С трудом втиснувшись в вагон, Дэвид остановился, держась за ремень; качаясь из стороны в сторону и то и дело наваливаясь на толстого рыжеволосого соседа, Дэвид спросил его, по какому случаю и куда едут все эти люди.
— Да ты что, приятель? Неужто не знаешь? На бокс, куда же еще! Сегодня дерутся Кид Мэрфи и Стэн Льюис.
— Да я только что из провинции, — снова прибегнул к своей неловкой отговорке Дэвид.
— То-то и видать, что ты поотстал! — охотно извинил его собеседник. — Драка будет знатная. Оба парня здешние, и за каждым стоит своя шайка. А между шайками давнишняя вражда.
— Разве тут до сих пор есть враждующие шайки?
— А как же! — хмыкнул рыжеволосый. — И еще говорят, будто убийство на Стоун-лейн имеет к этому отношение.
Трамвай резко затормозил, и пассажиры попадали друг на друга.
— Если не знаешь дороги, пошли со мной. Захватим место у самого ринга, — продолжал он, — я тут свой человек и мне всегда удается занять хорошее местечко.
Дэвид перевел дыхание и выпрямился.
— Что ж, пошли! — откликнулся он на дружелюбное предложение своего случайного знакомого.
Они сделали пересадку и, сойдя с трамвая, быстро зашагали по улице к стадиону, но у входа, в давке у турникетов, потеряли друг друга. Возбужденная толпа ринулась занимать места. Дэвид, подхваченный людским потоком, оказался в верхних рядах, окружающих ринг, и упал на первое попавшееся сиденье, — крошечная песчинка среди тысяч других человеческих песчинок, мужчин и женщин, заполнивших огромное деревянное строение. Шумная, беспокойная толпа, не отводя глаз от небольшой ярко освещенной арены внизу, в волнении ждала пачала матча.
Между скамьями, расположенными тесными ярусами, оставались узкие проходы. Дородный мужчина с сыном, школьником лет двенадцати, протиснулись мимо Дэвида и уселись рядом. Парнишка нечаянно толкнул башмаком спину человека, сидящего ярусом ниже.
— Эй, ты, придержи-ка ноги, — проворчал тот.
— А ну, двинь его в шею, — посоветовал отец.
Мальчишка «двинул», и пострадавший в ярости кинулся на него. В ту же секунду заработали кулаки. Соседи из обоих рядов тут же ввязались в драку, и понадобилось вмешательство полисмена с дубинкой, который пригрозил выпросить дерущихся на улицу, если они не утихомирятся.
Толстуха, сидевшая слева от Дэвида, невозмутимо созерцала свалку. Она была так жирна, что ее грудь и живот слились в одно целое, а короткие ноги едва касались пола. Руки ее были сложены на животе; маленькие свиные глазки на заплывшем жиром лице ничего не выражали. По-видимому, она привыкла к подобным сценам. Они не трогали ее.
На ряд ниже сидел старый боксер с коротко остриженной седой головой, широкими плечами и изуродованным ухом; откинувшись назад, он спокойно разглядывал толпу. Рядом с ним маленький пьяный человечек с морщинистым лицом, похожий на жокея, то и дело вскакивал, как чертик в коробочке, и вопил во все горло:
— Время! Время! Боксеры на ринг! Мы сюда не ночевать пришли!
Старый боксер протянул руку и, надавив огромной ладонью на голову пьянчужки, посадил его на место. Не говоря ни слова, он проделал эту операцию два или три раза, вызывая вокруг взрывы хохота.
Появление Стэна Льюиса было встречено приветственными криками и бурей аплодисментов. Очевидно, он пользовался здесь большой популярностью. Сбросив халат, он предстал перед публикой — великолепно сложенный молодой человек, темноволосый, с золотистой от загара кожей. Вслед за ним на ринг вышли судьи и Кид Мэрфи. Кид прошел к своему углу и сбросил белый халат. Раздались одобрительные возгласы, такие же громкие аплодисменты и восторженные крики его приверженцев. Он также являл собой прекрасный образец молодой мужественной красоты; белокурый и свежий, он словно только что вышел из ванны. Возможно, Кид несколько тяжелее и крепче, чем Льюис, подумал Дэвид, но у Льюиса размах больше и сам он выше.
В толпе говорили, что Кид на год моложе своего соперника; судья, представляя их, объявил, что противники имеют равный вес — девять стоунов десять фунтов — и что поединок будет состоять из десяти двухминутных раундов.
Дэвид подумал, что он никогда в жизни не видел таких красивых и физически крепких юношей; они стояли друг перед другом, широко расставив мускулистые ноги; у обоих были мощные торсы и обнаженные руки; Кид Мэрфи в зеленых трусах, Стэн Льюис — в белых; на ногах туго зашнурованные легкие ботинки, руки в набитых волосом боксерских перчатках; гладкие волосы, напряженные лица. Молодые люди обменялись рукопожатием и вернулись каждый в свой угол.
Прозвенел гонг, и судья объявил начало матча. В первую минуту противники осторожно кружили один возле другого, делая финты, стараясь выведать силу и тактику противника. Льюис начал атаку двумя ударами правой, но Кид уклонился от них, ловко отступив назад, и сам хотел нанести удар левой; однако Льюис сумел отвести его. И хотя сбить Кида с ног ему не удалось, тем не менее в первом раунде Льюис явно имел перевес. С самого начала матча было ясно, что оба противника хорошо тренированы и опытны; Стэн Льюис был быстрее в движениях, более гибок и увертлив. Кид производил впечатление более стойкого, крепкого и уверенного.
Во втором раунде Кид перешел в наступление. Преследуя Льюиса, он наносил ему сильные удары, и хотя тот принимал их, отвечая ударом на удар, стремительность и сила натиска ошеломили его. Когда противники вошли в клинч, Кид, обхватив Льюиса одной рукой, стал что есть силы молотить его другой. Толпа возмущенно заревела, и судья разнял боксеров.
В третьем и четвертом раундах противники были уже сильно измотаны. У Стэна оказалась рассечена щека, разбитые губы вспухли. У Кида, после сильного бокового удара, заплыл правый глаз. Из носа струилась кровь. Снова и снова Кид пытался применить свой подлый прием в момент клинча. Судья вынужден был опять развести их и сделать Киду предупреждение.
В пятом раунде Кид, увертываясь от ударов, градом сыпавшихся на него, оперся о канат и тут его настиг кросс правой в челюсть; он пошатнулся, и Стэн навалился на него. Слабея, Кид почти не оборонялся, и только гонг спас его.
В перерыве между раундами противники развалились в противоположных углах ринга. Над ними хлопотали секунданты, обтирая их губкой, похлопывая по мускулам ног, массируя мышцы бедер, плеч, шеи и рук. Но стоило гонгу прервать их кратковременный отдых, как молодые люди снова бросились друг на друга. Всклокоченные, потные, все в крови, с распухшими и разбитыми лицами, дошедшие до какого-то мрачного остервенения, они, внимательно следя за каждым движением противника, зная все его слабые места, понимая, куда и как надо бить, кружили по рингу, нанося удары в голову и туловище соперника, а толпа вопила в исступлении, то завывая от ярости, то захлебываясь от восторга.
Дэвид наблюдал за жестокими и хищными лицами людей, сидящих рядом с ним на галерее, которые с жадным интересом следили за схваткой. Горящие глаза, широко разинутые и безобразно перекошенные рты множества мужчин и женщин, топающих, воющих, свистящих и улюлюкающих в припадке неистового возбуждения. Пьяный жокей продолжал подпрыгивать, вопя и непристойно бранясь, пока широкоплечий верзила со стриженой седой головой не утихомирил его своим огромным кулачищем, после чего пьяница рухнул на пол и замолк. До конца матча он уже не подавал реплик.
Затем разгорелся скандал: один из приверженцев Льюиса непочтительно отозвался о Киде. Женщина, сидящая по соседству, залепила ему пощечину. Ее дружок с криком: «Эй, ты, поосторожнее, не тронь мою девчонку», набросился на него.
— Черт, да стану я руки марать о твою шлюху! — выкрикивал тот между ударами.
Удары сыпались на него до тех нор, пока он, шатаясь, не покинул поле боя, проклиная женщин и всех заступников Кида.
Дым от бесчисленных папирос, трубок, сигар облаком висел над переполненными ярусами и рингом. Чем стремительнее и напряженнее развертывалась борьба, тем яростнее становилось возбуждение толпы. Казалось, зрелище двух парней, молотящих друг друга вот уже восьмой раунд, разбудило в людях все порочные, низменные инстинкты.
— У них такой вид, будто их протащили через канализационную трубу, — безмятежно заметила соседка Дэвида.
Кид явно терял теми и уже наносил удары вслепую; зрители вопили, подстегивая его.
— Так не дерутся!
— Дай ему, дай ему хорошенько!
— Сдрейфил, подлец, так его…
— А ну, влепи ему, Стэн!
— Выпусти ему кишки!
Кид шатался, как пьяный, и наконец упал под волчий вой разъяренных зрителей. Но судья не успел досчитать до десяти, как он снова был на ногах и ринулся в бой, Стэн не давал ему передышки, нанося безжалостные удары то правой, то левой в голову, грудь, бока. Собрав последние силы, Кид размахнулся и нанес противнику сокрушительный удар правой. Стэн пошатнулся: предвкушая победу, он стал несколько неосторожен. Рев ликования раздался со стороны болельщиков Кида. Но когда в следующем раунде сильный апперкот свалил Кида с ног и он пролежал без сознания все время, пока судья вел счет, те же люди злобно кричали, насмехаясь над ним, стараясь обидеть как-нибудь побольней.
