Между тем показалась луна. Выпуклая сторона серпа была обращена на восток. Лунный свет подчеркнул крутизну горных склонов и высоту самих гор — порядка десяти тысяч футов. Вечерний воздух казался сизо-зеленым. Бамбук и пальмовые листья стали еще больше похожи на пышное оперенье. Мы с Айтело стояли в окружении его жен и родни.
— Принц, — сказал я ему, — я собираюсь заняться этими тварями в водоеме. Уверен, что справлюсь с ними. От вас ничего не требуется. Я не жду даже вашего мнения. Всю ответственность беру на себя.
— О, мистер Хендерсон, вы необыкновенный человек. Но осторожнее, сэр, чтобы вас не занесло.
— Наоборот, ваше высочество, — хохотнул я. — Я способен на что-то дельное, только когда меня заносит.
Айтело ушел. Мы с Ромилеем сели поужинать. Холодные клубни печеного ямса и сухари я запивал виски, а напоследок заглотил пригоршню витаминов.
— Пошли, Ромилей, к водоему, посмотрим, что почем.
Я захватил фонарь, иначе под навесом ничего не разглядеть.
Лягушкам в этих краях жилось лучше, чем кому бы то ни было. Здешние твари принадлежали к редкому виду горных лягушек: зеленые с белыми крапинами, с выпученными глазами и белыми лапами.
Говорят, что воздух — последнее прибежище человеческой души, но если говорить о чувствах, то лучшая среда для них — вода.
Дневная жара еще не спала. Лицо у меня горело. Полуоткрытый рот был как кратер вулкана. Казалось, излучаемое мною сияние получше фонаря в руке осветит поверхность воды. При других обстоятельствах мне не было бы дела до лягвы. Я против этих тварей, в сущности, ничего не имею.
— Почему смеется господин? — спросил Ромилей.
— Смеюсь? Я и не собирался. Эти твари не квакают, не кричат. Они поют. В Коннектикуте тоже любят петь, но голоса у нас там писклявые. А здесь полнозвучные басы и баритоны, слышишь? Тра-та, тра-та-та. Agnus Dei. Agnus Dei qui tollis peccata mundi, miserere no-ho-bis![5] Это же Моцарт, будь я не я, Моцарт! Я покажу им, где раки зимуют!
Я торжествовал — ура! ура! ура! — предвкушая победу над лягушками. Мы боимся смерти, но если хорошенько присмотреться к какому-нибудь отдельно взятому случаю, то ни от страха, ни от трусости не остается и следа. Мне было жаль несчастных буренок, тем более жаль человека. Это стопроцентный факт. Но этих поганых лягушек мне хотелось извести вчистую.
В то же время я не мог не осознавать глубокое различие между мной и моими противниками. С одной стороны, безобидные, в сущности, земноводные, которые не виноваты в том, что попали в селение арневи. С другой — миллионер с положением в обществе, детина ростом шесть футов четыре дюйма и весом двести тридцать фунтов, боевой офицер, кавалер медали «Пурпурное сердце», удостоенный и других наград. Но я ведь не виноват в том, что я такой, какой есть, не так ли?
Должен упомянуть о том, как несколько лет назад впутался в нелепую историю с одним животным… Кстати, это вполне соответствует словам пророка Даниила: «И отлучат тебя от людей, и будет обитание твое с полевыми зверями». Как ни стараюсь, не могу отделаться от этой мысли. Я не веду речь о свиньях, которых развожу. Это бизнес. Речь пойдет о коте.
Помните, я рассказывал о старом доме на моем участке, который Лили переделала и сдала преподавателю математики с супругой? Дом был неважно утеплен, жильцы стали жаловаться, я их выселил. Из-за них и их кота мы с Лили крупно повздорили. Тогда, напомню, и случился удар с мисс Ленокс.
Наши жильцы пару раз приходили к нам по вопросу утепления и отопления. Притворяясь, что не знаю об их визите, я в своем красном халате и ботфортах — «веллингтонах», которые надеваю, когда хожу на скотный двор, притаился в коридоре второго этажа и с интересом прислушивался к разговору в гостиной. Лили пыталась успокоить постояльцев. Жена хотела было обсудить проблему со мной, но я отвертелся: «Пусть у тебя голова болит. Не желаю видеть чужих людей на моей земле». Думаю, она пригласила эту пару, чтобы подружиться с ними, чему я, естественно, воспротивился: «Чем еще они недовольны? Моими свиньями?» «О свиньях они не сказали ни слова», — ответила Лили. «Два „ха-ха“! Видела бы ты их лица, когда готовят мешанку. Я вообще не понимаю, зачем ты взялась переделывать второй дом, если о первом-то не успеваешь позаботиться».
Второй раз наши жильцы были настроены более решительно. Я видел их из окна спальни. За хозяевами, перепрыгивая через мерзлые стебли на огороде, бежал дымчатый кот. Картинно смотрится спаржевая капуста, прихваченная первым морозцем… Переговоры в гостиной затянулись. Мне это надоело, и я стал топать ногами, а потом заорал с верхней площадки лестницы: «К чертовой матери из моего дома и с моей земли!»
Математик сказал: «Мы немедленно съедем, но прежде хотелось бы вернуть задаток. Кроме того, вы должны взять на себя расходы по перевозке вещей». «Отлично. Поднимайтесь сюда и забирайте ваши денежки. — Потом двинул сапогом по балясине и проревел: — Убирайтесь!»
Посетители убрались, забыв о своем коте. Терпеть не могу, когда по дому шмыгают разные твари. Бездомные коты даже опасны. А этот, брошенный, был экземпляр хоть куда. Я видел, как он охотился на бурундуков. В свое время нам пять лет не давал покоя здоровенный кот, живший в старой сурочьей норе возле пруда. Он был отчаянный задира, не давал проходу домашним котам, царапал их до крови. Я подкидывал ему отравленную рыбу, пытался выкурить его из норы дымовыми шашками, целыми днями стоя на коленях в ожидании, когда он вылезет.
Поэтому я сказал Лили:
— Если этот кот одичает, как тот, другой, — помнишь? — ты об этом пожалеешь.
— Хозяева приедут за ним, — возразила она.
— Не верю я им. Они бросили его. Ты понятия не имеешь, на что способны бродячие коты. Уж лучше рысь в доме.
У нас был работник, звали его Хэннок. В тот день он сортировал яблоки в сарае, отбрасывая в сторону падалицу на корм свиньям. Он хрюшек терпеть не мог: не прощал разрытых грядок.
Прихожу я к нему и спрашиваю:
— Где кот, которого оставили эти умники?
— Чтой-то вы окрысились на него, мистер Хендерсон? Кот как кот, не причиняет хлопот.
— Тебе они что, заплатили, чтобы ты присматривал за ним?
— Ничего они не платили. Но я и даром могу присмотреть.
Только позднее я узнал, что ему дали две бутылки виски и коробку сухого молока.
— Чтобы никаких бродячих животных на моей земле, слышишь?
Я обошел все поместье, прежде чем нашел кота. Схватил за загривок, отнес в дом и запер на мансарде. Затем отправил его хозяевам заказное письмо следующего содержания: «Если не заберете кота до 16.00 завтрашнего дня, не знаю, что с ним сделаю».
На обед в тот день Лили пришла напудренная и в выходном платье. Я сказал ей, что поймал кота, и показал квитанцию.
— Почему ты не ешь, что-нибудь случилось? — спросил я, хотя уже знал, что сейчас она начнет отговариваться.
У Лили отменный аппетит. Владелец ближнего ресторана рассказывал мне, что в хорошем настроении она запросто может заказать два бифштекса и три бутылки пива. Такой клиентки у него никогда не было. Я горжусь тем, что моя половина любит покушать как следует.
— Ты ведь тоже не ешь, — заметила Лили.
— Кусок в горло не лезет. Нервничаю.
— Малыш, ты не волнуйся.
Но у меня весь организм ходил ходуном.
Я не сказал Лили, что намерен сделать. На другой день в 15.59, не дождавшись ответа от бывших жильцов, я поднялся на мансарду. В руках у меня была хозяйственная сумка, а в ней — пистолет.
Войдя, я сказал: «Тебя бросили, дорогуша». Кот у стены выгнул горбом спину, ощетинился, зафыркал. Я поднял пистолет, но передумал и, усевшись на пол, стал целиться. Комната была небольшая, и я решил, что покончу с котом с первого же выстрела. Из книг о Панчо Вилье я узнал о мексиканском способе меткой стрельбы: положить на ствол указательный палец, а на спусковой крючок нажать средним пальцем. Я прицелился коту в голову и сдвинул скрюченный средний палец. Раздался выстрел. Мимо.
Наверное, я не хотел убивать живое существо, но держал это в тайне от самого себя. Другого объяснения нет, ведь опытный вояка не может промахнуться с расстояния восьми футов.
Я толкнул ногой дверь, кот выскочил. По лестнице, вытянув лебединую шею, поднималась бледная испуганная Лили. Пистолетный выстрел опять напомнил ей самоубийство отца.
— Что ты сделал?
— Пытался сделать то, что задумал, черт меня побери!
Зазвонил телефон. Я взял трубку, это была жена математика.
— Чего вы тянули? Теперь уже почти поздно.
На другом конце провода женщина в слезы. Мне тоже было не по себе, и я заорал во весь голос:
— Увозите своего кота, будь он неладен! Вы, горожане, не умеете обращаться с домашними животными!
Обычно я просчитываю свои действия, но на сей раз… Как я мог так обмишуриться? Промах привел меня в глубокое замешательство.
