— Да, Наташа, представь себе.
А рассказывать-то тяжело… Он слишком далеко упрятал память о тех днях, можно сказать, похоронил. Ух, как тяжело вспоминать, оказывается. Но если надо для дела, эксгумируем останки…
Он, конечно, не собирался рассказывать ей все. Но когда ищешь что-то, например, в шкафу, ведь приходится все его содержимое перерыть.
И он вытаскивал из своего шкафа нужную вещь, а за ней вдруг вытягивалась ненужная. Но такая, которую он никогда не забывал, не мог забыть.
Ника, Ника, Ника…
Что в ней было, из-за чего он до сих пор сходит с ума?
— …Потом она исчезла. А Кирка все ее ждал. Странно, да? Он ей на фиг не был нужен. А она ему нужна была до зарезу.
О ком это он сейчас? О Киркё или о себе? Артур замолчал, пытаясь отогнать эту мысль, откашлялся и довольно резко сказал:
— А теперь его хочешь бросить ты. Подумай: что в его голове застрянет после этого? Что он никому не нужен, вот что.
Наташа потерянно молчала. Совсем недавно, несколько часов назад, она пришла к выводу, что им надо расстаться, пока не поздно. И больше всего ей хотелось избавиться от этого маленького вероломного… А сейчас ей было и жалко его, и стыдно за себя: так раздуть глупую выходку испуганного ребенка!
Артур лег грудью на стол, взял ее руку и пытался снизу заглянуть в ее лицо.
— Наташа? Что скажешь?
Наташа молчала. Ведь не только из-за Кирилловой выходки она хотела развода. Ведь было еще что-то, о чем она думала, бродя сначала по улицам, потом по саду… Были какие-то доводы, убедительные, неотвратимые… Сейчас она их не помнила.
…Только вот сейчас, вот прямо сейчас опять чего-то не хватает. Все время не хватает чего-то, без чего ей так зыбко и неуютно. Чего?
Может, ее муж гипнотизер? Почему в его присутствии у нее пропадает ясность мысли, она не может вспомнить такие доводы, которые несколько часов назад казались просто плавающими на поверхности?
А теперь она и на самом деле не сможет уйти из этой семьи. Ее совесть загрызет, если она бросит бедного Кирилла…
А Артур тем временем поднес к губам ее руку, начал целовать, потянулся через стол, чтобы обнять ее. Она автоматически отстранилась.
— Что такое?
Вопрос прозвучал грозно. Он не хотел, ей-богу, не хотел! Он хотел спросить мягко, участливо. Но самец в нем был уязвлен.
— Не надо, — с неловкостью сказала Наташа. — Как ты не понимаешь? Я еще ничего не поняла…
Артур опустился на стул, посидел, поглядел.
— Ты просто устала, — объяснил он скорее себе, чем ей. — Прими-ка горячий душ и поспи. Мы потом все обсудим. Мне, как ты понимаешь, на работу пора. Кирилла я вечером привезу. Или пусть побудет у бабушки?
— Не знаю, — вяло ответила Наташа.
— Не знает она, — проворчал себе под нос Артур и пошел приводить себя в порядок. Сегодня совещание у губернатора, а он ночь не спал! Ну вот как он работать будет? Называется, нашел себе идеальную жену…
* * *
Наташа так и сидела на кухне и глядела в окно, пока за Артуром не захлопнулась дверь. Тогда она тяжело поднялась со стула и поплелась в ванную.
Она не торопилась рассказать дома о происшествии. «Все нормально, мамочка, просто Артур на несколько дней уехал в командировку, а я по вам соскучилась. Пришло в голову — вот и прикатила. Вот только не купила вам ничего, бессовестная».
Мама с Ксанкой переглянулись, Ксанка фыркнула и ушла к себе — якобы уроки делать. На самом деле в Интернете шастать. А мама захлопотала с угощением и вопросами дочку не донимала. Приехала — значит, так надо…
Наташа побродила по саду, сорвала яблочко штрифель, такое сочное — не ела, а пила. К реке сходила. Деревья уже желтеть да багроветь начинали, красота вокруг и покой, несмотря на людскую суету. Река текла ленивая, потемневшая. Устала за лето купать народ, теперь ждала, когда ее зима под лед спать уложит.
А Наташа, наоборот, словно пыталась очнуться. Пыталась разобраться в мотивах своего ухода от Артура. Что, и впрямь ухода? Разве все так плохо?
«Плохо», — сказал кто-то. Она так отчетливо услышала это, что даже поглядела по сторонам. Нет никого. Это ее внутренний голос. То есть она сама себе и сказала. И продолжала говорить — сама себе сама в себе. Как будто не себе.
Вспоминала с самого начала. С той поры, когда научилась читать, и для нее дороже книг ничего не стало. Она никогда не томилась в ожидании своего принца, как большинство девчонок. Мальчишки ей казались глупыми. И замуж она не собиралась. Даже мыслей об этом не было. Ее волновал выбор: языкознание или литературоведение, а не Вася или Вова. А потом влюбилась, как в омут бросилась. И ничего не видела.
Или видела все не так, как было и есть на самом деле. Артур торопится зарегистрировать брак? Не обращает внимания на то, что у нее ответственная пора — защита диплома. Не спрашивает о ее дальнейших планах. А она? А она на все согласна. Она идет с ним в загс накануне зачета. Легко принимает то, что он вдруг оказался вовсе не скромным клерком, или автомехаником, или программистом, как она думала, а птицей высокого полета. Ах, он хотел сделать ей сюрприз! А может, это все же была проверка? Ну, на предмет того, правда ли, что такая нетребовательная к условиям жизни, как он хочет… Ладно, это еще не беда, хоть и неприятно. А вот Кирилл…
Как только она подумала про Кирилла, острая обида опять колыхнулась в душе. Она так старалась! Она и вправду прониклась ответственностью за него! Она его так жалела! Пыталась понять все его переживания. И главное — он ведь с ней был таким милым. И вдруг — такое сказать? А Ольга Викторовна? Сразу поверила, сразу оскорбила!
Нет, это все надо срочно менять, она попала в чужую жизнь. Пока не поздно, надо возвращаться в свою.
А Артур? Он не только не сказал ей, что у него есть сын. Он и ребенка не подготовил к тому, что привел ему вторую маму. Как же он к ней, своей жене, относится, если явно противится тому, чтобы это слово прозвучало? А ведь это так естественно. Любой отец хочет, чтобы его дети стали для новой жены словно родные.
Нет, так жить нельзя.
Вот что она думала.
А сейчас? Он ведь не ради себя ее просил остаться… Ни слова о себе не сказал — только о Кирилле. И опять-таки ни слова о том, что она же вроде мама его сыну теперь.
Она сбилась со своего пути в этом сиреневом тумане. И теперь идет по незнакомой дороге, все время спотыкаясь.
Но — идет. А раз идет — то пора уже обед готовить. Продукты покупать.
И Наташа отправилась по магазинам.
* * *
Ольга Викторовна страшно возмутилась тем, что Артур не выгнал Наташу. Не верила, что Кирилл солгал, что Наташа его и пальцем не тронула.
— Конечно, она так будет говорить! Ты другого ожидал?
— Мам, — не выдержал Артур. — Я не собираюсь следствие устраивать по поводу того, шлепнула моя жена моего сына или не шлепнула. Можно подумать, он такой идеальный ребенок, что ему не за что наподдать! Ты себя вспомни. Вспомни-вспомни, как меня ремнем драла и в кладовке запирала.
Ольга Викторовна сначала смешалась, но быстро взяла себя в руки.
— Не забывай, что я — твоя родная мать! Мне простительно, к тому же ты был порядочным шалопаем.
И она рассмеялась, вспомнив, за что как-то применила к сыну непедагогичные меры.
Маленький Артур очень не любил, когда мама уходила вечером. А что она могла сделать, если у нее работа такая — актриса театра? Но уж если мама отправлялась с папой, да еще нарядная, как принцесса, — такого он перенести не мог.
В то время Валентин Петрович Коротаев был лишь главным агрономом в совхозе. И жили они в городе, а отец приезжал только на выходные — не было у него не то что «лексуса» — вообще никакой машины не было. И так как папа приезжал вечером в пятницу, а у мамы вечера свободными были редко, то выход в свет был случаем особым.
Артур, конечно, не знал, на какой важный для отца раут собирались в тот вечер родители. Там должно было решиться, дадут папе должность директора совхоза или не дадут пока. Он понял одно: мама и папа бросят его на тетю Тамару и уйдут. Мама специально для этого выхода сшила у самой дорогой в городе портнихи какое-то сногсшибательное платье и купила очень дорогие импортные туфли. Не купила — достала по великому блату.
И Артур придумал, как удержать маму дома. Он взял ножницы и вырезал по всему платью аккуратные дырочки. А туфли приклеил к полу шкафа клеем «Момент». Проделал он это перед тем, как мама собралась наряжаться…
Вот тогда и состоялась великая порка и запирание в темной тесной кладовке. Туфли кое-как отодрали, но мать их только на сцене могла носить. А вот платье пришлось выбросить.
— Согласись, я еще мягко с тобой обошлась, — отсмеявшись, сказала Ольга Викторовна.
— Ну, конечно, мягко! Надо было утопить, — буркнул Артур.
Ольга Викторовна нахмурилась:
— Смеемся, когда у нас такой серьезный вопрос. Так вот, сын: Кирчонка я тебе не отдам. Я теперь этой твоей овечке не доверяю.
