Я возвращаюсь в прихожую.
Нахожу в буфете одинокую пачку рафинада и два стакана.
Диана выкладывает из рюкзака припасы: чай, печенье, горький шоколад с миндалем, хлеб, картошку и банку тушенки. Сыр, мандарины и бутылку красного вина прячем в погреб.
Приставляю лестницу, лезу на чердак.
Среди чердачного хлама отыскивается пинбольная доска. Зеленое поле с колышками, две пускалки, изображения разных зверей и птиц, рядом выставлены очки: 10, 20, 30 или 100. Металлические шарики в мешочке. Будем играть. Еще отыскивается старая искусственная шуба (альтернатива медвежьей шкуре). Я выдвигаю печную заслонку, выгребаю золу из печки. На растопку сгодится подшивка «Юного техника». Иду за дровами. Диана убирает волосы под бандану, закатывает рукава свитера (показываются бинты) и берется за метлу. Я пытаюсь ее отговорить — куда там!
Электричество работает, распаковав магнитолу, она заводит «Zемфиру».
Ну, это нормально…
Мы убираем комнату, готовим еду…
Угли потрескивают, иногда вспыхивают голубоватым пламенем.
От тушеной картошки с мясом, приготовленной в чугунке, разносится одуряющий аромат. Вино рубинового оттенка, красивое на просвет. Сыр нарезан пластиками, конфеты сложены горкой в салатницу.
Искусственная шуба пропахла дымом.
Диана выиграла у меня подряд семь партий в пинбол.
— Хочешь, расскажу сказку про Золушку? — спрашивает она, закуривая от березовой щепки. — По-новому.
— Хочу.
Она натягивает свитер на коленки и начинает рассказывать:
— …Золушка не убежала из дворца, она затанцевалась. Но когда ровно в полночь карета превратилась в тыкву, мыши опять стали мышами, исчезли белые лошади, разбились хрустальные башмачки, бальное платье разошлось по швам — этого никто не заметил. Все по-прежнему улыбались простушке и называли ее принцессой. Людям свойственно увлекаться иллюзией. Они же не любят разочаровываться. А Золушка решила, что раз так, то и не надо никого разубеждать. Вышла замуж за принца, у которого были восторженные оловянные глаза, разбогатела, родила ему детей. Год летел за годом, а ее никто не разоблачал. Родители принца умерли от старости. Новоявленная королева пребывала в постоянном страхе, что обман раскроется, и от этого сердце ее черствело и засыхало. По утрам, вставая с постели, она садилась к зеркалу и плакала невидимыми слезами, когда ее одевали в пышные одежды десятки фрейлин. Для Золушки в зеркале отражалась грязнуля и самозванка. Но невидимые слезы высыхали, она начала плакать уже через день, потом раз в неделю, месяц, год и вдруг совсем прекратила. И вот однажды в декабре она заболела. Закашляла. Все уже испугались, что погибнет в расцвет лет, но не тут-то было. На седьмой день болезни она выплюнула нечто, по виду напоминающее персиковую косточку. Это было мертвое сердце. И тотчас Королеве полегчало. Она прогнала докторов и потребовала принести зеркало. Взглянула на себя и ахнула. На нее глядела красавица, такая, что ни в сказке сказать, ни пером описать…
— Грустно.
Диана выдирает из моего ежедневника листок и, рисуя угольком, продолжает говорить:
— Та девушка на фото — моя троюродная сестра. Представляешь, психологи доказали, что из своих родственников мы сильнее всего испытываем сексуальное влечение именно к троюродным братикам, сестричкам, дядям и тетям, — потому что у нас гены здорово отличаются…
Я взмахиваю рукой, пытаюсь что-то сказать в ответ.
— Не перебивай, пожалуйста. Лучше ешь картошку. Остынет.
Пригубив вино из стакана, она говорит:
— Так уж получилось, что я — бисексуалка. Могу и с парнем, и с девчонкой. У меня даже поведение меняется в зависимости от этого, я как будто меняю пол без всяких хирургических операций. Внутри сразу две личности. Помимо этого, само понятие: художница-лесбиянка — это, как я считала, очень круто! Псевдоним «Камикадзе» показался мне крутым… хотя, речь не об этом! Между нами была не любовь, а страсть.
Я отставляю тарелку. Аппетит пропал.
— В чем отличие? Разве одно не вытекает из другого?
Диана с удивлением смотрит на меня.
— Не вытекает. Любовь — это любовь, а страсть — это страсть, они не пересекаются! Любовь всегда создает, а страсть — всегда разрушает.
— И что произошло?
— Я же говорю, не перебивай! Я закатывала ей скандалы, если заставала с подружкой или, не дай бог, с парнем. Она кроткая была, все терпела…
— Была?
Диана не отвечает на мой вопрос. Поправляет очки, прикуривает следующую сигарету, опять от щепки, причем я замечаю, что руки у нее трясутся.
— Ты же бросала курить! Тебе нельзя сейчас курить!
— Давай уж я сама решу.
— Что было потом?
— Мне нравилась ее покорность. Но потом… она нашла себе парня… настоящего, — выдыхает она. — В общем, у них все по-настоящему было. ЛЮБОВЬ! И она сказала, что между нами все кончено…
Ее плечи передергиваются, будто от холода. Но в доме жарко, никакого сквозняка. Она прижимает свитер пальцами ног к полу и дрожит. И рисует.
— Ты не простудилась?
— Я ее возненавидела, понимаешь? Не соображала, что делаю! Были деньги. Копила. Я заказала ее каким-то отморозкам! Просила только напугать ее жениха, чтобы она увидела, какое он — ничтожество! Чтобы видела его скулящим и ноющим, с размазанными по роже кровавыми соплями…
— Диана?
— А он вдруг, р-раз, и оказался не ничтожество! Сам невысокий был, щуплый. Но гордый. Полез ее защищать, ну те и разошлись по-серьезному!
— Зачем. Ты. Мне. Это. Рассказываешь. Сейчас?! — я швыряю тарелку в стену, вскакиваю, задеваю бутылку на столе, она опрокидывается — вино разливается по клеенке.
— Потому что я должна тебе рассказать. Сядь, пожалуйста.
И я послушно сажусь.
— Его покалечили, он стал инвалидом. Повредили позвоночник и почки. А мою троюродную сестру изнасиловали. Двоих ублюдков посадили на два года в колонию строгого режима. Они вышли еще осенью…
— Только два года?
— А моя сестра не выдержала. Ее звали — Лиза. Покончила с собой. Предварительно прислав мне эту фотографию. Она поняла…
Я молчу. Слышу, как вино капает со стола на пол: кап-кап, кап-кап…
Диана передает мне рисунок.
…Окно распахнуто. На подоконнике, свесив ноги в сторону улицы, сидят двое. Кто они? Тени. Черные гибкие человечки без лиц и признаков пола. Как на лимонадной этикетке: если повернуть пластиковую бутылку — там будет такой человечек, что-то бросающий в урну. Они смотрят в мир и не видят его. Правильный выверенный мир геометрических фигур. Тени держатся за руки, они повернуты друг к другу. Их головы соединены чем-то наподобие вязальных спиц. Это мы.
Я видел ее последнюю картину. На берегу реки спиной к зрителю стоит парень. Ранее утро, молочно-белый туман над водой. Заросли камыша, небо заволокло тучами. Если приглядеться, то можно различить в тумане очертания приближающегося парома…
— Как они выглядели?
— Кит, не вздумай! Я запрещаю тебе, слышишь!
— Просто нарисуй, как выглядели те уроды!
На втором листке ежедневника она делает приблизительные портреты.
Вы верите в совпадения?
— Вот этому, — я ткнул пальцем. — Отбили яйца. А вот у этого сустав раздроблен так, что правая рука уже никогда не будет работать нормально.
— Откуда тебе это известно?
— Я с ними уже встречался. Не так давно. В клубе «Ковчег».
— Кит!
— Но ведь это еще не конец истории, правда?
«Душа выгорела, — говорит она, — ее душа выгорела».
Цвета поблекли, все вокруг стало шаблонным, картонным, ненастоящим; люди стали марионетками, порой казалось, что она даже видит нити, отходящие от их рук, ног, голов. Болванчики, а не люди. Этот базисный, черно-белый мир достраивался, наполнялся красками и звуками, которые рождало ее воображение, но когда воображения не остается… мир предстает таким, какой он есть на самом деле, и это совсем не радует.
Впервые голоса появились спустя полгода после самоубийства Лизы.
Впрочем, сначала это было мало похоже на голоса: монотонный гул, как от колокола, гул внутри головы; они, получив возможность высказаться, включились все разом. Мужчины, женщины, дети, старики. Те, кто оказался за чертой, кто сохранил то, что именуется душой, кто переступил последний порог и узрел, что Приют — это декорация, фикция. За намалеванным фасадом скрывается пустое бесплодное поле.
Возмущение, переходящее в недоумение, а потом — в ужас! Никого и ничего! Когда ты отбросил копыта, сыграл в ящик, отдал концы, сдох как все якобы нормальные люди — ты должен стать либо перегноем, если ты атеист, либо будешь блуждать в дебрях своих фантазий, если верующий, либо тебе подарят новое тело, либо получишь долгожданный покой. Достаточно уважаемая идея! Каждому по заслугам! Так вот хрен! Никого и ничего. А знаешь почему? Потому что Конец Света несет не метеорит, и не комета, и не диковинный вирус! Конец Света наступил давно, когда мы перестали воображать, придумывать новое…
