На следующее утро, приведя в порядок коттедж, Дэвид уложил в чемодан смену белья, сунул туда же свои бумаги, надел пальто, шляпу и взял пишущую машинку.
Он был так занят мыслями о будущем, что без чувства сожаления закрыл за собой дверь коттеджа и положил ключ в условленное место.
Шагая но грязной дороге к железнодорожной станции, он взглянул вверх на огромные деревья, чьи кроны смыкались высоко над его головой, и подумал: «Если бы человек мог жить как дерево: расти вверх, к солнцу, прямым и сильным». И усмехнулся, ощутив где-то в глубине души неясное желание ускользнуть от будущего, которое вставало перед ним.
«Довольно! — сказал он себе. — Человек должен жить как подобает человеку и делать лучшее, на что он способен в жизни».
Два последних дня, пока Дэвид писал, шли сильные дожди, и придорожные акации поникли под тяжестью желтых цветов, забрызганных грязью и увядших.
Он приехал в город уже после полудня. У него не было намерения возвращаться домой, но куда идти — он еще не решил. Сойдя на центральном вокзале и сразу же очутившись в людском водовороте среди грохота уличного движения, Дэвид почувствовал себя здесь чужим: словно он отсутствовал целые годы или же, приехав из сельской глуши, впервые увидел город. Он понял, что смотрит теперь на эту людскую толпу, деловито снующую взад и вперед, совсем по-иному: как посторонний наблюдатель. Ему хотелось раствориться в толпе, стать ее незаметной частицей, разделить с нею ее тревоги, стремленья, ее бешеную погоню — за чем? Что эти люди искали? Покоя, счастья, забвения, небесного блаженства здесь, на земле, или в райских кущах?
На углу одной из улиц стоял старый отель, выкрашенный в отвратительный красный цвет, который весьма раздосадовал бы Тома Джексона, веселого потомка ирландского судьи, выстроившего этот дом в давние времена. На противоположном углу высилась серая каменная громада кафедрального собора, возносящего к туманному небу невидимые шпили. Пивная неподалеку была переполнена посетителями, которые, громко переговариваясь и толкаясь, пробивались к стойке.
В темных стенах собора мягко светились цветные витражи. Над шумным городом плыл мелодичный колокольный звон. «Вечерняя служба началась», — подумал Дэвид. глядя как несколько темных фигур поднялось но ступеням и исчезло во мраке огромного здания. Трамваи, автобусы, грузовики, сверкающие легковые машины нескончаемым потоком неслись но улицам.
«Диспетч», сэр! «Дейли диспетч»! — раздался рядом пронзительный голос мальчишки-газетчика.
Дэвид порылся в кармане и с усмешкой вручил подростку несколько пенсов.
«Забавно, — подумал он, — забавно стать покупателем своей же газеты».
Сдав чемодан и пишущую машинку в камеру хранения, Дэвид развернул газету, заранее решив проявить терпимость, но уже само расположение материала вызвало в нем досаду. Его возмутили крупные, сенсационные заголовки на первой полосе и тут же помещенное подробное описание убийства какой-то женщины. В раздражении он отбросил газету.
И сразу же вспомнил о рукописи, лежащей у него в кармане. Через темные переулки и аркады, напоминающие восточный базар, Дэвид вышел на широкий проспект, где помещалась редакция «Эры».
Опустив конверт в почтовый ящик, висящий в вестибюле внушительного и ярко освещенного здания «Эры», где шла сейчас напряженная работа, Давид поспешно вышел на улицу и зашатал прочь: привычная редакционная суета, шум работающих машин и запах типографской краски внезапно вызвали у него прилив тоски.
«Выпить бы, что ли, — сказал себе Давид, пытаясь заглушить гнетущее чувство, — в самом деле, а, Дэйв?»
Бары в этом районе часто посещались газетчиками, и, не желая встретить кого-нибудь из знакомых, он свернул с главной улицы и зашагал по направлению к окраинам, где фабрики, товарные склады, старые лавчонки и ряды обветшавших домов тянулись вдоль грязных тротуаров.
Войдя в пивную на углу одной из таких улиц, он подошел к стопке и взял себе кружку пива. Потягивая пиво, он с любопытством разглядывал пестрое разноязычное сборище; посетители возбужденно переговаривались на полдюжине языков, торопясь до закрытия проглотить свою кружку пива. Среди общего гама выделялись резкие голоса австралийцев. То и дело повторялось слово «убийство», и Дэвид догадался, что здесь обсуждают происшествие, о котором сообщалось в газете. Он вспомнил, что убийство было совершено где-то в этом районе.
Выйдя из пивной вместе с остальными, он последовал за двумя мужчинами, вошел с ними в кабачок неподалеку и сел за соседний столик. Они подозрительно оглядели его, затем поднялись и направились к выходу.
— Шпик проклятый! — пробормотал один из них, проходя мимо.
— Что подать, дорогуша? — весело осведомилась официантка.
Очнувшись от раздумья, в которое повергли его только что услышанные слова, Давид произнес, запинаясь:
— Н… не знаю. Что у вас есть, все равно.
— Как это так! — воскликнула официантка, оживленная и привлекательная, несмотря на усталое, грубо накрашенное лицо, обесцвеченные перекисью волосы и острый пронизывающий взгляд. — Что это с вами? Уж сами по знаете, чего хотите?
— В самом деле, что это я! — Дэвид улыбнулся подкупающей улыбкой. — Чего-нибудь горячего, да побольше, пожалуйста!
Она принесла ему полную тарелку мяса с капустой и картофелем и пудинг с почками.
— Вы просто ангел, — сказал Дэвид, хотя и не был голоден. Он ел медленно, наблюдая за другими посетителями: тут были тучные смуглые мужчины в компании разряженных девиц; и бедно одетые рабочие, молчаливо поглощающие свой ужин. Юнцы в ярких куртках и узких черных и синих джинсах пересмеивались с официанткой, быстро снующей между столиками.
— Флора, — кричали они, — как там насчет спагетти с кошачьей требухой?
— Верно, повар не снес еще яиц для моего бифштекса, а, Флора?
— Слушай-ка, Флора, ты пойдешь сегодня на бокс?
— У тебя что, свиданье с легавым, Флора?
Дэвид больше интересовался ими, чем своей едой. И это, по-видимому, заметили.
— Послушайте! — Официантка наклонилась к его плечу. — Что за игру вы ведете? Вас что, тоже пустили по следу — искать убийцу Росси?
— Меня? Боже милостивый! Нет, конечно! — Он был так ошеломлен, что она рассмеялась. — А разве я похож на сыщика?
— Как две капли! — ответила она. — Только немного переигрываете. — А впрочем, больше похожи на убийцу.
— Черт знает, что такое! — Дэвид в ужасе уставился на нее, а она всунула ему в руки засаленный листок меню, сделав вид, что они обсуждают заказ.
— Видите ли, шпики ищут убийцу в наших краях. А ребята считают, что женщина получила по заслугам. Парни, которые вышли, когда вы появились, пустили слух, что вы шпик.
— Да я только что из провинции, — начал неловко объяснять Дэвид, — и просто хочу оглядеться.
— Нечего здесь оглядываться чужому человеку, — резко сказала официантка. — Возвращайтесь-ка лучше в город, туда, где еще горят огни. Раз уж ребята решили, что вы из ищеек, вам несдобровать.
— Что ж, надо уходить! — сказал Дэвид, приподнявшись.
— Дождитесь сладкого. Не к чему показывать, что вы испугались.
Она принесла ему чашку кофе и какую-то вязкую массу из протертого ревеня с заварным кремом; он попытался проглотить несколько ложек и запить их кофе.
— Семь шиллингов, — сказала официантка, опять подходя к нему.
Дэвид вложил бумажку в десять шиллингов в ее руку и откинулся на спинку стула.
— Как вас зовут? — спросил оп.
— Не ваше дело, — отрезала она.
— Ну, так я буду называть вас Флорой, как все другие, — сказал он беспечным тоном. — Спасибо, Флора.
Небрежно надвинув на лоб шляпу, Дэвид направился к выходу. Очутившись в узком, плохо освещенном переулке, он почувствовал не страх, как предполагала Флора, а скорее подъем духа.
Хотя его приняли за соглядатая, которому не место среди этих голодных людей, взволнованно обсуждавших убийство, Дэвид был рад, что случайно натолкнулся на одну из тайн большого города — круговую поруку обитателей «дна».
Идя к трамвайной остановке, Дэвид не оглядывался, хотя слышал за собою крадущиеся шаги; шаги стихли, как только он остановился, чтобы зажечь трубку; двое мужчин, которые при его появлении покинули кабачок, втиснулись следом за ним в тот же вагон.
Трамвай был переполнен; тут были мужчины всех возрастов: молодые, средних лет и старые; старики по большей части в поношенных шляпах и пальто поверх вязаных шерстяных джемперов и обвисших на коленях брюк; мужчины средних лет без шляп, более подтянутые и прилично одетые, и юноши в спортивных рубашках или кожаных куртках и узких брюках. Передний вагон был набит битком, как платформа для скота; да и задний переполнен так, что люди висели на подножках.
