Однажды, когда Лилиана играла на школьном концерте на пианино, в зале раздался выстрел. Он предназначался директору, но лишь разбил люстру. Пока люди в панике покидали зал, Лилиана хладнокровно доиграла пьесу до конца. Интересно, если бы она не покинула тогда Мексику, сумела бы она вырасти такой непохожей на других?
Не живет ли каждый из нас в двух городах одновременно: один — над землей, под солнцем Голконды, а другой — под землей? И не превращается ли время от времени в ребенка, каким он когда-то был?
Должен же найтись хоть кто-то, с кем можно вести разговор, оставаясь абсолютно честным по отношению к мыслям, которые приходят в голову?
В какой-то момент люди начинают вдруг замыкаться. И тогда понятие «прозрачный» становится ключевым. Лиетта была прозрачной. Девочка, болтавшая с водителем автобуса, была прозрачной. Водитель ее не слушал, но она была прозрачной, открытой.
Автобус остановился у широкой реки, за которой лежала деревня Сан-Луис. Автобус дожидался парома Паром представлял собой большой плот из связанных вместе бревен. Двое мужчин толкали его длинными бамбуковыми шестами. Сейчас паром был на полпути к берегу.
Старуха в черном расставила на продажу бутылки с соками и кока-колой. Тореадор выскочил первым.
— Приехал навестить своих, Мигелито?
— Да, — ответил он угрюмо. Ему явно не хотелось разговаривать.
— Что с тобой, Мигелито? Обычно ты владеешь языком так же ловко, как и шпагой!
Вот и он совершал свое путешествие по обоим городам одновременно. Быть может, все еще оставался на арене и злился на быка? А может, переживал из-за расходов на покупку нового костюма?
Плот приближался. На нем стоял джип Хэтчера.
Увидев Лилиану, Хэтчер заулыбался:
— Приехали навестить меня? Я мог бы вас привезти.
— Мне захотелось прокатиться на автобусе.
— Я хочу купить несколько бутылок воды, а потом сразу же обратно. Где ваша сумка?
— Я без багажа. Приехала на выходные, поддалась прихоти настроения.
— Моя жена будет рада с вами познакомиться. Ей здесь довольно одиноко.
Бутылки с водой погрузили в джип. Потом и джип, и автобус въехали на паром.
У Хэтчера были такие же волосатые пальцы, как у отца Лилианы. И, подобно ее отцу, он любил командовать. Паром как будто стал его собственностью, паромщики — подчиненными, переправа — его личной задачей. Он даже хотел изменить курс парома, установленный сотни лет назад. Его улыбка превратилась из полуулыбки в четверть-улыбку, словно у него не оставалось времени излучать тепло и проявлять сердечность.
Лилиана уже жалела о том, что приехала. Вместо путешествия в солнечной ладье ее ожидало ночное путешествие в прошлое, тянущееся из прошлого. Вот уже три месяца она не в состоянии жить абсолютно новой жизнью в новом городе и потому, как пуповиной, привязана к фигуре своего отца. Хэтчер был эхом из прошлого.
Плот причалил, дальше надо было ехать по джунглям. Пыльная узкая дорога, места едва хватало для одной машины. Кактусы и банановые листья касались лиц. Они углубились в лес и отъехали уже на порядочное расстояние от жилья, как вдруг увидели на дороге молодого человека. В руках он держал небольшой чемоданчик вроде докторского саквояжа. На глазах темные очки.
— Я доктор Палас, — сказал он. — Подвезете?
Усевшись рядом с Лилианой, он объяснил:
— Я принимал здесь роды. А живу в Кулакане.
У него был с собой французский роман. Наверное, такие же романы возил когда-то в своем саквояже и доктор Эрнандес. Интересно, а этому все еще скучны и безразличны его пациенты-бедняки или он уже полностью им себя отдает? Лилиане захотелось спросить об этом. Словно угадав ее вопрос, он сказал:
— Сегодня ночью глаз не сомкнул. В полночь пришел лесоруб, ему в глаз попала щепка. Я пытался отправить его домой, надеялся, что он устанет ждать и уйдет. Просто не мог заставить себя подняться. Но он торчал у меня на крыльце, пришлось встать. Даже во сне я слышал, как он зовет меня. Они зовут меня, как дети зовут мать. Целый год это терпеть!
Среди деревьев то и дело появлялись согнутые фигуры батраков с мачете в руке. Белые штаны, голый торс, сандалии и сомбреро. Заслышав машину, они выпрямлялись и провожали ее мрачным взглядом.
Один из них махнул Хэтчеру рукой, чтобы остановился. Лилиана увидела, что Хэтчер весь напрягся. Батраки подтолкнули к машине перепуганного ребенка:
— Возьмете его? Он слишком мал, чтобы идти всю дорогу пешком.
— Перелезай через бутылки, — сказал Хэтчер.
Но ребенок был очень испуган. Он уцепился за висевшее сзади запасное колесо, а когда джип стал медленно спускаться в глубокое ущелье, соскочил и скрылся в лесу.
— Вот здесь я живу, — сказал Хэтчер, после того как они повернули налево и въехали на плато на вершине холма.
На этой открытой площадке он построил себе дом — крышу на столбах с одной задней стеной. Кухня на открытом воздухе. Женщина-мексиканка склонилась над корытом и подошла только после того, как Хэтчер ее позвал. Она была маленькая, приземистая, с печальным лицом, но взгляд, который она бросила на Хэтчера, был ласковым, а улыбка — на удивление теплой. Что касается гостей, то она старалась разве что быть вежливой.
— Мы просим извинений, дом еще не готов. Муж работает в одиночку, а дел так много.
— Принеси-ка кофе, Мария, — попросил Хэтчер.
Она ушла, оставив их за столом на террасе. Они не могли оторвать взгляда от полосы невероятно белого песка и ослепительно белой пены, которая сочилась из огромных ползучих растений на самой кромке песка. Птицы заливались, словно в исступлении, обезьяны на деревьях издавали смешные вопли. Все краски казались здесь чище, а само место — необитаемым.
Появилась Мария с кофе в термосе. Хэтчер потрепал ее по плечу и посмотрел с благодарностью.
— Самая чудная из жен, — сказал он.
— А он — прекрасный муж, — сказала Мария. — В Мексике мужчины не любят распространяться о том, что женаты. А Гарри, когда приезжает в Голконду, всем говорит о своей жене.
Пока Хэтчер о чем-то беседовал с молодым доктором, она повернулась к Лилиане и добавила чуть потише:
— Не знаю, за что он меня любит. Я такая приземистая и толстая. Когда-то он был женат на такой, как вы, — высокой, с длинными накрашенными ногтями. Но о ней он никогда не рассказывает. А я работала у него секретаршей. Мы хотим построить здесь красивый дом. Только начали.
У задней стены была устроена спальня. Лилиана представила их вместе. Она была уверена, что Хэтчер спит, положа голову на грудь жены. А жена податлива, пассивна, предана ему до конца.
Лилиане было интересно знать, действительно ли Хэтчер счастлив. Уж больно подчеркивает свое счастье. С виду не скажешь, что он спокойный и склонный к созерцанию. Он перечислял все окрестные красоты, словно призывая их в свидетели. Когда же речь зашла об Америке, на его губах появилась гримаса.
— Нет, не скучаю. Ни по американским женщинам, ни…
Он замолчал, как будто впервые сообразив, что Лилиана была одной из этих женщин. Глаза Хэтчера остановились на ногтях Лилианы.
— Терпеть не могу накрашенные ногти! — сказал он. До сих пор он вел себя вполне дружелюбно. И вдруг тень воспоминания отбросила его на мгновение в город под городом, в подземные пещеры памяти. Потом он снова вернулся в настоящее и принялся описывать те виды работ, которые ему предстоит сделать. — Как видите, работа еще в самом начале.
На террасе бок о бок, как в казарме, стояло несколько походных кроватей, разделенных ширмами.
— Надеюсь, вы не против того, чтобы поспать на открытом воздухе?
Мексиканский доктор собрался уезжать:
— Завтра я еду в Голконду. Мои приятели собираются провести там несколько дней. Если хотите, мы вас захватим.
Лилиана решила пройтись до пляжа. Она оставила чету Хэтчеров за обсуждением меню ужина и спустилась по тропинке с холма. Открывающие ей навстречу свои кроваво-красные бархатные лики цветы выглядели так выразительно, словно собирались заговорить. Песок был похож не на песок, а на затуманенное стекло, отражающее свет. Брызги и пена волн были необыкновенной белизны. Море слоилось вокруг нее, словно жидкий скульптор касалось пальцев ее ног, бедер, груди. Теплые руки моря лепили ее тело.
Она закрыла глаза.
Когда Лилиана вышла на берег и оделась, то почувствовала себя заново родившейся. Она закрыла глаза памяти. Почувствовала себя одним из этих красных цветков, поняла, что может говорить кожей, каждой ее волосинкой, всегда быть открытой и никогда больше не замыкаться.
Она подумала об упрощенной жизни. Готовить на костре, ежедневно плавать, спать на открытом воздухе, без простыней, под шерстяным мексиканским одеялом. Носить сандалии, чувствовать свободу тела в легких одеждах, мыть волосы в море, завивать их воздухом. Не красить ногти.
