Паренек покачал головой.
– Вы сумасшедшая, дамочка! – выдал он и пошел дальше.
– В мое время никаких подростков не было! – выкрикнула Агата, глядя ему в затылок. – Детьми мы были только до двух лет, а потом сразу становились взрослыми! – Она повернулась к девочке. – Это он сумасшедший.
8:06. Пришли на автобусную станцию.
– А что такое «рукоблудствовать»? – спросила девочка.
– Это то, что мальчишки делают со скуки! – ответила Агата.
– А девочки?
– Что – девочки? Мальчишки себя трогают, а девчонки готовятся к тому, как их будут трогать мальчишки. Вот так вот! Это жизнь. Мотай на ус!
8:07. Нашли на станции таксофон. Девочка позвонила своей маме.
– Телефон еще выключен, – сказала она.
8:09. Купили билеты на автобус.
– Два в Калгурли! – попросила Агата у женщины на кассе.
– Шестьдесят четыре доллара, – ответила та.
– Что? – крикнула Агата.
– Шестьдесят четыре доллара, – повторила женщина.
– Сколько? – спросила Агата.
– Шестьдесят. Четыре. Доллара.
– Потом мне все вернешь! – бросила Агата девочке.
– У меня нет денег, – пробормотала она.
– Ничего. Пойдешь работать.
– Мне только семь.
– Я знаю!
– У меня папа умер.
– Что ты заладила? – буркнула Агата. – У меня тоже.
8:13. Агата оглядела станцию.
– Зачем так много бутылок? – спросила она у девочки.
У стен стояли четыре автомата с прохладительными напитками.
– В мое время продавали только молоко и два вида шипучки – черную и желтую! Да и то черт знает из чего ее делали. Главное, у нее был хоть какой-то вкус. И зачем сто разных видов обычной воды? – Агата сощурилась, разглядывая один из автоматов. – И что это еще за «Витаминизированная вода»?
Девочка пожала плечами.
– В мое время, – продолжала Агата, – мы были счастливы, если в воде не было сточной грязи!
8:24. Рядом с Агатой сел светловолосый мальчик и принялся ее разглядывать.
– Чего вылупился?
Мальчик не шевелился.
– Люди не любят, когда на них пялятся. Кошки тоже. Я с детства это уяснила. Записывай, что я говорю! Кошки и люди не любят, когда на них пялятся. Найди ручку!
8:36. На стене висел плакат, на котором женщина держала табличку: «Старость подождет!» Агата встала перед этой женщиной с видом ковбоя, который пришел стреляться. Светловолосый мальчик по-прежнему не сводил с Агаты глаз.
– Старость – это не выбор! – выкрикнула она ему в лицо.
Мальчик залился слезами, а его мать смерила Агату гневным взглядом.
– А что скрывать-то? – Агата пожала плечами и снова села.
– Это не наш автобус? – спросила девочка.
Агата посмотрела в окно и увидела длинную очередь у автобуса, на котором значилось: «Калгурли».
– Ой, – сказала Агата. А потом разрешила себе один раз тяжело вздохнуть.
Иногда, когда Милли водила свои сапожки погулять в парк недалеко от дома, на пляж или по магазинам, она придумывала Бродячие стишки.
Вот мимо пробежала мускулистая парочка, обронив два слова («Он сказал…»); вот еще три слова потеряла мама с малышом в коляске («Хочешь свою куколку?»); вот одно словечко упало у бабушки с дедушкой, которые так друг за друга держались, будто сами сейчас упадут («…особенно…»); а вот и едва одетая девочка в наушниках и огромных солнечных очках, усердно потрясывая толстенными ногами, оставила за собой тишину («…»). Усердие этой девочки тоже станет частью стишка.
Он сказал
Хочешь свою куколку?
Особенно
…
В автобусе до Калгурли Милли тоже решила сложить стишок. Она ходила туда-сюда по проходу, водя пальчиками по спинкам сидений.
Тебе нравится
Только двадцать
Женились в церкви?
Боже мой!
Милли нравилось, как слова иногда сталкиваются друг с другом, а иногда легко становятся рядом. Ей нравилась неожиданность. Нравилось, что о стишках никто не знал, и даже она очень скоро их забывала. Бродячие стишки жили всего несколько мгновений.
Автобус мчался вперед, а мимо проносились деревья, кусты и дома. Дорога была длинной и прямой, и казалось, что в самом конце она срывается в пропасть, уходит в небо, в космос, во Вселенную, во что-то, в ничто и во всё.
Трава блестела в солнечном свете, и небо было красным, как огонь. И вдруг у Милли заболел живот, заболело все, потому что она вспомнила о кануне Первого дня ожидания. Она села возле Агаты и попыталась мысленно передать маме сообщение.
«Если голова может отрываться и улетать в прошлое, – размышляла Милли, – почему бы ей не полетать и в другие места?»
И она принялась повторять про себя: «ПРОСТИМАМПРОСТИМАМПРОСТИМАМ».
В соседнем ряду мама кормила малыша, а папа над ними суетился. У Милли потянуло в животе. Она посмотрела на Агату.
– А у вас есть семья, Агата Панта?
– Не суй нос, куда не надо!
– А кто самый главный по семьям? – спросила Милли.
– Что? – нахмурилась Агата. – Не знаю. Наверное, правительство.
– А можно самому себе сделать семью, если ты свою потерял?
На.
Всякий.
Пожарный.
– Тебе нельзя! Тебе же четыре года!
– Семь.
– Одно и то же. Ты не сможешь забеременеть!
– Почему?
– У тебя должны начаться… начаться… – Агата сглотнула. – К тебе должен гость прийти. Женский. Женский гость.
– Гость? Из правительства?
– Ну нет, конечно!
– А откуда?
– Ниоткуда!
– А почему тогда гость?
– Так говорят!
– Кто?
Агата шумно вздохнула.
– Сдаюсь! Гость из правительства. Он приходит к тебе домой и делает тебя женщиной!
Разглядывая кормившую ребенка женщину, Милли наклонилась к Агате и прошептала:
– А такие штуковины мне тоже принесут? Я себе такие не хочу.
– Это ты сейчас так говоришь! Сначала не хочешь, потом захочешь, а когда доживешь до моего возраста и они станут длиннющими, пожелаешь сдохнуть!
Папа в соседнем ряду склонился над своей женой.
– Можно потише? – прошипел он Агате, приложив палец к губам и кивнув на младенца.
– Нет! – крикнула Агата.
– Эй! – отозвался водитель автобуса. – Сбавьте там громкость!
Агата откинулась на сиденье и скрестила руки на груди. Милли принялась барабанить пальцами по подлокотнику.
– А кем вы хотели стать, когда вырастете? – шепотом спросила она у Агаты.
– Какая разница? – шепотом крикнула Агата.
– Мне интересно.
– Ладно! Я хотела стать высокой! И счастливой! Хотела стать медсестрой! Хотела набор винных бокалов! Не каких-нибудь там королевских, но хороших! И все! Разве это много? Но ничем я не стала! Ничего не получила! Потому что сам ты ничего не решаешь! Все решает жизнь!
– А вы хотели замуж?
– Никто не хочет замуж! Но все всё равно выходят!
Милли беспокойно заерзала на сиденье. Водитель автобуса посмотрел на них в зеркало.
– А вы и ваш муж сильно-пресильно друг друга любили? – шепотом поинтересовалась Милли.
– Что еще за вопросы, приставучка?
– Вы будете моей Четвертой точкой? – спросила девочка.
– Что? – выкрикнула Агата.
– Ш-ш-ш! – зашипел папа.
– Ладно-ладно, – сказала Агата и кивнула на Милли. – Если что, это она сумасшедшая.
Вот что еще Милли знает наверняка
В мире есть куча разных слов, но это вовсе не значит, что все их можно говорить. Это правило нигде не записано, но все о нем откуда-то знают. Все, кроме Милли. Какие-то слова говорить можно, а какие-то нельзя – и все тут!
Вот, к примеру, то, что совершенно точно никому нельзя говорить:
– И насколько вы жирный?
– А у вас в штанах член?
– Какие похороны вы хотите, когда умрете?
Как-то вечером, когда мама, ползая на коленях, мыла пол в ванной, Милли спросила:
– Мам, а какие ты хочешь похороны, когда умрешь?
Мама выпрямилась так резко, будто кто-то потянул ее за волосы. Милли отступила на шаг.
– Сегодня в школе лопнул шарик, Джордж испугался и заплакал, а Клэр засмеялась. А все остальные просто удивились. И я хочу, чтобы у меня на похоронах тоже все так удивились. Чтобы сердце у всех забилось быстро и чтобы все вспомнили, что оно еще бьется. Поэтому я хочу, чтобы ты взяла шарик, и чтобы папа взял шарик, и чтобы вы их в разное время лопнули.
Мама не отвечала.
– Ладно? – прибавила Милли.
– Иди к себе, – наконец сказала та.
Милли послушно пошла в свою комнату и села на ковер. Потом пальцами рисовала на нем узоры, лежала, свесив голову с кровати, и смотрела на перевернутый мир за окном. И все в этом мире казалось каким-то свободным…
