Но сначала было не по себе. Она шла чуть позади, гремя своей погремушкой, и, видимо, паясничала у меня за спиной, как всякий ребенок. Потом, когда мы вышли на главную торговую улицу, подошла сбоку.
— Почему ты не ходишь на работу? — спросила она. — Мой папа ходит каждый день, кроме воскресенья.
— Мне незачем ходить на работу.
— У тебя и так куча денег?
Я кивнул.
— Целая куча?
— Да.
— И ты бы мог что-нибудь мне купить, если б захотел?
— Если б захотел.
Она показала пальцем на витрину магазина игрушек.
— Одну из этих, пожалуйста, захоти, только одну, пожалуйста…
Она вцепилась мне в руку и жадно засучила ногами по тротуару, пытаясь подтащить ближе к входу. Меня давно никто так не тянул, с детства. По животу прошла ледяная дрожь, и ноги стали ватными. В кармане было немного денег, и я не видел причин, почему бы что-нибудь ей не купить. Beлев дожидаться на улице, пошел внутрь и купил то, что она просила: маленького, розового, голого пупса из пластмассы. Стоило ей взять его в руки, как она потеряла к нему интерес. Немного погодя, все на той же улице, она стала клянчить мороженое. Встала в дверях магазина, дожидаясь, пока я подойду. За руку на этот раз не тянула. Конечно, я растерялся, не понимал, что происходит. Но был уже одурманен и ею, и теми чувствами, которые она во мне пробуждала. Дал ей денег на мороженое для нас обоих и разрешил самой выбрать. К подаркам она явно привыкла. Отойдя немного от магазина, я спросил как можно дружелюбнее:
— Разве тебя не учили говорить «спасибо», получая подарок?
Она окинула меня презрительным взглядом; вокруг тонких бледных губ след от мороженого:
— Нет.
Я спросил, как ее зовут. Хотел быть любезным.
— Джейн.
— А где же та кукла, что я тебе купил, Джейн?
Она посмотрела на свою руку:
— Осталась в кондитерской.
— Она тебе не нужна?
— Я ее забыла.
Я почти отправил Джейн обратно за куклой, но вдруг понял, что не хочу ее отпускать и что мы совсем рядом с каналом.
Канал — единственный поблизости водоем. Есть что-то особенное в прогулках у воды, даже когда она бурая и вонючая и течет на задворках фабрик. Фабрики заброшены, и у большинства зданий глухие стены. Можно пройти все два с половиной километра по тропе вдоль канала и никого не встретить. Тропа ведет мимо свалки металлолома. Еше два года назад тихий старик приглядывал за горой этого хлама из своей жестяной лачуги. Возле нее был столб с цепью, на которой он держал огромную овчарку. От старости она уже даже не лаяла. Потом лачуга, старик и собака исчезли, а на ворота навесили амбарный замок. Постепенно местная ребятня разворотила окружавший свалку забор, а ворота так и остались. Свалка — единственная достопримечательность на протяжении двух с половиной километров — остальной путь пролегает вдоль фабричных стен. Но я люблю канал — там, у воды, перестаю чувствовать себя узником (в отличие от всех остальных мест в этой части города).
Пройдя некоторое время молча, Джейн опять спросила:
— Куда ты идешь? Где ты будешь гулять?
— Вдоль канала.
Она задумалась на минуту.
— Мне к каналу не разрешают.
— Почему?
— Потому.
Теперь она шла немного впереди. Белый след вокруг рта засох. Ноги у меня стали совсем ватные, и казалось, что я вот-вот задохнусь в испарениях плавящегося на солнце асфальта. Нужно было во что бы то ни стало уговорить ее идти со мной к каналу. От одной мысли стало нехорошо. Я выбросил остаток мороженого и сказан:
— Я вдоль канала гуляю почти каждый день.
— Почему?
— Там так мирно… И можно столько всего увидеть…
— Чего всего?
— Бабочек.
Слово вырвалось раньше, чем я успел его остановить. Но она уже обернулась, в глазах вспыхнул интерес. Рядом с кананом бабочек нет и не может быть, они от вони бы перемерли. Ей не составит труда об этом догадаться.
— Какого цвета бабочки?
— Красные… желтые.
— А что еще там есть?
Я задумался.
— Есть свалка…
Она наморщила нос. Я быстро добавил:
— И лодки есть, лодки на каназе.
— Настоящие?
— Еще бы не настоящие.
Это тоже вышло само собой. Она замедлила шаг, и я за ней.
— Ты никому не скажешь, если я пойду? — спросила она.
— Никому-никому, но ты должна держаться как можно ближе ко мне, когда мы спустимся к каналу, поняла?
Она кивнула.
— И вытри рот — он у тебя весь в мороженом.
Она рассеянно провела по губам тыльной стороной ладони.
— Щи сюда, я вытру.
Я притянул ее к себе, зацепив левой рукой за шею. Послюнил указательный палеи на правой (жест, подсмотренный мной у других родителей) и провел им по ее губам. До этого я никогда не дотрагивался до чужих губ, не испытывал такого жгучего удовольствия. Оно было почти болезненным, распространилось от паха к груди и застряло там, как кулак, упершись изнутри в ребра. Я еще раз послюнил палец и почувствовал на кончике липкую сладость. Вновь провел по ее губам, но теперь она отстранилась.
— Больно, — сказала она. — Ты очень давишь.
Мы пошли дальше, она держалась рядом.
Спуск к тропе был на другом берегу канала, куда мы перейти по узкому черному мосту с высокими ограждениями. Джейн встала на цыпочки посреди и попыталась из-за них выглянуть.
— Подними меня, — сказала она. — Я хочу посмотреть на лодки.
— Их отсюда не видно.
Но я обвил ладонями ее талию и приподнял. Короткое красное платьице задралось, оголив ягодицы, и я снова почувствовал кулак в груди. Она повернула голову и сказала через плечо:
— Река очень грязная.
— Она и должна быть грязной, — сказал я. — Это же канал.
На каменных ступенях, ведущих к тропе, Джейн почти прижалась ко мне. Даже как будто затаила дыхание. Обычно вода в канале течет на север, но сегодня был полный штиль. Поверхность сплошь в клоках желтой пены, но и она неподвижна, потому что ни ветерка. Изредка по мосту над нами проезжала машина и совсем издали доносился шум лондонских улиц. Не считая этого, на канале было совсем тихо. Из-за жары пахло сегодня сильней — животной вонью, а не химической, видно, от желтой пены.
— Где бабочки? — шепотом спросила Джейн.
— Недалеко. Сначала надо пройти под двумя мостами.
— Я хочу назад. Хочу назад.
Мы были метрах в десяти от каменных ступеней. Она хотела остановиться, но я манил ее дальше. У нее не хватало смелости бросить меня и одной добежать до ступеней.
— Еще немного — и увидим бабочек. Красных, желтых, может, даже зеленых.
Я врал без зазрения совести, теперь было все равно. Она вложила свою руку в мою.
— А лодки?
— И лодки увидишь. Там, дальше.
Мы пошли, и я не мог думать ни о чем, кроме как о способах удержать ее рядом. В нескольких местах канал уходит в тоннели — под фабричными корпусами, шоссе и железной дорогой. Первым на нашем пути был тоннель, образованный трехэтажным зданием, соединявшим фабричные цеха на разных берегах. Здание пустовало, как и вся фабрика, и нижние окна были выбиты. Перед входом в этот тоннель Джейн попятилась.
— Что это там? Давай не пойдем.
Она услышала, как вода капает с потолка тоннеля в канал, а эхо делало звук глухим и зловещим.
— Это же вода, — сказал я. — Смотри, его насквозь видно.
В тоннеле тропа стала совсем узкой, поэтому я пропустил Джейн вперед, придерживая за плечо. Ее бил озноб. В дальнем конце она вдруг остановилась и показала вниз пальцем. Там, куда доходил солнечный свет, в двух шагах от выхода, между кирпичей рос цветок. Потерянный одуванчик, нашедший горстку живой земли.
— Это мать-и-мачеха, — сказала она, сорвала его и заткнула в волосы за ухо.
— Раньше мне здесь цветы не попадались, — сказал я.
— Ну, как же, — сказала она. — Бабочкам нельзя без цветов.
Следующие четверть часа мы шли молча. Джейн заговорила только раз, снова спросив про бабочек. Она как будто немного привыкла к каналу и больше не держалась за руку. Я хотел дотронуться до нее, но не мог придумать как, чтобы не напугать. Хотел придумать, о чем бы заговорить, но в голове было пусто. Справа от нас тропа становилась шире. За следующим изгибом канала на огромном пространстве между фабрикой и складом располагалась свалка. В небе перед нами был черный дым, и, обойдя изгиб, я увидел, что свалка и дымит. Группа мальчишек стояла вокруг сооруженного ими костра. Наверняка шайка — все были в одинаковых синих куртках и коротко стриженные. Насколько я понял, они собирались заживо запечь кошку. Над ними в неподвижном воздухе висел дым, за ними громоздилась куча металлолома, подобно горе. Кошка была привязана за шею к столбу — тому же, у которого некогда на цепи сидела овчарка. Передние и задние ноги кошки были связаны вместе. Мальчишки сооружали над костром клетку из обрывков заборной сетки, и, когда мы шли мимо, один из них начал подтягивать кошку к костру за веревку, накинутую ей на шею. Я взял Джейн за руку и ускорил шаг. Они были так поглощены своей молчаливой работой, что почти не взглянули на нас. Джейн боялась оторвать глаза от земли. Я держал ее руку, чувствуя, как сотрясается от дрожи все ее тело.
