Пропорционально своему уму он был замкнутым. Нет свидетельств тому, что у него были близкие друзья. Путешествовал он один. Всегда. Даже в присутствии других людей он был совершенно одинок. Люди иногда чувствовали это и считали себя отверженными. Поэтому они не любили его, но их неприязнь для него не играла значительной роли.
Больше всего, пожалуй, страдали его жена и семья. Его жена говорит, что те, кто пробовал проникнуть через барьеры его замкнутости, наталкивались на глухую стену. Мне кажется, что они жаждали приветливости, которую он никогда не выказывал. Никто в самом деле не знал его толком. Он очевидно этого хотел, и так оно и было. Возможно одиночество было результатом его интеллектуальности. А возможно и было причиной этого. Но они всегда сопутствуют друг другу. Неприкаянная одинокая интеллектуальность.
Хотя это ещё не всё, ибо образ лазерного луча содержит мысль о том, что он был совершенно холоден и неэмоционален, что совершенно неверно. В своих поисках того, что я называл призраком рациональности, он был охотником-фанатиком.
Сейчас особенно ярко вспоминается один эпизод, когда солнце скрылось за горой на полчаса, и ранние сумерки изменили окраску деревьев и даже скал на почти черные оттенки синего, серого и коричневого. У него кончились пища, но он пребывал в глубокой задумчивости, ему что-то мерещилось и не хотелось уходить. Он находился неподалёку от того места, где ему было известно, что есть дорога, и поэтому он не торопился.
В сгущающихся сумерках на тропе он заметил какое-то движение, ему показалось, что это собака, очень большая овчарка, или животное больше похожее на волкодава, и он удивился, с чего бы это собака появилась в таком пустынном месте в такое позднее время. Собак он не любил, но это животное двигалось так, что предвосхитило его чувства. Казалось, оно следит за ним, оценивает его. Федр долго смотрел в глаза животного, и на мгновенье почувствовал некоторого рода признание. Затем собака исчезла.
Позднее он догадался, что это был лесной волк, и память об этом случае сохранилась у него надолго. Я думаю, что она сохранилась потому, что он увидел в некотором роде своё отображение.
Фотография даёт физическое изображение, статичное во времени, зеркало может дать физическое изображение, динамичное во времени, но мне кажется, что там, в горах, было совсем другого рода видение, которое не было физическим и не существовало во времени совсем. И всё же это было отображение, и поэтому он почувствовал узнавание. Я отчётливо теперь это себе представляю, так как опять прошлой ночью увидел это в образе самого Федра.
Как и у лесного волка в горах у него была какая-то звериная храбрость. Он шёл своим собственным путём, невзирая на последствия, что иногда изумляло людей и удивляет меня, когда я знакомлюсь с ним. Он редко сворачивал вправо или влево. Я это точно выяснил. Но его мужество не коренилось в какой-то идеалистической мысли о самопожертвовании, оно исходило только из напряжённости его поиска, а в этом нет ничего благородного.
Думается, что его погоня за призраком рациональности была вызвана тем, что он хотел отомстить ему, ибо он чувствовал себя в значительной мере сформированным им. Он хотел освободиться от своего собственного образа. Он хотел разрушить его, ибо призрак был тем, что и он сам, и он хотел освободиться от уз своей собственной личности. Как это ни странно, он добился этой свободы.
Данное описание Федра должно быть покажется не от мира сего, но самое неземное о нём ещё впереди. Это мои взаимоотношения с ним. До сих пор всё было как-то смутно и неопределенно, но тем не менее об этом следует сказать.
Впервые я узнал о нём вследствие ряда странных событий, случившихся много лет тому назад. Однажды в пятницу я пошёл на работу, многое успел сделать перед выходными и был весьма доволен собой. Затем поехал на вечеринку, где слишком много и слишком громко разговаривал, хорошенько выпил и зашёл в одну из комнат отдохнуть.
Проснувшись, я обнаружил, что проспал всю ночь, ибо уже был день, и я подумал: «Боже мой, я даже не знаю, как зовут хозяев!» и представил себе, к каким неприятностям всё это приведёт. Комната была не похожа на ту, где я ложился, но когда я входил туда, было темно, и к тому же я был пьян до бесчувствия.
Я встал и обнаружил, что мне сменили одежду. Прошлым вечером я был в совсем другом платье. Я вышел в дверь, но к своему изумлению увидел, что дверь ведёт не в комнаты дома, а в длинный коридор.
Идя по коридору, я почувствовал, что все смотрят на меня. Три раза ко мне подходили незнакомые люди и осведомлялись, как я себя чувствую. Полагая, что они имеют в виду моё пьяное состояние, я отвечал, что даже не чувствую похмелья. Один из них захихикал было, но тут же спохватился.
В одной из комнат в конце коридора я заметил стол, за которым что-то делалось. Я сел неподалёку, надеясь, что меня не заметят, пока я не выясню, что здесь делается. Но ко мне подошла женщина в белом и спросила, знаю ли я, как её зовут. Я стал читать маленькую табличку с фамилией у неё на блузке. Она не обратила внимания на то, что я делаю, удивилась и поспешно удалилась.
Она вернулась с каким-то мужчиной, который уставился на меня. Он сел рядом и спросил, знаю ли я его. Я ответил правильно, и удивился не меньше их тому, что знаю это.
— Что-то слишком рано всё это происходит, — сказал он.
— Здесь всё похоже на больницу, — сказал я.
Они согласились.
— Как я попал сюда? — спросил я, памятуя о пьяной вечеринке. Мужчина ничего не ответил, а женщина опустила взор. Ничего мне так и не объяснили.
Мне потребовалось больше недели, чтобы вывести из окружающего, что всё происходившее до того, как я проснулся, было сном, а всё после — действительностью. Не было оснований проводить различия между этими состояниями, кроме того, новые события свидетельствовали против пьяных воспоминаний. Появились такие мелочи, как закрытая дверь, внешней стороны которой я так и не мог вспомнить. И листок бумаги из суда, в котором говорилось, что некто признан невменяемым. Они что, имеют в виду меня?
Наконец мне объяснили: «У вас теперь новая личность». Но такое сообщение ничего не объясняло. Оно тем более озадачило меня, что я не имел никакого представления о своей «старой» личности. Если бы мне сказали: «Вы теперь новая личность», то было бы намного яснее. Это хоть как-то подходило бы. Но они сделали ошибку, посчитав личность некоторого рода собственностью, как смена одежды, которую носишь. А кроме личности остаётся что? Кое-какие кости да плоть. Возможно набор паспортных данных, но конечно же не человек. Кости, плоть, паспортные данные — это одежда, которую носит личность, а не наоборот.
Но кто же тогда «старая» личность, которая им известна, и продолжением которой я как бы являюсь?
И вот тут-то я впервые почувствовал намёк на существование Федра, много лет тому назад. За дни, недели и годы, что прошли с тех пор, я узнал и многое другое.
Он мёртв. Его уничтожили по приговору суда путём подачи высоковольтного переменного тока на полушария мозга. Примерно 800 миллиампер длительностью от 0,5 до 1,5 секунды подавалось ему последовательно двадцать восемь раз согласно процессу, который по технологии называется «Устранение ECS». Цельность личности была ликвидирована без следа посредством технологически безупречного акта, который определяет наши взаимоотношения с тех пор. Я никогда не встречался с ним. Никогда и не встречусь.
И всё же странный шепот его памяти вдруг напоминает об этой дороге и утёсах в пустыне, и раскалённом песке вокруг нас. Всё это как-то необычно совпадает, и тогда я догадываюсь, что он видел всё это. Он бывал здесь, иначе я бы не знал об этом. Должен был быть. И то, что у меня вдруг возникают такие видения, и то, что вдруг возникают обрывки воспоминаний, об истоках которых я не имею никакого понятия, я ведь не ясновидец, не дух, получающий сообщения из потустороннего мира. Вот как оно есть. Я вижу вещи своими глазами и я вижу их также его глазами. Когда-то они принадлежали ему.
Эти ГЛАЗА! Вот в чём ужас. Вот эти руки в перчатках, ведущие мотоцикл по дороге, которые я вижу сейчас, когда-то были его! И если можно понять чувство, возникающее при этом, то можно понять и настоящий страх — страх от осознания, что от него некуда деться.
Мы въезжаем в каньон с невысокими берегами. Вскоре появляется площадка для отдыха, которую я ждал. Несколько скамеек, небольшое строение и какие-то деревца со шлангами у оснований. Джон, слава богу, уже на выезде с другой стороны, собирается выехать на шоссе.
Я не обращаю на него внимания и подъезжаю к домику. Крис соскакивает, и мы заводим мотоцикл на стоянку. От мотора подымается жар, как если бы он был в огне, размётывающем искажающие всё вокруг волны. Краем глаза вижу, что второй мотоцикл возвращается назад. Они подъехали и сердито уставились на нас.
