Ознакомительная версия.
Немцам полезно поражение. Поражения в двух войнах в двадцатом веке приостановили деградацию немецкой культуры, немецкого национального самосознания немецкой религиозности. Победа объединения нации после разрушения берлинской стены ускорила духовную деградацию немецкой нации.
Сейчас в обыденной немецкой жизни нет Бога. В нем нет потребности у рядового немца. Внешняя, материальная, бытовая, светская жизнь настолько укрепилась, что не возникает и потребности в мистической окраске. Все твердо, ясно, определенно, точно и надежно.
«А что еще может добавить Господь?!» – Рассуждает немец. – «Я и так могу иметь, все, что хочу, надо лишь заработать денег».
К тому же эта жизнь настолько усложнена и сурова в борьбе за свое место, что на мистику, на веру в Бога не остается времени. Потребность в мистике удовлетворяется карнавальным шествием и ночным костром, в котором вместе с карнавальной куклой сгорают все немецкие грехи.
Теперь немцы – совершенно языческая нация. Трудно себе представить, чтобы немецкий канцлер подошел под благословение к церковному своей иерарху. Во-первых, демократия не велит, во-вторых, пресловутая западная политкорректность не позволяет. В лучшем случае, рядом с конституцией страны где-то слева будет лежать библия Гуттенберга, или Мартина Лютера, или Эразма Роттердамского.
Немцы – языческий народ. И такое впечатление, что сейчас как никогда на протяжении последних полутора тысяч лет. Язычество немецкого народа продвигается вглубь народа, захватывая силой своей вольности и внешней, формальной демократичности огромные народные массы.
Нет.
Не понимаю я немцев. Даже если оставить в стороне их мистическую ущербность.
Как можно любить и восторгаться действием, во время которого лица немцев сливаются в одно большое, – даже не лицо, – а выражение, посредством которого лицо карнавала напоминает жопу, – голую, поросшую редкими белесыми волосками, мускулистую немецкую жопу.
031699. В Кёльне нет постоянных крестьянских рынков. Рынки – как импровизированные эстрады, проходят по определенным дням. Маленькие рынки – это атавизм. Рыночная экономика в Германии давно не стихийна. Рыночная экономика – очень регламентирована.
Вторнично-пятничный крестьянский рынок рядом с домом – это фрукты, овощи, экзотические деликатесы, например, огромные средиземноморские оливки и маслины, специи, вещи. И цветы. Удивительные голландские тюльпаны, много цветов в горшках. Дешевле в два-три раза, чем в магазинах. Недорого. Даже по московским меркам.
Ценообразование – удивительная субстанция. Цены в России вполне соизмеримы с немецкими, при том, что средний уровень доходов в Москве в десятки раз ниже среднего уровня доходов в Германии.
Людей на рынке много. Судя по классу подъезжающих машин, люди не нищие. Но немцы любят экономить.
Но самого активного населения, как и обычно днем в городе, на рынке нет. Активное население зарабатывает деньги, чтобы их потом экономить.
Кто сказал, что немцы сухие, педантичные люди. Немцы – это прежде всего выдержанные, целеустремленные, страстные и романтические люди. Только такая нация может отказаться от ограничений на скорость на дороге и разрешить народные общие бани.
От бешеной интенсивности и невероятной сосредоточенности на результат, немцы в массе превратились в очень жестоких и жёстких в массе людей, а как следствие, немцы в массе чрезвычайно сентиментальны, до приторности. Очень распространено при прощании говорить – «tschüshen», что звучит не просто «привет», но «приветичек». А про маленького ребёнка принято говорить – «süßhen», что значит, «сладенький».
Смысловой слащавостью немцы прикрывают звуковую чёткость языка, граничащую с жесткостью.
Немцы не только создали функционально структурированное общество, но вырастили поколения – не одно! – людей, заточенных под какую-то функцию. Что позволяет добиться чрезвычайной общественной эффективности отдельно взятого немца в работе и жизни. Общественная и личная ярко выраженная самость отдельного человека. Демократизм – как основа общественной и личной жизни. Будничная благожелательность. И внешнее добросердечие, улыбчивость в общении. Аккуратность, исполнительность и чистота во внешнем облике и поведении.
Расплата – чрезвычайная ограниченность и стандартность мышления при принятии решений, в общественном и личном общении, в реакции на происходящее. Немцы чрезвычайно жестоки и агрессивны, когда встречаются с чем-то нарушающим их представление о правде, о норме. Все, что за пределами нормы – все отторгается, Всё, вынуждающее к жертве – всё отторгается. Немцы в массе одинаково здороваются, одинаково прощаются, говорят одинаковые любовные слова. Как следствие, чрезвычайная манипулируемость, которая уже однажды привела нацию к фашизму в двадцатом веке. Самое неприятное место в ряду сомнительных удовольствий – моделирование Бога. Результат уже на лице нации – атрофия духовности, духовного инстинкта, инстинкта жертвенности. Благотворительность – это не жертвенность, это – удовольствие. Жертвенность – это лишения, страдание, отказ. На это рядовой немец не способен. Немца научили дорожить собой, немца с детства уговаривали поверить в то, что он – венец творения, которым надо дорожить, которого надо лелеять и холить. И это – главное занятие в его жизни.
Немцы – это сегодня европейская витрина Запада. Витрина, на которой выставлены все достижения западной цивилизации. Духовные, религиозные, политические, экономические, общественные, интимные, социальные и т. д. Витрина явственно свидетельствует о стремлении создать рай уже в материальной жизни. И, видимо, искреннем желании, соединить рай земной и рай небесный воедино. Здесь. На Земле. Спустив Небо на Землю.
Как итог не просто пропаганда, но агрессивное утверждение в жизни здорового и преуспевающего стиля жизни. Для телевидения и рекламы – главных инструментов управления общественными инстинктами нации – нет страдания, нет сомнений, нет болезни, нет смерти. Торжество идеи общественного клонирования.
Германец-клон всегда розовощек, ему всегда между тридцатью и сорока – не моложе и не старше. Чаще встречаются люди с животными лицами, порой очень привлекательными. Как, например, одна из давно умерших от тифа родственниц Веры, животная красота лица которой на оставшейся фотографии подчеркнута характерными декадентскими признаками вырождения и духовного упадничества, особенно читаемого в огромных, почти лишенных огня мысли глазах. Это – образ безбожного будущего немецкой нации, которая к тому же еще и красоты будет лишена.
В немецком обществе утвердился стандарт силы. Кто здоров, кто силен – тот и прав. Человеческая цивилизация, точнее, западная цивилизация зашла в тупик. Вновь примат силы.
Западная цивилизация игнорирует одну истину. Рай на земле возможен. Но только в виде бессмертия через воскрешение из мертвых. Но воскрешение – это награда. Которая дается неизвестно за что. Неизвестно кому. Но заменить Бога на земле невозможно, попытка моделировать Бога приводит/приводила/приведет к полной деградации духовного начала человека.
Запад пытается моделировать Бога.
Во главе этого движения протестантская Германия с самонадеянным Лютером в башке. Если бы он знал, к чему приведут его обновленческие идеи! Бедный.
Немецкий потребительский насос в действии. Магазины переполнены. Но покупателей в магазинах всегда и всюду хватает – в центре и на окраине. В центре, в торговом районе всегда аншлаги. Покупается все, и по любым ценам. Механизм потребительского общества действует. Здесь нормален ажиотаж по поводу новых бытовых приспособлений, новейших предметов и телефонов, даже презервативов из новой особой резинки с запахом спермы.
Разнообразия вокруг не то чтобы много. Но поскольку двигатель потребительской жизни – новизна, необычность, то и всегда делается попытка даже в массовое однообразие внести разнообразие.
Пример. В основном, Кёльн состоит из трёх-пятиэтажных чаще типовых коробок, но каждая следующая коробка хотя бы одной-двумя деталями отличается от предыдущей и последующей коробки жилой.
Много независимых внешне людей. Разнообразно одетых. Это приятно. Видеть самостоятельных и самодостаточных, не закомплексованных людей.
Хотя немецкое общество очень механистично и жёстко по отношению к своим членам, а те друг к другу. Протестантски требовательно. Спасибо Лютеру.
И я начал невольно подтягиваться до какого-то нового стандарта качества во внешнем своем облике.
Мне неприятна мысль, что я сейчас живу в лучших условиях, чем мои дочери Хана и Эстер, которые сейчас в Москве остались со своей матерью, моей прежней супругой. Я здесь лучше ем, комфортабельнее передвигаюсь, и, видимо, подвергаюсь меньшим сторонним опасностям. Глупо! – насчет опасностей. И все же.
Ознакомительная версия.
