Она задрожала и снова обхватила себя руками. Он заметил слабый румянец у нее на щеках.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил он Жозиан.
– Не знаю. Мне не холодно, мне, скорее, жарко.
– Тогда, может, вам лучше вернуться в лагерь? – Он дотронулся до ее руки. – Это слишком тяжелое путешествие.
– Да нет.
Он вдруг осознал, что говорит только о себе. Она выглядела бодрой и даже счастливой. Этот день, похожий на оазис в пустыне других дней, когда они карабкались по горам и пробирались сквозь джунгли, вернул других путешественников к жизни.
Она сказала:
– До Вилкабамбы осталось всего четыре дня пути.
– Да, и надеюсь, он того стоит, – отозвался Роберт.
– Проводник думает, что не стоит, он говорит, что этот город почти весь скрыли джунгли. Но Луи говорит, что только европейцы знают толк в руинах. Думаю, что он окажется замечательным, этот Вилкабамба.
Роберт не знал, что ей ответить. Вилкабамба все еще казался ему скорее абстрактной идеей, чем реальным местом. И когда они наконец достигнут его, он может оказаться таким же нагромождением серых камней, бывших когда-то стенами и дверными проемами, которые уж давно стали безликими и мертвыми. Сейчас, идя рядом с этой женщиной по непонятным руинам, он чувствовал, что их ускользающий от него смысл начинает его утомлять. Жозиан разбудила его и тут же разочаровала.
Ее глаза блестели каким-то нездоровым блеском.
– Вам следует найти Луи, – сказал Роберт и сам удивился тому, как печально прозвучали его слова.
В этот момент, хотя она еще и не осознала этого, он уже понял, что отпускает ее – или отпускает себя самого, откладывая в сторону все, что он к ней чувствовал, как откладывают костюм, который не подошел.
– Луи, наверное, где-то спит. – Она рассмеялась и весело побрела дальше. – Он говорит, что идти куда-нибудь сегодня – слишком уж большая жертва для него. Это как работать по субботам.
Роберт прилег у главной дворцовой площади, все еще чувствуя какую-то смутную грусть. Несколько минут он слышал шлепанье ее сандалий по утоптанной земле. Потом и эти звуки стихли. Он ощущал спиной мягкую, сочную траву. Здесь, в этом дворце, испанские предатели, которым Манко предоставил надежное убежище, хладнокровно убили его за игрой в кольца. К Роберту тихо подошла Камилла и села рядом. Склоны и вершины невысоких гор, сплошь покрытых джунглями, сомкнулись вокруг них темным кольцом.
Немного погодя непонятно откуда до них донесся дрожащий свист индейской флейты. Этот звук ни с чем нельзя было спутать. Они уже однажды слышали его, в городке на севере Италии, тогда они поспешили на площадь и увидели группу индейцев из Перу, которые бродили по ней, одинокие в этом древнем городе в чужой стране. Они играли разрывающую сердце музыку на флейтах и барабанах и танцевали в кругу, опустив головы, не обращая никакого внимания на туристов, которые без конца снимали их. И вот до них снова донеслась та же музыка – хриплая и гулкая: где-то далеко в горах играла одинокая индейская флейта. Роберту казалось, что она оплакивает все потерянное и, наверное, забытое этим осиротевшим народом: несчастная душа, навсегда оторванная от своих предков. Ни он, ни Камилла не стали интересоваться, откуда доносятся эти звуки. Они просто улыбнулись друг другу и снова закрыли глаза, пока флейта, наконец, не замолчала – так же внезапно, как и начала играть.
Он не знал, сколько времени они так лежат, когда услышал шелест травы под чьими-то ногами. Какой-то голос пробормотал:
– Senior![21]
Роберт открыл глаза и увидел перед собой какого-то незнакомого мужчину. Это был пастух-mestizo, его куртка сильно потерлась там, где через плечо была переброшена веревка. У него были темные смущенные глаза.
– Le interesan las cosas viejas?[22] – Он что-то аккуратно держал кончиками пальцев.
Роберт нехотя поднялся на ноги и протянул руку. На ладонь лег клочок старой выцветшей хлопковой ткани. На ней он разглядел изображение удивительного зверя, малинового и бледно-голубого цветов, – может быть, ягуара.
– Откуда у вас это?
– Treinta soles[23].
– Нет. Откуда? – Роберт жестами показал на горы вокруг. – Donde?[24]
Мужчина с сожалением посмотрел на него, как будто Роберт грубо нарушил какие-то негласные правила здешнего этикета, потом опустил глаза.
– Una momia, [25] – сказал он и бережно забрал ткань у Роберта.
Камилла тоже встала:
– Что это такое?
– Это клочок от пелен мумии. – Роберт снова повернулся к мужчине. – Momia. Donde?[26]
Мужчина смерил его взглядом и небрежно показал на холм напротив:
– Alia![27]
Но его пальцы сжали хлопковую ткань, и он не сдвинулся с места.
Роберт подозвал Камиллу поближе.
– Пожалуйста, покажите нам мумию. – Он указал туда, куда показывал пастух.
Он не был уверен, что пастух его правильно понял, но они все же последовали за ним, шагая мимо разрушенных сторожевых постов дворца и по заросшей низким кустарником вершине холма. Немного погодя пастух увеличил темп и скоро уже почти бежал, иногда останавливаясь, чтобы посмотреть, идут ли они за ним.
Роберт пытался убедить себя, что все это ерунда. Здесь нет мумий инков. Испанцы уничтожили последние. Этот человек – мошенник. Но он говорил себе все это лишь для того, чтобы подавить нарастающее в нем волнение и успокоить бешено колотившееся сердце. Потому что этот клочок погребальных пелен не мог взяться из ниоткуда. Он шел легкой, пружинистой походкой, по пятам за пастухом, не сводя глаз с его спины. Ему все казалось, что этот пастух может вдруг исчезнуть, как джинн. Взглянув на разрушенный дворец, Роберт увидел чей-то силуэт, который медленно поднимался по террасам, и тут же узнал изящную походку Жозиан. Она присела на груду камней и уставилась в никуда.
Они подошли к грубо отесанной стене у самой пропасти – туда, где над их головами навис каменный уступ. Пригнувшись, они вошли в тесную комнату, на полу и стенах которой лежали пятна солнечного света. Воздух здесь был сухой и теплый. Пастух повернулся к ним спиной, но, когда он сделал шаг в сторону, они увидели сгорбившуюся на каменном выступе фигуру. На какое-то время им даже показалось, что этот человек жив, так естественно он сидел. Потом они заметили желтые колени и голову, высовывающиеся из выцветшей ткани. Кожа блестела, как полированное дерево, кое-где на суставах она разошлась, и в образовавшиеся щели видны были янтарно-желтые кости. Пастух стоял неподалеку с таким видом, как будто это дело его рук, и наблюдал за ними. У него было простое, широкое лицо и хитрые глаза. При ближайшем рассмотрении мумия выглядела жутко. Похоже, это была мумия молодого мужчины, его колени были подтянуты к подбородку, череп покрывали пряди спутанных черных волос, даже ресницы остались нетронутыми. Из истлевших погребальных пелен торчали две высохшие руки. Пальцы были перевязаны бечевкой, он заслонял ими свои закрытые глаза. Казалось, что, съежившись, он старался укрыться от чего-то непереносимо ужасного – то ли в миг смерти, то ли в страхе перед будущим.
Камилла прошептала:
– Что они с ним сделали?
– Не знаю. Иногда они прокаливали или коптили тела. А иногда тела мумифицировались прямо на открытом воздухе.
– Нам не следует здесь находиться, – сказала она. Роберт наклонился к голым плечам:
– Да нет же, как раз следует! Просто потрясающе! Тут нет ничего священного. Сотни мумий выставлены в музеях.
– Но эта мумия совсем не такая, как те.
В эту минуту пастух поднял мумию – она казалась легкой как перышко – и перенес ее к самому входу, поближе к свету.
– Quiere un pedacito?[28]
Он начал отдирать еще один лоскут пелен.
– Нет! Не надо! – со злостью набросилась на него Камилла.
– Да какая разница. – Роберт опустился на колени, чтобы внимательно изучить ткань.
Он думал о том, не может ли за сложным узором – стилизованным переплетением людей и животных – скрываться особый тип письма. Но рисунок прерывался в складках тела.
– У некоторых племен существовал обычай именно так мумифицировать своих мертвых. Это только выглядит странным… – сказал Роберт.
– Это очень личное.
– Это вовсе не личное. – В нем росло раздражение. – Инки устраивали целые шествия и проносили мумии по городу. – Он по-прежнему стоял к ней спиной. Ему хотелось только одного: чтобы она наконец закрыла рот и он мог спокойно оценить эту находку – свою удивительную удачу. Он сказал: – Инки обращались со своими мумиями как с живыми существами. Они беседовали с ними, иногда ели с ними, а порой даже спрашивали их о том, как назвать новые земли.
