– Значит, я тебе дарил бессмысленную чепуху? – обиделся я.
– Но ведь и я тоже, старичок! – сказал он. – Мы квиты. А теперь я хочу получать в подарок вкусные вещи. Выпивку тоже. Полакомиться и забыть. Вернее, запомнить, как было приятно.
Я нашелся:
– А если я тебе подарю свою новую книгу?
– Новая вышла? Поздравляю, старик! Книжка от автора – это приятно. А сколько она стоит?
– В магазине – триста с чем-то, – сказал я и честно добавил: – Но я, как автор, брал в издательстве по сто десять.
– Тогда приложи бутылку, – сказал он.
– Идет, – сказал я.
по поводу первого снега
Трус
Запел домофон. Веремеев нажал клавишу:
– Кто?
– Кристина! – голосок был тоненький и нежный, как положено.
Но Веремеев на всякий случай переспросил:
– Какая Кристина?
– По вызову! – ответил голосок.
– А, да, да. Паспорт с собой?
– В машине, а что?
– Вернись, возьми. Чтоб без подставы по сто тридцать четвертой.
Она вернулась, снова звонила в домофон, он ее пустил, а потом смотрел на экране, как она стоит перед его дверью, а потом входит в небольшую ярко освещенную прихожую. Дверь за ней захлопнулась, а вторая была закрыта, она дернулась от страха, а Веремеев сказал по громкой связи:
– Спокойно! Сейчас справа откроется дверца. Сложи туда сумочку и все металлические предметы. – Она повиновалась, и Веремеев увидел на боковом экранчике, что в сумочке ничего опасного нет: косметика, мобильник и ключи. – Теперь пройди через рамку. Отлично. Шаг вперед, – дверь щелкнула и открылась. – А теперь добро пожаловать!
Это он сказал ей уже без микрофона, стоя посреди прихожей.
Насчет 134-й он, конечно, зря испугался. Ей было двадцать пять в самом лучшем случае. Но вообще ничего, красивая.
Веремеев сразу повел ее в спальню. Она озиралась – кругом была сплошная бронза и дорогие картины в старинных рамах. Комодики на гнутых ножках. Золоченые ключи торчали в инкрустированных дверцах.
– Хлебнем винца? – Веремеев взял со столика бутылку, стал вытаскивать пробку.
– А где у вас бокалы? – спросила Кристина. – Скажите, я принесу.
– Сиди, – сказал Веремеев. – Принесет она. Я сам принесу. А бутылку не трогай. Я сам открою.
– Боитесь, да? – улыбнулась она. – Думаете, я что-то вам подсыплю?
Из смежной комнаты вдруг раздался собачий лай и шкрябанье когтями по двери. Кристина вздрогнула.
– Это ты не бойся, – сказал Веремеев. – Собаки заперты.
Лежали на кровати, уже приготовляясь. Целовались и обнимались.
Веремеев взял Кристинину руку, провел по своей груди. Вжал ее пальцы чуть повыше своего левого соска.
– Ой, что это у тебя? – спросила она.
– Кардиомонитор, – объяснил он. – Если вдруг у меня остановится сердце, то дверь комнаты с собаками автоматически откроется. Выскочат два стаффорда.
– А если я тебя свяжу? – вдруг зашептала она. – Привяжу к кровати, сердце будет биться, а сделать ты ничего не сможешь… Заберу деньги, картины, брильянты. У тебя брильянты в комоде, да? Собаки будут лаять, но они же заперты.
– Не справишься! – Веремеев выдернулся из ее объятий и сел.
– Я сильная, – промурлыкала она и снова обняла его.
Веремеев вскочил, отбежал в сторону.
Подбежал к телефону, набрал номер.
– Девушка, девушка, скорее, – тараторил он. – Я только что заказ делал, – он продиктовал свой адрес. – Уже выехали? Выехали уже?
– Вот как раз выезжают.
– Слава богу! – сказал Веремеев. – Отмените заказ. Извините. Обстоятельства.
Повесил трубку. Огляделся. Ремонт пора делать. И стекло в серванте менять.
Отворил дверь в смежную комнату и крикнул:
– Тишка! Гулять!
Старый пудель, дремавший на полу, вскочил и поковылял к хозяину.
Веремеев надел на него ошейник. Набросил куртку.
На улице был снег и много красивых девушек на остановке. Правильно – рядом медицинский колледж.
Одна из них вдруг улыбнулась Веремееву.
«Аферистка, – подумал он. – Приезжая. Ищет себе дурачка».
Отвернулся и прошел мимо.
молитесь за обижающих вас
Римский обряд
– Надо с ней поговорить, – сказала мама.
– Надо, надо, – вздохнул папа. – Но с другой стороны: девочка окончила институт, работает. Готовит, стирает, гладит, убирает, домой приходит вовремя…
– Вот именно! – закричала мама. – Двадцать семь лет тетке, а она все девочка при маме с папой!
– Тссс! – папа дернул маму за руку. – Всё, хватит!
Слышно было, как открывается входная дверь.
– Не смей меня затыкать! – крикнула мама. Встала, распахнула кухонную дверь и громко позвала: – Татьяна! Иди-ка сюда.
– Сейчас, мамочка, я переоденусь, – послышалось из прихожей.
– Иди сейчас же, кому сказано!
Татьяна вошла, держа в руках плащ.
– Мы с отцом, – сказала мама, – уже немолодые люди. Но пока у нас еще есть силы и здоровье… и мы могли бы помочь… и для нас это была бы радость… – и вдруг заплакала: – Ты замуж собираешься?!
– Конечно, собираюсь.
У мамы тут же высохли слезы.
– Ну, слава богу. Наконец-то. За кого?
– В принципе собираюсь, – пояснила Татьяна. – Если встречу человека, которого полюблю, и если он меня полюбит…
– Пошла вон! – снова заплакала мама. Татьяна шагнула к двери. – Стой! – Она остановилась. – А почему у тебя бойфренда нет, полоумненькая ты моя?
Татьяна пожала плечами:
– Потому что связь мужчины и женщины вне брака – это грех.
– В кого ж ты такая шибко православная? – захохотал папа.
– Я христианка римского обряда, – сказала Татьяна. – Я же вам говорила!
– А, да, да. Извини. Но ведь нормальные католики тоже как-то, – он поднял руку кверху и пошевелил пальцами, – в общем, как-то договариваются с богом. А?
Татьяна еще раз пожала плечами.
– Уйди, садистка! – закричала мама. – Стой! Ужинать будешь?
– Спасибо, мамочка. Буду, конечно.
В субботу папа внезапно вернулся с дачи.
Татьяна стояла у двери своей комнаты, накинув халат.
– Пожалуйста, посиди минут пять на кухне.
– У тебя мужчина? – сказал он. – Что плохого? Познакомь нас. Вы, полагаю, скоро повенчаетесь? По римскому обряду?
– Нет, – сказала Таня и чуть приоткрыла дверь. – Настя, оденься и выйди. Мой папа хочет с тобой познакомиться.
Он замахал руками, пошел в кухню, отвернулся к окну.
Через четверть часа вошла Татьяна.
– Прости, – сказала она.
– А бог простит? – спросил он.
– Не знаю, – сказала она. – Может быть. Бог прощает всех. Воров и убийц. А я не убила, не украла. Чем я виновата? Ты только маме не говори.
– Ладно, – сказал он. – Приберись, она через час приедет.
В понедельник он позвонил ей по мобильному. На работу. У нее было совещание, она не могла говорить, сказала, что перезвонит через час.
– Секунду! Одну секунду! – сказал он. – Ведь ты всё выдумала, да? Скажи – да?
– Прости, – сказала Татьяна. – Да, да, разумеется. Да, конечно.
Он не понял, это она ему отвечала или кому-то на работе, кто был рядом.
А вечером не стал переспрашивать.
но усталый раб за
Самая любимая
Маша опаздывала на пароход.
Пароход дал гудок, короткий и нетерпеливый. Так показалось Сереже и Кире. Сережа был Машин муж, а Кира – сын. Ему было шестнадцать. Его взяли с собой. Кира жил в двухместной каюте с соседом. А у Маши с Сережей была каюта-люкс.
Маша сказала, что хочет кое-что купить и чтоб мальчики не мучились, пока она копается в магазине. Она догонит. Тут два шага. Сережа и Кира уже совсем извелись: отправление через десять минут.
Вдруг стало быстро темнеть, как всегда на юге.
– Сейчас сходни будут убирать, – сказал Кира.
– А? – как будто очнулся Сережа.
Охлопал карманы, нашел бумажник, схватил Киру за руку и потащил к сходням.
– Момент! – крикнул он человеку в фуражке; они с Кирой сбежали вниз.
Пароход загудел уже по-настоящему. Кира помахал ему рукой.
– Ничего, – сказал Сережа. – Догоним как-нибудь.
Они целый час ждали на причале.
Не понятно было, что делать. Искать консульство? Звать полицию? Бегать по городу?
Сережа нашел в бумажнике фотографию Маши. Увидел полицейского. Подбежал к нему.
– Эта женщина, – сказал он. – This woman. Пропала. Disappeared.
– Cette femme? – спросил тот. – Oh, elle est joli!
– Это солдат, ты что! – зашептал Кира.
– Sorry, – сказал Сережа.
Магазин, где они оставили Машу, давно закрылся. Они бродили по улицам, глядя, как торговцы собирают свой товар.
– Мама! – вдруг крикнул Кира.
Сережа остановился. Маша сидела в маленьком кафе и пила пиво. На ней была футболка с яркой картинкой. Наверное, только что купила.
Они вбежали внутрь. Слова «Маша» и «мама» слились в одно.
Она обернулась и спросила:
– Вы здесь зачем?
Сережа помолчал, соображая. Потом сказал:
– Мы догоним пароход. Главное, не волнуйся. Вот такое приключение! – он даже улыбнулся.
