21. Розыгрыш
Вот уже неделю сплю я на кровати Ламбера и каждую ночь вижу один и тот же кошмар. Наверное, все дело в простынях, ведь как только я скользну в постель, стоит мне пошевелиться, они шелестят, будто целлулоид. Из мглистого театра моих гипнагогических видений возникает исполинский череп, и в его глазницах копошатся тысячи микроскопических редакторов. Образуя концентрическую колонну, они мерным шагом движутся в глубь тоннеля, заткнутого глазом, который на них пристально смотрит. По мере их приближения с реестрами в руках колонна начинает топтаться на месте и воспламеняется. От этого человеческого фитиля, чей конец скручивается и сгорает, словно бумажная тряпка, остается лишь гора пепла, тотчас развеиваемая ветром. За спиной я чувствую напирающую колонну, а перед собой вижу расширяющийся зрачок, тело мое вспыхивает, и я просыпаюсь в холодном поту, с одышкой.
Тогда я вскакиваю со смятой постели, подхожу к открытому окну и смотрю на улицу в желтом свете фонарей. В стекле я замечаю увеличенный зрачок, и мне кажется, будто кошмар оживает вновь. Вот почему каждую ночь я брожу, подобно Ламберу, взад и вперед по чердаку в ожидании рассвета.
День, которого я ждал, как раз уже прошел, и именно в это время мы доедаем обед, поданный в подвале с нишами. Дверь 12-й сдвигается, и входит старик в своем плаще из перьев. Он напевает куплет по-английски:
The morning is dead, and the day is too.
There's nothing left here to greet me
but the velvet moon.
All my loneliness, I have felt today
It's a little more than enough
to make a man throw himself away…[5]
Он пришел не один. С ним отвратительный лысый карлик со струпьями на черепе и экземой на лице и руках.
– Это сокращение необходимо, – говорит старик без лишних слов, – продолжим наш разговор с того места, где мы его прервали. Этот молодой человек – мой сын, не обращайте на него внимания: он глухонемой.
Затем он спрашивает меня, как продвигается реестр, и протягивает мне связку ключей.
– Отныне вы можете, если пожелаете, делать покупки снаружи и сами готовить себе еду. Впрочем, вы не обязаны это делать, поскольку я должен вас обслуживать, как указано в условиях договора.
– Какого договора?
– О найме. Я чищу кастрюли в обмен на крышу над головой.
– И давно вы здесь живете?
– Примерно три тысячи лет, – серьезно отвечает он.
После этих слов он приглашает меня проследовать за ним в 12-ю трубу, пока его сын соберет и помоет тарелки. Старик утверждает, что нас ждет Ламбер и он хочет мне что-то показать. Мы перепрыгиваем через металлический диск, а затем поднимаемся к сундуку, чьи стенки оплетены ивняком. Очутившись посреди своего бедлама, старик увлекает меня к столу, на котором я замечаю двенадцать черных коробок: каждая – с глазком. Он приглашает меня сесть, вручает мне первую и велит заглянуть внутрь. Я приподнимаю коробку, которая кажется необычайно легкой, и у меня появляется чувство, будто, стоит ее отпустить, она вылетит у меня из пальцев. Тем не менее я припадаю к ней глазом, стремясь увидеть, что внутри, и замечаю крошечного человечка, сидящего на дне. Я слегка наклоняю предмет набок, существо делает вид, будто желает выпрямиться, потом спотыкается и катится к переборке. Я снова трясу коробку, человечек показывает в отверстие кулак. Старик передает мне одну за другой десять коробок, и во всех заперты разные человечки. В одиннадцатой находится Ламбер. На нем рабочая спецовка, в которой он был последний раз. Я спрашиваю старика, какой демонический дух заключил их там, и он с улыбкой отвечает:
– Их собственный. Вы увидели всего лишь образ их исчезновения. Хотите посмотреть теперь двенадцатую?
– Это моя, не так ли?
– Да.
Старик протягивает мне двенадцатую коробку, я хватаю ее.
– Вы не решаетесь заглянуть…
– Верно.
– Я вас понимаю.
– В этой коробке будущее?
– Нет, только настоящее.
– Значит, если когда-нибудь я увижу себя мертвым, заглянув внутрь, я тотчас умру, не так ли?
– Именно.
Лицо старика лучится игривой иронией.
– Многие пасуют перед испытанием и возвращаются, чтобы спросить у зеркала…
– Зеркала на чердаке?
Он снова улыбается:
– Все становится зеркалом, как только покажется смерть. Вы разве не видели неподвижный камень, проезжающий автомобиль, чужое лицо, отступающую тень?
– Я не знал, что такое возможно…
– Вы пытаетесь выиграть время.
Потом он поворачивается к саду и, с минуту подумав, продолжает:
– Если вы когда-нибудь умрете, я сам вырою вам могилу. Есть места и неприветливее, уверяю вас…
– Эта коробка, например.
– Игра стоит свеч.
– Ну что ж, ладно.
Старик усаживается в кресло из резного дерева, украшенное фигурками животных, и с безразличием на меня смотрит. Я подношу коробку к глазам и заглядываю внутрь. С этой минуты, если я умру, рассказ резко прервется или, наоборот, продолжится путешествием мертвеца, основы которого мы сможем почерпнуть в каком-нибудь эзотерическом сочинении. Но поскольку эта альтернатива нам кажется неприемлемой, я не умираю и, повернувшись к старику, говорю:
– Но ведь человек, сидящий в этой коробке, – вы сами!
И возвращаю ему предмет.
– Нет-нет, – настаивает старик. – Речь о вас. Я – лишь срок вашего будущего.
Он берет меня за руку и подводит к большому зеркалу, стоящему рядом со шкафом.
– Хорошенько рассмотрите наши отражения, видите – мы почти одного роста…
Он приставляет палец к нашей щеке:
– Она еще ввалится, потом согнется крючком нос, осядут надбровные дуги. Смотрите, как отросли ваши волосы, они вам ниспадают на плечи, смотрите, как они поседели. Руки и ноги тоже похудеют, спина ссутулится, походка изменится. Будучи холериком, вы опирались на всю ступню; став скептиком, будете ходить на цыпочках. Когда существа движутся, они преображаются. Неведомо для себя вы всегда шли навстречу мне. Даже не сомневайтесь в этом…
– Я вижу, вы пытаетесь свести меня с ума. Если вы и правда мое будущее, значит, я – ничто!
– Но я же никогда не говорил, что являюсь вашим будущим! Сроком, лишь его сроком. Вы слишком последовательны. Не могли бы вы хоть раз отказаться от рассуждений?
В этот миг нас охватывает головокружение, и, пока пелена опускается нам на глаза, земля словно бы расступается. Мы задыхаемся от ускоряющегося падения и, часто хлопая ресницами, вновь оказываемся в кровати Ламбера. Со вспотевшим лбом мы сторожим тишину, словно в ней должно прозвучать какое-то предложение, затем вынимаем из кармана комбинезона электрический фонарик и возвращаемся на чердак. Там я подхожу к венецианскому зеркалу, куда направляю световой луч; шахтер рассматривает себя, убеждаясь, что избавился от кошмара, но его сердце во второй раз падает, поскольку человек, идущий к нему, нацеливая фонарик на зеркало, – этот человек, чьи жесты синхронны с его собственными, – вне всяких сомнений, может оказаться братом-близнецом того, кто прячется в 12-м сундуке, на сорок метров ниже!
22. Стремительное развитие
Сообразительные читатели, умы, искушенные в механизмах построения романа, уже поняли: если я теряю меж двух букв ключи, переданные нам стариком в предыдущей главе, я просто пытаюсь устоять перед сиренами славы, которые, околдовав Ламбера, сломили его.
Они также знают, что после нашего ужасного кошмара прошло пять дней и пять ночей, а мы не съели ничего существенного, поскольку старый лоскутный ангел внезапно перестал выполнять свои обязанности. Поэтому я вновь нахожусь у двери на кремальере 12-й ниши, обладая силой, необходимой для того, чтобы сдвинуть тяжелый щит, но не имея средств, нужных нам, чтобы отправиться на поиски действительного выхода, который я не смог найти в одиннадцати томах исследований, – квартиры жильца, куда мы вломились в прошлом году, так как она была закрыта из-за нездоровых условий.
Поэтому они догадываются, что я пролезаю в 12-ю, и когда минутой позже показываю свое изможденное обличье стальному диску, тот сдвигается. Стало быть, я появляюсь из-под крышки сундука, оплетенного ивняком, где старик, чувствуя, что мой лоб упирается в его колени, говорит:
– Не торопитесь, пожалуйста. Я вас ждал. Дело не в том, что мы не можем жить в полном согласии, но с некоторого времени у меня дела в другом месте, так что наша история вскоре закончится.
Затем, не обращая внимания на мину, которую я скорчил, он приглашает меня пройти за ним в сад и, пока мы пробираемся между мебелью, опрокинутой у нас на пути, добавляет:
– Не беспокойтесь, мы уделяем время и вам: холодильник полон. Но, прежде чем вы сядете за стол, я должен кое-что сказать.
Он толкает часть застекленного щита, который с грохотом скользит по своему рельсу, затем делает пару шагов по аллее, обсаженной тополями, вынимает из кармана ключ и, встряхнув перьями, открывает дверь в стволе пустившего почки дуба. Мы различаем вход в шахту.
– Рядом с коробками, на витой крышке сундука вы найдете большой ключ, который я оставил для вас. Этот ключ открывает дверь, находящуюся в глубине сада. Когда решите отсюда выбраться, вооружитесь этой отмычкой, пройдите по тропинке, петляющей между купами деревьев, а затем, не отвлекаясь, доберитесь до конца. Там вы углубитесь в проход, по своим размерам соответствующий вашему телу. Он ведет к двери. Переступив ее порог, вы выйдете из этой истории, не оставив в ней свою жизнь…
