– У тебя что, язык совсем не держится во рту?! – для начала разговора накинулся на меня Гурьев. – Зачем ты стал орать про индуса и мусульманина?
– Отстань, Андрей. У меня свои методы работы с молодёжью. Неужели не видишь – у неё уже руки чешутся попасть в большое приключение, и она вполне готова нам помогать, сам же слышал.
– Санаев, что с тобой? Опять за своё? Она враг! Как только она узнает про Сентинель, не видать нам острова как своих ушей! Начнёт бить в барабаны, поднимет в ружьё полицейский полк, нас с тобой повяжут, а меня к тому же посадят в цепи, как андаманского каторжника девятнадцатого столетия, за использование поддельных документов. Она ведь всю жизнь только тем и занималась, что ловила нарушителей на этих самых островах!
Я не был столь пессимистично настроен в отношении нашей сопровождающей. Она казалась мне разумной и увлекающейся девушкой, которую нам вполне удастся убедить в безобидности наших действий для обороноспособности Индии и, возможно, даже получить какую-то помощь за счёт её официального статуса. Главное – завоевать постепенно её расположение и увлечь интригой, в которой ей непременно захочется поучаствовать.
– К тому же она только что спасла мне жизнь. Это, по-твоему, ничего не стоит?
– Ещё неизвестно, кто его подослал, этого пакистанца, – парировал Гурьев. – Может, она же и придумала этот номер. А потом увела тебя из проулка, он встал себе, отряхнулся и пошёл. Правда, непонятно тогда, зачем надо было залезать к нему в штаны… В любом случае, мы теперь о нем ничего не узнаем.
– Да, непонятно, – согласился я. – Посольский дипломат явно не может работать в паре с пакистанским мусульманином. Я-то думал, что на нас охотится законспирированная группировка индуистов, которая хочет перехватить Золотую Книгу, а теперь получается, что группировка эта какая-то мультиконфессиональная!
Гурьев задумался, перемешивая чай с молоком, который в этом поезде давали нам просто нон-стоп.
– Если нужно перехватить Золотую Книгу, зачем тебя убивать? Легче было бы дождаться, пока ты её отыщешь, и потом уже перебить всех нас скопом. Нет, они явно считают, что мы нащупали какую-то тайну, и не хотят допустить нас к ней.
– Но это значит только то, что мы движемся в правильном направлении, и Сентинель – ключ к разгадке.
– Насчёт Сентинеля пока не всё понятно, наш с тобой план мне что-то не сильно нравится. Давай обсудим ещё раз до того, как прибудем на Андаманы?
Дверь купе резко открылась. Мы синхронно обернулись. На пороге стояла Савитри Пали, и в руке у неё был длинноствольный пистолет.
Наше замешательство, впрочем, длилось доли секунды.
– Вот, почистила свою девочку, – весело сообщила нам Савитри. – Смотрите, блестит как новенькая.
Мы безмолвно кивнули.
– Слушайте, Савитри, вы бросайте свою привычку совать мне в лицо оружие, – сказал я. – Я ещё от сегодняшнего приключения не отошёл.
Она бесцеремонно уселась на полку напротив меня, небрежно кинув пистолет на соседнюю:
– А вы, Алексей и Летас, бросайте темнить. Давайте-ка рассказывайте, что за дела у вас на Андаманских островах. Это начинает казаться мне настолько подозрительным, что возникает искушение арестовать вас обоих. Особенно подробно расскажите об острове Сентинель.
– Что, уже настолько выучили русский, что подслушиваете? – удивлённо осведомился Гурьев.
– Слово «Сентинель» звучит одинаково на любом языке, даже самом нецивилизованном, – пояснила Савитри. – Надоело слушать ваши возгласы из-за стены. Кто у вас там? Дядя Летаса? Прабабушка Санаева, которую срочно нужно навестить?
– Мы беседовали о разных островах, я давал Алексею краткий курс географии Андаманского архипелага. Что не так?
У Андрея явно не входило в планы делиться информацией, и Савитри не стала настаивать, сменив тему разговора:
– Ладно, как хотите. Я вообще-то пришла не за этим. Быть может, вы мне поможете? Я не могу разобраться с несколькими конструкциями русской грамматики.
– Я пас, – вскинул руки Гурьев. – Всем известно, что я литовец в тринадцатом поколении и язык проклятых оккупантов ненавижу с детства.
Я нехотя встал. Сейчас Гурьев, безусловно, уляжется спать на весь остаток пути, а мне придётся тратить здоровье на декламацию русских поговорок.
Выяснилось, что капитан демонстрирует недюжинные успехи в освоении «варварского» языка. Она уже успела зазубрить все тридцать три буквы кириллицы и могла медленно читать многочисленные русские пословицы и скороговорки, которыми почему-то был сверх меры нашпигован её самоучитель. Твёрдые согласные ей давались плохо – по её выражению, русские «ла», «на», «жа», «да» звучали «как обухом по голове» по сравнению с мягкими звуками хинди. Я заставлял её произносить слово до тех пор, пока оно не будет звучать идеально, а это всегда утомляет речевые органы. Так что лингвистический порыв Савитри Пали в тот день иссяк довольно быстро, и я торжествующе заставил её записать и трижды произнести покаянную фразу «Не так уж это и просто». После чего она заказала чаю, и мы принялись за бесконечные, как и всегда за чаем, разговоры о жизни.
Савитри Пали происходила из богатой семьи брамина, индуистского священника, однако была воспитана совершенно равнодушной ко всякой религии. Её родители полагали, что светская жизнь энергичной девушке будет более полезна: отправь такую в монастырь – так она ещё и сбежит оттуда лет в шестнадцать с каким-нибудь недоумком, чем опозорит всю благородную историю семьи Пали. Поэтому родовое имя Савитри Кальяни Деви было немилосердно урезано, а девушку отдали в Школу кинематографии Бомбейского университета. В то время отец девушки заболел Болливудом, индийской фабрикой грёз, и мечтал увидеть на телеэкране свою красавицу дочь.
Поэтому мнения дочери, конечно, спрашивать не стали. Однако, обладая, мягко говоря, неспокойным нравом, она после первой же практики актёрского мастерства на одной из киностудий сбежала из Бомбея в Дели, где – по невысказанным мне соображениям – поступила в Полицейскую академию, более соответствовавшую ей по темпераменту. Об актёрском мастерстве и своём студийном опыте она, по её словам, с тех пор могла вспоминать только с содроганием.
В Академии Савитри выучилась английскому и французскому языкам, юриспруденции и миграционному законодательству, после чего была направлена в звании лейтенанта на морскую границу между Индией и Шри-Ланкой, ловить нелегальных тамильских мигрантов, бесконечно курсировавших между двумя странами с грузами оружия и боеприпасов для мятежников из группировки «Тигров», вот уже многие годы ведущих столь же непримиримую, сколь и безуспешную борьбу за создание на Шри-Ланке свободного тамильского государства.
Во время знаменитого декабрьского цунами 2004 года Савитри Пали прославилась тем, что лично спасла жизнь троим местным жителям, оказавшимся во время стихии в небольшой рыбацкой лодке, чуть не погибла сама, получила медаль за храбрость и воинское звание старшего лейтенанта досрочно. Всех троих спасённых, впрочем, она лично препроводила в тюремную камеру за контрабанду, о чём рассказала мне с тем же спокойствием, что и о самом эпизоде спасения. Ещё через год её перевели в Дели, поручив возглавить андаманский сектор миграционного отдела Министерства внутренних дел. В секторе этом, впрочем, работала она одна.
Службу свою Савитри любила даже с избытком, проводила на ней чуть ли не по двадцать часов в сутки и о создании семьи или личной жизни никогда не задумывалась. Два месяца в году – в сухой сезон – она проводила на Андаманских островах, где вылавливала с вертолёта бирманских рыбаков, нелегально промышлявших в индийских территориальных водах, купалась в тёплом море и разбирала конфликты индийских переселенцев с местными племенами из-за сбежавшей козы или съеденного батата. Наверняка много знала она и о Сентинеле, но я предусмотрительно решил не задавать ей наводящих вопросов – пока. Тем не менее мне казалось, что наши отношения становятся теплее буквально на глазах, и я уже принялся этого опасаться, чувствуя в этом благоволении вечно резкой на язык Савитри чуть ощутимую дробинку подвоха.
Подвох этот достиг размеров гигантского чугунного ядра, когда она достала из сумки несколько фотографий и, вместо того чтобы просто передать их, пересела чуть ближе ко мне, чем я этого ожидал, и сказала:
– Вот, это я со своими родителями на выпускном вечере в институте в 2002 году.
– Любопытно, – спокойно произнёс я, отодвигаясь чуть в сторону. – Совсем не изменилась. А вот это кто? – спросил я, чтобы поддержать разговор. В воздухе явно нарастало напряжение.
– Где? – Она снова придвинулась ко мне. – Это мой дядя, майор Рао, он сейчас служит в штате Манипур, воюет с племенами. Вы не бывали там, Алексей?
– Пока нет, – скованно заметил я, стараясь сидеть прямо.
