Кикуко молча улыбнулась. Спокойная улыбка обнажила ровный ряд маленьких, поблескивающих зубов.
— Ох, как пить хочется! Пи-ить. Хо-оче-ет-ся, — пропел Кэндзо. — Эвона как. — С этими словами он подошел к буфету.
Кикуко сидела неподвижно, как затаившаяся кошечка.
Из кухни доносился громкий стук ножа. Сёитиро резал овощи. Он не мог не слышать, что отец вернулся домой, и теперь изо всех сил стучал ножом, чтобы обмануть самого себя.
Кэндзо достал из буфета свой любимый серо-зеленый юноми обжига масикояки[16] и пошел на кухню.
Кикуко заволновалась: а что если перед тем, как пить из стакана, папа решит его помыть? Она немного наклонилась вбок, чтобы видеть, что происходит на кухне. Отсюда ей была видна обтянутая футболкой спина Сёитиро и его затылок. Не поворачиваясь, он взял юноми у отца из рук. Ни один мускул не дрогнул. Не споласкивая стакан, налил в него воды и передал отцу. Кэндзо закинул голову назад так сильно, что стал виден его кадык, и залпом осушил стакан.
— Вкусно. Налей еще, — сказал он сыну.
Сердце Кикуко бешено заколотилось. Выпив еще один стакан, Кэндзо вернулся в комнату и сел напротив дочери.
— Я тебе соврал, что сегодня у меня нет для тебя подарка. Ах, отцовское сердце… Я расстроил тебя, чтобы потом обрадовать. Такое вот доброе сердце. Слышишь, Кикуко? Вот тебе подарок. — С этими словами он достал из рукава цветной ремешок от женского гэта. Снаружи ремешок был бордовым, внутри — там, где он соприкасался с ногой,— краска в нескольких местах сошла от пота. Наверное, у женщины, которая носила этот ремешок, пальцы постоянно были испачканы красным. С оборванных концов ремешка торчала грязная вата.
Кикуко не стала брать ремешок, и Кэндзо положил его на татами.
Завел рассказ о своем походе в парк аттракционов:
— Ну не прелесть ли эта обезьянка, запомнила меня в лицо…
Кикуко не слышала отца. С тех пор как он выпил отраву, прошло уже гораздо больше минуты. Почему же с ним ничего не происходит? Но может быть, это произойдет прямо сейчас, прямо в следующую секунду? Никто не знает наверняка.
Выждав момент, когда Кикуко потеряла бдительность, Кэндзо потянулся к дочери, засунул потную руку ей за пазуху и попытался ухватить сосок.
Кикуко вскочила и позвала младшего брата. От резкого движения у нее закружилась голова, но жаловаться Сигэдзиро, который вышел из-за ширмы в свежей рубашке, она не стала. Просто сказала:
— Сигэ, братишка, если тебе не трудно, принеси мне со второго этажа баночку с вареньем.
Ей нужно было, чтобы он ненадолго ушел из комнаты. В их бедном семействе не было особых разносолов — на хлеб либо намазывали бобовую пасту мисо, либо посыпали его солью, и только у нее, как у больной, была привилегия — есть хлеб с вареньем.
Дождавшись, когда Сигэ вышел из комнаты, Кикуко прошла на кухню. Положила руку брату на плечо. Он не оборачиваясь продолжал резать овощи.
— Братец, что же это такое? Кажется, лекарство не подействовало… не знаешь почему? Может быть, скажешь мне?
Брат молчал.
Как и было договорено, Сёитиро положил цианистый калий отцу в юноми. Но отец задерживался гораздо дольше обычного, и мало-помалу решимость покинула Сёитиро. В пять часов вечера он тщательно вымыл отцовский стакан.
Когда после ужина он помогал сестре подняться к себе на второй этаж, она шепнула ему на ухо:
— Завтра чтоб наверняка.
И брат невозмутимо ответил:
— Ага.
На следующий день было невыносимо жарко. В новостях говорили, что это самый жаркий день нынешнего года. Ветра не было вовсе, и раскаленные улицы были пустынны.
Отец возвратился домой около трех часов дня и лег спать.
Семейство собралось за столом, как всегда, в шесть вечера. На этот раз Сёитиро положил цианистый калий в отцовский хлеб. Он разложил по тарелкам салат и выдал каждому порцию хлеба. Сам же есть не стал — сказал, что в соседнем кинотеатре как раз сейчас должен начаться фильм, который он хочет посмотреть, и спешно ушел.
Отец жадно набросился на еду. В правой руке у него плошка, из которой он прихлебывал суп, в левой — намазанный мисо ломоть хлеба. Он заглатывает ломоть почти целиком. Кикуко, словно нехотя, отщипывает маленькие кусочки от своего ломтя, и неотрывно смотрит на отца.
Глаза Кикуко, в отличие от прозрачных глаз старшего брата и шустрых глаз младшего, глубоки и черны. Они напоминают бездонный омут, таящий в своей глубине водоворот чувств. Когда она неотрывно смотрит в одну точку, ее зрачки начинают болезненно блестеть. Ее глаза словно придают объекту внимания какой-то новый, неизвестный до этого смысл.
— Фу, горько-то как! — неожиданно сказал Кэндзо. И, отпив из стакана немного воды, прополоскал рот. Круглый тазик, в который макают кисточку, чтобы, перед тем как гладить, сбрызнуть водой ткань, стоял поблизости. Отец сплюнул в него воду.
Он не сказал больше ни слова, но Кикуко вдруг посерьезнела и отвела глаза.
Кэндзо резко, как распрямившаяся пружина, вскочил на ноги, зажал рукой рот и, уткнув глаза в пол, двинулся было в сторону прихожей. Но едва успел сделать шаг, как тут же рухнул на татами. Старый дом содрогнулся до последнего оконца, застонал.
Цианистый калий парализовал дыхание Кэндзо, и он умер от удушья.
Сигэдзиро побежал за врачом. Врач пришел и установил причину смерти — прогрессивный паралич. Учитывая, что у Кэндзо был сифилис мозга, такой конец был вполне естественным. Прежде чем бежать за врачом, Сигэдзиро попросил соседей, чтобы они сходили в кинотеатр и позвали Сёитиро. Тот пришел даже раньше врача. Рядом с мертвым отцом, с одинаковой гримасой скорби на лице плакали брат и сестра. Сёитиро попробовал тоже заплакать, и слезы тут же потекли по его щекам. И когда врач наконец появился на пороге их дома, он увидел троих детей, проливающих слезы над бездыханным телом отца.
Кикуко и Сёитиро проводили врача, поставившего такой во всех смыслах счастливый диагноз, до самых дверей и долго смотрели ему вслед. Кикуко стояла рядом с братом. Когда врач скрылся из виду, она уцепилась мизинцем за мизинец брата и с силой потянула вниз. Сёитиро вспомнил то невыразимое темное чувство, которое испытал он несколькими днями раньше, услышав слетевшее с уст сестры: «Как здорово!»
С помощью соседей они начали готовиться к похоронам. Летом из-за жары покойник остается в доме всего на один день, после чего тело выносят.
Перед самым выносом в дом пришел врач из судмедэкспертизы. Он осмотрел тело. Вскрытие показало в желудке покойного цианистый калий. Сёитиро был немедленно арестован.
Полиция начала подозревать неладное после разговора с женой хозяина патинко.
Спальня хозяев патинко почти вплотную, если не считать тонкой разделительной канавки, примыкала к кухне в доме Кэндзо.
В ночь после смерти Кэндзо жена хозяина патинко неожиданно проснулась около трех часов ночи. Спустя несколько секунд она поняла, что ее разбудил звук воды, льющейся у соседей. Было слышно, что за стеной что-то тщательно моют, — вода текла не переставая.
Полицейским не сразу удалось получить от Сёитиро признание.
Но в конце концов он признался, и тогда стало ясно, почему в ту ночь в их доме лилась вода. Когда Сёитиро вернулся домой, он заметил, что у тазика мокрое дно, и это показалось ему подозрительным. Он расспросил брата, и тот рассказал, что отец за несколько мгновений до того, как умереть, выплюнул в тазик воду, которой прополоскал рот. Сёитиро спрятал тазик и поздно ночью, когда утомленные брат и сестра заснули, аккуратно вымыл его.
Сёитиро взял всю вину на себя. Но полиция не смогла обнаружить юноми, который Сёитиро упоминал в своем признании.
Юноми забрала себе Кикуко.
В тот вечер, когда отец умер, Кикуко попросила социального работника — он зашел к ним выразить свои соболезнования, — чтобы завтра ее забрали в больницу. Он ответил на это, что все формальности давно выполнены и Кикуко может лечь в больницу в любой момент. «Но, — добавил он, — может быть, лучше подождать до похорон?» Кикуко объяснила, что в ее состоянии похороны — это лишняя нагрузка и что, если это только возможно, она хотела бы лечь в больницу до отцовских похорон. По рекомендации социального работника на следующий день после смерти Кэндзо за Кикуко приехала машина с медсестрой. Кикуко взяла отцовский юноми с собой в больницу.
Следователь поехал в больницу, которая находилась в Тибе.
Но в больнице он не смог встретиться с Кикуко. Она была в очень тяжелом состоянии, и к ней никого не пускали. После того как ее привезли в больницу, у нее открылось горловое кровотечение.
М е д с е с т р а сходила в палату и принесла следователю искомый юноми — Кикуко держала его рядом с подушкой. Это была та самая М е д с е с т р а, которая привезла девушку в больницу.
