Я опростал свой.
Закусили.
— Возможно, кумыс, действительно, полезней медовухи, — согласился я и добавил: — Я что-то не видел у кобылы вымени.
— Потому что у нее не вымя, а сосцы, почти как у женщины.
— Вон оно что…
— Лошадь самое чистое животное, в плане физиологии. И энергетика у нее положительная, — заверил Владимир Иванович и, оглянувшись, добавил: — в отличие от женщин.
— Наверное, потому что женщина не животное, — предположил я.
— Женщина — это зверь, парень. Поймать-то ее можно, а вот приручить — нет.
Владимир Иванович оглядел стол, вытер салфеткой губы, лицо, шею, бросил промокшую бумажку в тарелку и встал:
— Все, я на покой, — повернулся и поплелся в глубь квартиры.
Вскоре он появился на втором этаже. Лицо у него было какое-то обомлевшее и глупое. Мне стало жаль бедолагу.
— Владимир Иванович, — позвал я его снизу. — Хотите, я попрошу, чтобы мои родственники кумыс вам прислали?
Владимир Иванович ничего не сказал, только махнул рукой и скрылся в глубине второго этажа.
Я встал и стал пробираться на Машин смех, который перемежался со звериным ревом. Меня покачивало. Я вошел в темный зал, где в одном углу светился огромный экран. Но перед тем как что-либо разглядеть на нем, я услышал вокруг себя всякие звуки — стрекот насекомых, вопли птиц, шорохи и чье-то учащенное дыхание. От неожиданности я стал озираться.
— Звук сераунд, — послышалось справа.
Я пригляделся. Оказалось, рядом стоял парень небольшого роста с бутылкой пива в руке. Я придвинулся поближе к нему и, стараясь всем видом подтвердить свою компетенцию в воспроизводстве звуков, произнес:
— Да — навороты.
— На Западе это уже давно ширпотреб, — задрал планку компетенции на недосягаемую высоту паренек.
— Понятное дело — это вам не кумыс из сосцов сцеживать, — ответил я.
Специалист по западному ширпотребу глянул на меня, глотнул пива и отошел. Я сконцентрировал свое внимание на диване, откуда доносились машины смешки.
Маша сидела в своих новых очках между двух парней, у которых на макушках поблескивали точно такие же. У всех троих были в руках баночки с джинтоником. В голубоватом свете, исходящем от экрана, резко выделялись машины голые ноги. Мне показалось, что на ней вовсе ничего не было. Маша ухохатывалась над динозаврами, которые носились по джунглям на мощных, как у бройлерных кур, ногах и пожирали перепуганных людишек. Соседи, плотно подпирая ее бедра, откалывали шуточки по ходу людоедства. Маша гоготала, заваливаясь то на одного, то на другого. Шутки были глупые, но смеялась Маша очень сексуально. Водка и смех перемешались в моей кровеносной системе и забродили. Вскоре я почувствовал, что не я один испытываю потаенное вожделение. Окинув взглядом зал, я приметил, что все самцы, присутствующие на сеансе, пытались сформулировать какую-нибудь остроту. Самочкам это не нравилось, они фыркали на комментарии кавалеров и хаяли фильм. Наконец в сюжетной линии кинозрелища произошел коренной поворот — теперь люди стали истреблять допотопных рептилий. Шутки не смолкали. Хохот звенел и звенел. Ближе к финалу мне на ум пришла неплохая острота, но я воздержался озвучить ее. Я готовился сразить всех своих соперников сразу и наповал. Закончится фильм, зажгут свет, я тихонько подойду к дивану, положу руку Маше на плечо и скажу: «Нам пора домой». Но когда пал последний монстр, вместо титров на экране возникла чернокожая певица, и комната до краев наполнилася плотным музыкальным ритмом. Маша вскочила и заструилась в танце. Она превратилась в эрогенную зону, которая все расширялась и расширялась. Она всех завела. Даже Владимир Иванович на втором этаже попал под действие исходящих снизу волн и появился на горизонте. Я почувствовал, что во мне пробуждается нечто, отдаленно напоминающее предчувствие восторга. Мне показалось, что она танцует для меня одного, я видел в ее движениях тайные знаки. Она манила меня, зазывала, пыталась вывести из лабиринта сомнений. Я дико заорал, высоко подпрыгнул и пустился в пляс. Пробившись сквозь плотное кольцо танцующих, я оказался возле Маши. Мне хотелось пропитаться ее безумством, возродиться окончательно. Я обхватил ее тело и попытался проникнуть под платье, но она вдруг крепко схватила меня за руки, потом оттолкнула и заслонилась плотными телами очконосцев. Я опешил.
— Слышь, парень, может тебе проветриться? — послышалось сквозь музыку у меня в правом ухе.
Я обернулся, это был коротышка, ну, тот любитель звуковой блокады.
— Да, пойду до ветру, — сказал я и вышел из зала.
Побродив по коридору, я снова вошел в зал, пробрался под лестницу и оттуда стал наблюдать за танцующими. Маша изнывала от возбуждения. Это было восхитительно. Вокруг нее паслось все стадо. Почему же она оттолкнула меня? Стеснялась присутствующих? Но ведь раньше ей было на всех наплевать… Скоро сквозь выветривающийся хмель я понял, что это какая-то хитрая игра, цель которой мне еще неведома. Получалось, что Маша выделывала свои трюки перед скопищем самцов, соблазняя их, доводя до безумия, но рассчитывая при этом не на то, что они бросятся на нее и зальют потоками извергающейся спермы, а на нечто совсем другое. На что именно, оставалось загадкой, но я заранее испытал к этому отвращение. И еще — я отчетливо ощутил опасность. Эта опасность исходила от меня самого, будто где-то внутри моего организма появилось пустое место, которое никак не могло заполниться, как дырка в ванной, предохраняющая ее от затопления. Я все еще восхищался танцем ее тела, но уже не верил в него.
Вдруг экран погас, музыка оборвалась, и вспыхнул свет.
— Финита ля комедия, — сказала Лена, — у папы поднялось давление.
Все посмотрели на второй этаж. Владимир Иванович сконфужено почесал живот и скрылся.
К Маше подошел коротышка и стал что-то нашептывать. Она засмеялась и зашарила взглядом по залу. Я вышел из-под лестницы и направился к ним.
— По-моему, нам пора домой, — сказал я, разглядывая конкурента.
Черт! Он был старше меня на пару сотен лет! Даже сейчас не могу объективно описать его внешность, потому что тогда я ненавидел этого мужика и у меня навсегда отпечатался совершенно гадкий образ — тупое и нахальное рыло, квадратная голова, волосатая грудь и толстые кривые ноги.
— Стас, довезешь нас? — проворковала Маша, томно потягиваясь.
Она продолжала свою гнусную игру.
— Легко, — отозвалась обезьяна и, запустив волосатые ручищи в карманы брюк, забренчала ключами.
— Хотелось бы взглянуть на город в белой ночи, — вскользь бросил я.
— Тогда тебе придется меня нести, — сказала Маша и повалилась на меня. — Я отрубаюсь.
Она была горячая и потная. Я присел, обхватил ее обеими руками чуть выше колен и резко встал.
— Мама! — взвизгнула Маша и повисла у меня на плече.
Я понес ее в прихожую. Стас остался в зале.
В дверях нас провожала Ольга. Она принесла из холодильника две банки джинтоника. Маша тут же откупорила свою и приложилась.
— Не загрузил тебя наш папашка? — осведомилась Ольга, пока Маша утоляла жажду.
— Нет, 350 для меня не проблема, — сказал я и вскрыл джинтоник.
Маша оторвалась от банки, громко отрыгнула и захохотала.
— Фу, животное, — притворно-брезгливо сказала Ольга.
Мне показалось, что она завидует Маше, потому что она так здорово визжит, танцует, хохочет, рыгает, но больше всего из-за того, что вокруг нее увивается эта волосатая тварь по имени Стасик.
— О, точно, я же поссать забыла, — отреагировала на замечание подруги Маша и юркнула в туалет.
В конце коридора показался Стас.
— Кто это? — спросил я Ольгу, когда он прошел на кухню.
— Купец, шмотки у Ленкиного мужа на реализацию берет, — ответила она и зевнула.
Вышла Маша.
— Хороший мужик твой папашка, — заверил я маленькую хозяйку. — Я ему обязательно кумыс привезу.
— Передам, — сказала Оля, и мы пожали друг другу руки.
— Я готова, — сообщила Маша.
Подружки поцеловались, и мы удалились.
Маша выскочила на улицу первой и запустила пустую банку в мусорный контейнер.
— Видишь, — закричала она, запрокинув голову, — два часа ночи, а хоть газету читай.
Газеты под рукой не оказалось, и я просто уставился в жидко-бледное небо. Ночь отсутствовала.
— Пошли, — потянула меня Маша. — До Кировского придется пешком. Зато посмотришь, как мосты сводить будут. Там тачку возьмем и поедем.
Она изображала из себя гида — знатока достопримечательностей. Там, на озере, она так же вводила меня в курс дела, но там-то она была полноправной хозяйкой, властительницей черной ночи. А здесь, под этим чахлым небом, на узких пустынных улицах, она напоминала испуганную зверушку, которую принесли в незнакомую квартиру, и теперь ее разбирали чувства страха и любопытства.
