Сначала мы услышали грохот, а затем — наполненное покоем мгновение безмолвия, что наступает сразу после автокатастрофы. Я увидел: на сей раз вместе с шофером разбился вдребезги и телевизор. Когда раздался страшный крик, я взял Джанан за руку и опустил ее на пол целой и невредимой.
Под проливным дождем я сразу понял, что ни мы, ни наш автобус особенно не пострадали. Два или три погибших пассажира и водитель. А вот другой автобус, с надписью «Моментальное путешествие», битком набитый мертвыми и умиравшими, опрокинулся вниз, на грязное поле, и сложился пополам, похоронив под собой водителя. Мы спустились на кукурузное поле, туда, куда он упал, и с любопытством, словно приближались к сумрачному центру жизни, зачарованные, подошли к автобусу.
Из разбитого окна пыталась выбраться девушка, ее джинсы и лицо были в крови. Она держала за руку еще кого-то. Мы наклонились и посмотрели — там был молодой мужчина. Он не мог даже двигаться. Не отпуская его руки, девушка в джинсах с нашей помощью выбралась наружу. Потом она наклонилась к руке и попыталась вытащить ее хозяина наружу. Но мы видели, что парня зажало никелированными поручнями и кусками жести, сложившейся как картон. Вскоре он умер, глядя на нас и на темный дождливый мир, перевернутый вверх ногами.
Кровавый дождь тек по лицу и из глаз девушки с длинными волосами. Кажется, она была нашей ровесницей. Кровь смыло дождем, лицо порозовело, и на нем проступило выражение изумления — так изумляется ребенок, но не человек перед лицом смерти. Нам горько за тебя, бедная девочка… В свете огней нашего автобуса она посмотрела на мертвого юношу в кресле и сказала:
— Папа… Папа очень рассердится.
Она выпустила руку юноши, сжала ладонями лицо Джанан и стала гладить ее, как родную сестру.
— Ангел. В конце концов, я нашла тебя, в самом конце, под дождем, после стольких дорог.
Ее окровавленное прекрасное лицо было обращено к Джанан, и она с восхищением, тоской и счастьем смотрела на нее.
— Взгляд, следивший за мной всегда, взгляд, внезапно являвшийся мне и сразу исчезавший — мне хотелось искать его, — был твоим взглядом. Мы отправились в долгий путь, ночевали в автобусах, объездили много городов и читали, читали книгу, чтобы встретиться с твоим нежным взглядом, заглянуть тебе в глаза, Ангел.
Джанан, чуть изумленная, грустная и растерянная, но довольная скрытым смыслом этой ошибки, слегка улыбнулась.
— Улыбнись мне, — сказала умирающая девочка в джинсах. (Я уже понял, Ангел, что она умрет.) — Улыбнись мне, чтобы я еще раз увидела на твоем лице свет того мира. Напомни мне, какой жаркой была пекарня, куда я заходила на обратном пути из школы, чтобы купить лепешек, напомни мне, как весело я ныряла в море с пристани жарким летним днем; напомни мне первый поцелуй, первое объятие, ореховое дерево, на которое я забиралась; летний вечер, когда я забыла себя, ночь, когда от счастья кружилась голова, напомни мне постель и красивого парня, с любовью смотревшего на меня. Все эти воспоминания в другом мире, я хочу туда, помоги, помоги же мне, чтобы я была счастлива оттого, что меня становится меньше с каждым вдохом.
Джанан очень нежно улыбнулась ей. Над кукурузным полем стоял стон, неслись предсмертные крики.
— Вы, Ангелы! Как вы страшны! Как вы безжалостны и как прекрасны! Пока каждое слово, каждое воспоминание опустошает нас, превращая в прах, всё, что освещает ваш неиссякаемый свет, пребывает в покое, вне времени. Поэтому с тех пор, как мы с моим бедным любимым мальчиком прочитали книгу, мы стали искать ваш взгляд, ждать его из окон автобусов. Ведь книга обещала, что чудесным будет тот миг, когда я увижу твой взгляд, Ангел, и теперь я знаю — это так. Миг перехода из одного мира в другой. Сейчас, когда я еще не там, но уже и не здесь, сейчас, когда я и там, и здесь, я понимаю, что это за миг, что это за выход, я понимаю, что такое покой, смерть и время — и какое это счастье. Улыбнись мне еще раз, Ангел.
Некоторое время я не мог вспомнить, что произошло потом. Что-то вроде состояния приятного опьянения, когда теряешь голову, а утром обычно говоришь: «В этом месте пленка обрывается»; со мной произошло что-то похожее. Помню, сначала пропал звук, я вроде бы видел, как девушка и Джанан смотрели друг на друга. Вслед за звуком, наверное, пропало и изображение, потому что я не запомнил ничего из того, что видел, все стерлось из памяти, не записавшись ни на какую пленку.
Я смутно помню, что девочка в джинсах говорила что-то о воде, но не могу вспомнить, как мы прошли кукурузное и дошли до берега реки, — была ли эта действительно река или грязный ручей; я не мог понять, откуда идет синий свет, в котором я видел, как на эту стоячую воду падают крупные капли дождя и от них расходятся круги.
Потом я опять увидел, что девочка в джинсах сжимает руками лицо Джанан. Она что-то шептала ей, но я не слышал или же слова, произнесенные шепотом, как во сне, не долетали до меня. Чувствуя неясную вину, я подумал было, что мне надо оставить их вдвоем. Я сделал несколько шагов вдоль ручья, но ноги утонули в жидкой грязи. Компания лягушек, испугавшись моих неуверенных шагов, кинулась в воду, звонко хлюпая. Ко мне медленно подплыла скомканная пачка из-под сигарет «Мальтепе», — она тихонько покачивалась от попадавших на нее капель дождя, но продолжала плыть в страну неизвестности. В поле моего нечеткого зрения не было ничего, кроме этой пачки из-под сигарет и теней девушек. Мама-мама, я ведь целовался с ней и смерть свою видел, сказал было я себе, как вдруг услышал, что меня зовет Джанан.
— Помоги мне. Я хочу умыть ее, чтобы отец не видел ее в крови.
Я поднялся к ним и стал поддерживать девушку сзади. Плечи у нее были очень хрупкими, а под мышками оказалось жарко-жарко. Я любовался умелыми, заботливыми и грациозными движениями Джанан, когда она черпала ладонями воду оттуда, где плавала пачка из-под сигарет, и умывала девушке лицо, нежно промывая ей рану на лбу. Но я предчувствовал, что кровь не остановить. Она сказала нам, что, когда была маленькой, ее так мыла бабушка. Когда-то она была маленькой, боялась воды, а сейчас стала большой, полюбила воду и вот теперь умирает.
— Я хочу вам кое-что рассказать перед тем, как умру, — проговорила она. — Отнесите меня к автобусу.
Вокруг сложившегося пополам, перевернутого автобуса уже было много людей, растерянных и недоумевающих. Пара человек слонялась туда-сюда, кажется, они таскали трупы — так таскают чемоданы. Женщина с пакетом в руках раскрыла зонтик и стояла с таким видом, словно ждала следующего автобуса. Пассажиры нашего автобуса-убийцы и несколько пассажиров перевернутого автобуса пытались вытащить на улицу, в дождь раненых, застрявших внутри разбитого салона среди багажа и тел. Рука, за которую держалась умирающая на глазах девушка, лежала так, как она ее оставила.
Она тоже хотела в автобус, хотела помогать другим, но не из-за того, что испытывала горе, а, скорее, из чувства долга.
— Я его любила, — проговорила она. — Книгу сначала прочитала я. Я была ошеломлена, испугалась. Давать ему книгу было ошибкой. Она его тоже ошеломила, как и меня. Но этим дело не кончилось. Он захотел отправиться в ту страну. Я говорила ему, что это всего лишь книга, но мне не удалось переубедить его. Я так любила его. Мы отправились в путь, объездили много городов, повидали жизнь, увидели, что скрыто за цветом. Мы искали истину, но не нашли. Мы стали ссориться, я оставила его, вернулась домой к родителям и стала его ждать. В конце концов мой любимый вернулся ко мне, но уже совершенно другим. Он сказал, что книга сбила с толку многих, что из-за нее у многих несчастных людей жизнь пошла под откос, что книга — источник зла и бед. И что сейчас он поклялся отмстить книге за все разочарования и все разбитые жизни. Я ответила, что книга ни в чем не виновата, таких книг много. Сказала, важно то, что ты видишь во время чтения. Но он не слышал меня. Должно быть, он уже заразился от обманутых неудачников жаждой мести. Он рассказал мне о Докторе Нарине[19], сражавшемся против книги, о войне, которую он объявил чужим цивилизациям, уничтожающим нас, и вещам, пришедшим с Запада, о великой борьбе против слов и книг… Он упоминал о часах, о старинных вещах, о клетках для канареек, о ручных кофемолках, о колодезных журавлях. Я ничего не понимала, но я любила его. Его душила ненависть, но он был смыслом моей жизни. И поэтому я отправилась следом за ним в городок Гудул[20], где, как он сказал, ради «наших целей», будет собрание тайно объединившихся обиженных Западом торговцев. Нас должны были разыскать и встретить люди Доктора Нарина и отвезти к нему… А теперь вместо нас вы туда поезжайте… Остановите измену жизни и книге. Доктор Нарин ждет нас, молодых торговцев, присоединившихся к борьбе. Наши паспорта во внутреннем кармане пиджака моего милого друга… А от человека, который приедет нас забрать, должно пахнуть кремом для бритья «ОПА».
