Ознакомительная версия.
– Разве вы не выходите из корпуса вместе? – по большому счету, училка была права: мы редко шли на занятия порознь; чаще разбивались на отдельные группки, когда возвращались назад.
– Может, отстал и заблудился? – предположил вслух кто-то из девчонок.
– Территория довольно большая… – заметила училка, взвешивая мысль.
– Очки запотели, и он сбился с дороги, – вставила Нона; однако шутка ее не вызвала особого веселья у остальных.
– Вряд ли мог заблудиться, – сказал Игорь и кивнул на меня. – Они приехали сюда одновременно с Юрой. Да и весь путь почти по прямой.
– Ладно, – училка села за свой стол и раскрыла классный журнал. – Давайте немного подождем, наверное, он скоро придет.
Я про себя думал, что Ромка мог по рассеянности забыть взять тетрадь или какой-нибудь учебник, а затем вспомнить по дороге и незаметно вернуться, никого не предупредив. Такое было вполне возможно.
Но время шло, пять минут, десять, а он все не появлялся.
– Медсестры обычно передают мне записку, если кого-нибудь забирают, – сказала училка, начиная заметно тревожиться.
– Нет, я точно видела, как он выходил со всеми, – заявила Рита, подружка Ноны.
Училка задумчиво смотрела в окно, за которым уныло моросил дождь.
– Странно… Он мне всегда казался таким серьезным мальчиком.
– Он свернул, когда мы вышли, – вдруг подал голос Хорек.
– Почему ты сразу не сказал?
– Не знаю, – смутился Хорек, опуская глаза долу; то ли потому, что теперь все смотрели на него, то ли… существовала иная причина.
– Зачем он свернул? – училка медленно подошла к его парте, которую он делил с одним из «фуфлыжников».
– Кажется, кого-то там увидел… я не знаю…
– И ничего не говорил?
– Нет.
– А в какую сторону он пошел?
– Кажется, туда… – пролепетал Хорек, указывая пальцем в середину классной доски, словно находился не в помещении, а на улице.
– В сторону футбольного поля, что ли? – быстро сориентировался Игорь.
– Да, кажется…
– Так кажется или точно? – склонилась к нему училка.
– Точно, – кивнул Хорек. – Кажется…
Я едва не прыснул, успев во время прикрыть рот ладонью.
– А в ухо хочешь получить? – вздохнул Андрей, беззлобно глядя на Хорька.
– Каж… ох, бля, нет! – пробормотал тот, чем вызвал нервный смешок даже у преподавательницы. Однако теперь стало совершенно ясно, как сильно он напуган.
Я, впрочем, тоже ощущал неприятное движение в груди. И не один я… кажется.
– Знаете что? – обратилась училка ко всем. – Давайте выйдем и поищем его. Но только… – она была вынуждена сразу же поднять руку в останавливающем жесте: – Только мальчики первой палаты. Он ведь из первой, так? Остальные пусть откроют свои учебники и… займутся чем-нибудь. Я проверю, когда мы вернемся.
Видимо, ей хотелось решить проблему самостоятельно, чтобы избежать возможных неприятностей. Потому что взрослые почти всегда опасаются возможных неприятностей так же, как и реальных, а иногда – даже больше.
Надев куртки, шарфы и шапки, мы – Игорь, Андрей, Ренат, Хорек и я (на место отбывшего раньше срока Шкелета еще никого не успели прислать, а Богдан готовился к школе только на следующий год) – во главе с училкой вышли на улицу и медленно двинулись в сторону футбольного поля, старательно глядя в оба, чтобы не упустить пропавшего очкарика Ромку.
Все же я обратил внимание, когда училка, идущая впереди, направила нас чуть правее от корпусов санатория, делая крюк: скорее, чтобы случайно не попасть на глаза руководству с выводком учеников на сырой погоде да еще во время занятий (хотя даже мне было ясно, что от здешней учебы и так толку почти никакого), чем из намерения срезать путь.
Было еще не слишком холодно, однако в воздухе уже витало предчувствие скорого снега, – мокрого и тяжелого, как всегда в это время года. Мы обогнули строения и направились к лесу и длинной километровой дорожке.
Я шел бок о бок с Ренатом.
– Дождь… – молвил он так тихо, что его больше никто не мог услышать, и глянул на меня. Я понял, что он имеет в виду, и кивнул в ответ.
…Ромка лежал в дальнем конце беговой дорожки лицом вниз, всего в нескольких шагах от белой отметки «900». Сомнений, что это именно он, не оставляла знакомая синяя с ярко-оранжевыми полосами курточка. Мы завидели его еще издали и рванули со всех ног. Училка пыталась было запретить нам окриком (кто бы слушал), наконец побежала сама, но, конечно, безнадежно отстала.
Мне удалось прибежать третьим, легко обставив Хорька и (к собственному удивлению) на два-три метра опередив Рената. Игорь с Андреем оказались на месте намного раньше остальных. Они склонились над Ромкой и о чем-то переговаривались между собой. Я пытался определить по выражению их лиц, насколько плохи дела, но сумел разглядеть лишь характерные жесты, в которых угадывалось явное облегчение.
Значит, Ромка, по крайней мере, был жив.
Шагов с десяти я заметил сперва, как вздрагивает его спина, а затем, через мгновение, услышал его плач – негромкий, но какой-то тягучий, с надрывом. И посмотрел на запыхавшегося Рената, прибежавшего следом за мной. Мне почему-то казалось, он должен первым разобраться, что к чему.
Когда к нам присоединился Хорек, мы все еще продолжали топтаться у мокнущего на дорожке Ромки, не решаясь что-либо сделать, и ждали училку. Игорь с Андреем только присели рядом с Ромкой с разных сторон и положили руки на его вздрагивающие плечи. Эта картина невольно вызвала у меня воспоминания о том вечере, когда они почти вот так же обступили его, испуганного насмерть шевелящейся шторой.
– Что с ним? – истерически воскликнула училка, подбегая к нам и, судя по всему, находясь в полувздохе от обморока.
Мы расступились, давая ей место.
– Боже, как ты меня напугал! – женщина (думаю, не только я в тот момент перестал воспринимать ее как нашу училку) подняла Ромку с мокрого асфальта; ее раскрытый зонт давно валялся где-то у полосы с цифрой «400». – Когда я увидела, как ты здесь лежишь…
Взгляд мальчика был вполне осмысленным, но устремленным куда-то вдаль, в жемчужно-серую пелену дождя.
– Почему? Зачем ты пришел сюда?
– Вы не понимаете! – вдруг заверещал Ромка тонким девчоночьим голосом. – Он умер! Умер! Мне сказали, тебе тоже нужно бросить землю… туда… Он умер!
Ромка снова заплакал, но уже тихо, почти без слез.
– Ребята, что происходит? – училка обвела нас беспомощным взглядом растерянной восьмилетней девочки. – Вы знаете?
Мы знали. Я уверен, там, в конце темной от дождя полоски асфальта – знал каждый. Но что мы могли ей ответить?
– Вы ведь знаете, правда?
Мы молчали. Даже Ромка совсем затих. Я стоял под нарастающим ливнем и испытывал это пронзительное чувство – объединяющей нас тайны, такой разной для каждого и общей для всех, тайны, которую мы не выбирали и никому не клялись хранить, связывающей нас и одновременно разделяющей загадочными табу. И сейчас она окружала нас со всех сторон.
– Знаете…
Женщина, которую попросили быть учительницей… Она тоже это почувствовала.
Мы не могли ответить.
* * *
Я совершенно не помню парня, занявшего место Шкелета. Благодаря причудливой избирательности детской памяти в моем сознании удивительно ярко запечатлелся образ тех ребят, с которыми я познакомился вначале и разделил первую половину своей жизни в «Спутнике», даже Антона, уехавшего на следующий день вслед за моим поступлением. Но ничего не могу сказать о тех, кто приходил им на смену, – они словно тени бродят в моей памяти среди последних «наших». Этих «призраков» постепенно становиться все больше, а «наших» все меньше.
В среду уехал Андрей. В четверг мы распрощались сразу с двоими – Игорем и маленьким Богданом. В пятницу утром выписался Хорек. Так что к концу моей второй недели в «Спутнике» остались только Ренат да Ромка.
А может, всему было виной мое восприятие, искаженное горячкой высокой температуры, сквозь которую я наблюдал за этими уходами и приходами. Во вторник я здорово вымок и промерз под дождем, когда мы искали Ромку, и, разумеется, уже на следующий день слег в постель, – мои миндалины как всегда не простили мне уличной фривольности. Я очень переживал, что меня запихнут одного в какой-нибудь изолятор, но моя лечащая врач сказала, что у меня обычная простуда, и оставила со всеми.
В четверг уже стало ясно, что на выходные я останусь в санатории. Основное лечение было приостановлено до тех пор, пока я достаточно не поправлюсь, зато текущее ничем не отличалось от настоящего больничного. Меня заходила навестить директриса, затем по отдельности приезжали мама и брат, – все их гостинцы я бы с радостью променял на один час дома.
Даже за полчаса променял бы.
Иногда мне становилось лучше, и тогда все вокруг на короткое время переставало быть похожим на сон. Один из таких моментов случился в четверг вечером. Свет уже был потушен, а в печке как всегда уютно потрескивал огонь.
Ознакомительная версия.
