– Мы люстру купили! – улыбнулась Хамест.
– Да уж знаю, – ответил Гарегин.
– Вот, по кабельному показывали, – продолжила Хамест.
– Угу!
– Ты на центральном телевидении работаешь! Новости ведешь!
– Да, веду. – Гарегин нахмурил брови, заподозрив неладное.
– Давай покажем нашу люстру по телевизору. Ты новости свои расскажешь, а потом скажешь, что соседи твои люстру купили. И мою фотографию с люстрой, – сказала Хамест, доставая из кармана снимок.
– Послушайте, я так не могу, – возмутился Гарегин.
– Почему не можешь? Вазген у себя может, а ты не можешь?
– Вазген может все что хочет, это его канал, а я работаю на центральном телевидении. Я всего лишь диктор. Я не могу это сделать. Есть события поважнее, чем покупка вашей люстры.
– Как так – поважнее? А почему тогда вчера показали квартиру профессора Симоняна? Почему показали? – не унималась Хамест.
– Потому что он профессор, у него брали интервью! – разозлился Гарегин.
– Плевать мне на интервью! – вспылила Хамест. – Профессору, значит, можно, а мне нельзя? Я, может, всю жизнь мечтала эту люстру купить! И купила!
– Послушайте, тетя Хамест, я все понимаю, но я не могу с экрана говорить такие вещи! – попытался успокоить разбушевавшуюся соседку Гарегин.
– Не можешь – не говори, давай я выйду – скажу! – обрадовалась Хамест. – Ты свои новости расскажи и уходи, а я потом выйду и про люстру расскажу.
Не в силах больше спорить с неугомонной соседкой, Гарегин упал в кресло и позвал: «Ануш!»
На зов явилась жена Гарегина – студентка третьего курса филфака, которая до этого пила с подругой кофе на балконе.
– Вот, объясни человеку, я больше не в силах, – махнул он рукой в сторону Хамест.
Хамест улыбнулась и протянула слащавым голосом:
– Ануш-джан, доченька, какая ты красивая!
– Да, а вчера еще была змеей! – заметила Ануш.
– Вчера было вчера, а сегодня – сегодня! – воскликнула Хамест и принялась рассказывать о своем горе.
– Так нет проблем! – сказала предприимчивая Ануш и подмигнула мужу. – Давай фотографию, тетя Хамест. Мы тебе скажем, когда телевизор смотреть!
Хамест отдала фотографию и, довольная, пошла домой. Всю неделю Хамест бегала под окнами Гарегина и спрашивала:
– Ну как? Ну что? Когда покажут?
– Скоро, я скажу, – отвечала Ануш.
Через неделю Ануш пригласила Хамест в гости. Хамест пришла и притащила еще палку колбасы. Ануш сварила кофе и включила телевизор. И тут раздался телефонный звонок.
– Да-да, ой, сейчас! – крикнула Ануш и бросила трубку. – Гарегин звонил, срочно в эфир пустили запись, смотри, тетя Хамест.
Хамест ойкнула и уставилась в телевизор. Ануш нажала на пульт, и на экране на синем фоне появился Гарегин в костюме и галстуке.
– Ситуация в Нагорном Карабахе обостряется, – с серьезным видом сообщил Гарегин, – правительство намерено ввести войска.
Хамест напряглась.
– А теперь еще одна новость, – сказал Гарегин, и серьезное выражение его лица сменилось широкой улыбкой. – Жительница дома 31 по улице Тихого Дона, Хамест Асатрян, приобрела люстру на двенадцать свечей, с чем мы ее сердечно поздравляем!
Произнося последнюю фразу, Гарегин показал телезрителям фотографию злополучной люстры.
– Вай, аман! – вскрикнула Хамест и со всех ног побежала домой.
– Скорее, Карлен, телевизор включай, там люстру нашу показывают! – орала она, вбегая в свой подъезд.
Карлен включил телевизор, пощелкал по каналам и ничего не нашел.
– Не успела! По этому каналу, вон Гарегин сидит, в этой передаче, в костюме этом, – ткнула пальцем в телевизор Хамест, показывая на сидящего в студии Гарегина, который читал новости, – собственными глазами видела, показывали! Весь Ереван смотрел!
– Ты думаешь, поверила? – спросил жену вечером Гарегин.
– Ты бы ее лицо видел, теперь хоть отстанет со своей люстрой, – улыбнулась Ануш, доставая из видеомагнитофона кассету с записью, сделанной накануне в студии, где работал Гарегин.
Вечером счастливая Хамест сидела на лавочке и лузгала семечки. Душа ее была спокойна. Мимо прошел Гарегин.
– Сынок, спасибо тебе, уважил меня! – сказала она.
– Да не за что, – ответил Гарегин.
– Карлен сказал, скоро новый телевизор купим! Я тогда еще к тебе приду! – крикнула она вслед Гарегину, который поднимался по лестнице.
Но покупка телевизора затянулась на годы, поскольку у Хамест появились более насущные дела: выдавать замуж повзрослевших дочерей.
Подойдя к двери Хамест, Арусяк остановилась, дернула бабушку за рукав и еще раз спросила:
– А может, не надо?
– Надо, – уверенно сказала Арусяк-старшая тоном, не терпящим возражений, и нажала на кнопку звонка.
Дверь открыла Хамест. Она была в стареньком цветастом халате и с бигуди на голове.
– Проходите-проходите. – Губы Хамест растянулись в улыбке, обнажая кривые пожелтевшие зубы.
Бабушка бодрым шагом проследовала вперед, увлекая за собой внучку. Арусяк прошла в большую комнату, подняла голову и увидела легендарную люстру.
– Эх, сколько лет висит, а до сих пор как новая. А все почему? Потому что дорогая, – сказала Хамест, поднимая указательный палец, и побежала на кухню варить кофе. Через пять минут Арусяк давилась чашкой крепчайшего кофе без сахара и рассматривала комнату.
Бабушка с Хамест оживленно беседовали.
– Как дочери? – спросила бабушка, выбирая из вазочки шоколадные конфеты, которые лежали на самом дне под карамельками.
– Хорошо, тетя Арус, здоровы, слава богу, – улыбнулась Хамест и подсыпала в вазочку еще карамелек.
– Двух дочерей в Германию замуж выдала, – вздохнула бабушка и посмотрела на Арусяк.
Хамест гордо подняла подбородок и отпила кофе.
– Ты моей внучке погадай, что ее ждет, – подмигнула бабушка Хамест.
– Погадаю, тетя Арус, хорошим соседям отчего же не погадать, – кивнула головой Хамест и недовольно посмотрела на бабку, которая как ни в чем не бывало продолжала выбирать шоколадные конфеты, засыпанные грудой карамелек.
После пятой конфеты Хамест заулыбалась и предложила бабушке попробовать очень вкусные карамельки «Раковые шейки». В ответ бабушка достала последнюю шоколадную и заявила, что ей, бедной беззубой старушке, карамельки не по зубам, разве что шоколадки.
– Ешь, Арусяк-джан, – сказала бабушка и протянула внучке «Раковую шейку».
– Нет, спасибо, – покачала головой Арусяк, которая никак не могла допить злополучный кофе.
Хамест тем временем объясняла, что после того, как кофе будет допит, следует перевернуть чашку на блюдце, расслабиться и подумать о чем-либо приятном или о том, что ты хочешь узнать от гадания. Узнать Арусяк хотела две вещи: когда они вернутся в Харьков и сможет ли многострадальная Офелия отделить свое астральное тело.
– Я уже, – радостно выпалила она через пятнадцать минут и облегченно вздохнула.
– Какой рукой переворачивала чашку? – спросила бабушка.
– Левой, – ответила Арусяк.
– А от себя или на себя? – поинтересовалась Хамест.
– Не помню, просто перевернула, и все.
– Так не пойдет, – покачала головой Хамест. – Незамужние девушки должны переворачивать чашку правой рукой от себя.
– Не от себя, а на себя, – возразила бабушка.
– Нет, от себя. На себя поворачивали, пока не умер Вазген, царство ему небесное, а теперь надо от себя, – стукнула кулаком по столу Хамест.
– Кто такой Вазген? – шепотом спросила Арусяк.
– Католикос наш, – перекрестилась Хамест.
– Я тебе говорю, Хамест, что надо на себя, ближе к сердцу, – уперлась бабушка.
– А я тебе говорю, тетя Арус: я гадаю с десяти лет и знаю в этом толк. Впрочем, зачем спорить, если она левой рукой перевернула. Сейчас еще чашку кофе сварю.
– А может, не надо? – взмолилась Арусяк. Ей показалось, что в груди на месте сердца поселился бешеный кролик, который барабанит лапками, как в рекламе батареек «Энерджайзер».
– Надо! – твердо ответила бабушка и, нахмурив брови, посмотрела на внучку.
Хамест снова побежала на кухню варить кофе. Смирившись со своей горькой участью, Арусяк вздохнула и стала молить Бога только об одном: чтобы в этот раз Хамест не забыла ничего важного. Через пять минут Хамест прибежала, поставила перед ней чашку с кофе и строго сказала:
– Пьешь почти до конца, когда увидишь гущу на дне, покрути чашку в руке несколько раз, чтобы гуща перемешалась с остатками воды, после этого переворачиваешь правой рукой от себя на блюдце.
– А в какую сторону вертеть? – поинтересовалась Арусяк.
Бабушка и Хамест переглянулись, задумались и хором выпалили:
– Без разницы.
И снова бедная Арусяк стала давиться горьким крепким кофе, кролик внутри затарабанил лапками еще сильнее, норовя вот-вот пробить грудную клетку и выскочить наружу.
Выпив полчашки, она поняла, что даже если бабушка и Хамест свяжут ее по рукам и ногам и будут насильно вливать в нее кофе, вставив в горло воронку, она больше не сможет сделать ни глотка.
