железной оправе и голубая рубашка с закатанными рукавами. Когда мы подошли, он встал, пожал руку Сидни, а затем заключил меня в свои тугие, медвежьи объятия.
