Дородная женщина бальзаковского возраста села на кровать и в упор смотрела на меня. Ее глаза следили за моим взглядом, но казалось, что думает она совсем о другом. Хоть они и были обращены в мою сторону, но ничего перед собой не видели. Я сел за стол и вперился в штукатурку на стене за ее спиной. На стене этой ничего не было — только сама белая стена, пристально глядя на которую, начинало казаться, что она как бы кренится вперед. Я боялся, что стена вот-вот рухнет женщине на голову. Но опасения были излишни: просто лучи света так преломляются.
— Что-нибудь выпьешь? — предложила женщина. Я отказался. — Чего стесняешься? Ничего особенного не предлагаю.
— Тогда мне того же, — сказал я, показывая пальцем на ее стакан.
Через пять минут она принесла две порции водки с тоником и пепельницу. Я сделал глоток из своего стакана — кхе, не разбавлено. Решив подождать, пока растает лед, я закурил. Женщина сидела на кровати и глоток за глотком пила свою, куда более крепкую порцию. Иногда похрустывала льдом.
— Тело у меня крупное, — сказала она, — вот и не пьянею.
Я кивнул. С моим отцом было так же. Но в споре с алкоголем победителей не бывает. Пока собственный нос не уйдет под воду, они ничего не замечают. Отец умер, когда мне было шестнадцать. Так легко, будто и не жил вовсе.
Женщина продолжала молчать. После каждого ее глотка в стакане потрескивал лед. В раскрытое окно иногда влетал ветерок. Он дул с юга, по пути переваливая через другой холм. Стоял тихий послеобеденный полдень. В такую погоду так и хочется уснуть. Однако где-то вдалеке зазвонил телефон.
— Попробуй, открой шкаф, — сказала она.
Я подошел к шкафу и послушно распахнул обе створки. Внутри плотными рядами висела одежда. Добрая половина — платья, остальное — юбки, блузки и пиджаки. Вся одежда — летняя. Встречалась и ношеная, но по большей части упаковки были нетронуты. Юбки почти все — мини. И по стилю, и по фактуре одежда совсем недурная. Не то чтобы броская, но выглядит вполне прилично. Накупив столько одежды, на каждое свидание можно приходить в чем-нибудь новом. Посмотрев еще какое-то время на одежду, я закрыл дверцу.
— Великолепно.
— А теперь открой ящики, — сказала женщина.
Я несколько поколебался, но потом махнул рукой и один за другим выдвинул ящики. Я никак не считал приличным рыться в вещах девушки в ее отсутствие, пусть даже мне разрешила ее мать, но противиться воле женщины тоже не хотелось. Я не знаю, что на уме у человека, который пьет с одиннадцати утра. В самом верхнем ящике лежали тенниски и рубашки. Все выстиранные, аккуратно уложенные, без единой морщинки. Во втором — сумки, ремни, носовые платки и браслеты. Было также несколько полотняных панам. В третьем — носки и трусы. Все очень чистое и аккуратное. Мне почему-то стало грустно. Будто в груди что-то отяжелело. И я закрыл ящики.
Женщина, сидя на кровати, разглядывала пейзаж за окном. Ее стакан был почти пуст.
Я опять сел на стул и закурил. За окном виднелся отлогий спуск, и там, где он заканчивался, начинался новый холм. Зеленые волны покрова земли тянулись докуда хватало глаз, поверх них — цепочка словно бы наклеенных жилых участков. У каждого дома — сад, в каждом саду — лужайка.
— Что думаешь? — спросила женщина, продолжая смотреть в окно. — О ней?
— Что я могу думать о человеке, которого ни разу не видел?
— Разве одежды недостаточно, чтобы составить представление о девушке?
Я представил свою подругу. Попытался вспомнить, что носила она. Но не смог. Перед глазами возник только смутный образ. Стоило мне вспомнить ее юбку, как пропадала блузка, вспоминал шляпку — а лицо уже было чьим-то чужим. Всего-то полгода назад, но я ничего припомнить не мог. В конечном итоге, что я вообще знал о ней?
— Не знаю, — снова сказал я.
— Хоть первое впечатление. Какое угодно. Скажи хоть что-нибудь.
Чтобы выиграть время, я отпил водки с тоником. Лед почти весь растаял, тоник напоминал ситро. Крепкий привкус водки прошел по горлу, опустился в желудок и превратился в пленительную теплоту. Ворвавшийся в комнату порыв ветра смел со стола прах.
— Очень опрятная и аккуратная девушка. Себя не навязывает, но не из робкого десятка. Успехи выше средних. Учится в женском институте или колледже. Подруг у нее немного, но все они верные... Совпадает?
— Продолжай.
Поболтав стаканом, я вернул его на стол.
— Дальше не знаю. Даже не уверен, совпадает то, что я уже сказал, или нет.
— В общем, совпадает, — бесстрастно сказала она, — в общем-то — да.
Я почувствовал, как ее существо постепенно и украдкой заполняет комнату. Она походила на белую расплывчатую тень. Нет ничего — ни лица, ни рук, ни ног. Она пребывала в каком-то слегка искривленном пространстве, образованном морем света. Я сделал еще глоток водки с тоником.
— У нее есть парень, — продолжал я. — Один или два. Не знаю. Насколько они близки, не знаю тоже. Но это без разницы. Проблема в том, что... она не может привыкнуть к предметам: к своему телу, к собственным мыслям, к своим целям, а также — к чужим требованиям... Примерно так?
— Да, так, — спустя минуту сказала женщина. — Я понимаю, о чем ты.
А вот сам я ничего не понимал. Видимо, слова мои несли некий смысл. Но я не мог понять, чьи это слова и кому предназначены. Я очень устал, хотелось спать. Мне казалось: засни я, и все станет понятнее. Но при этом я не был уверен, что от этого мне станет легче.
Женщина больше не открывала рта, я тоже молчал. Десять минут, пятнадцать. Мне было неловко, и, в конце концов, я выпил половину водки с тоником. Усилился ветер, он покачивал большие круглые листья камфарного дерева.
— Извини, что я тебя задержала, — спустя какое-то время сказала женщина. — Обрадовалась, что ты так красиво постриг лужайку.
— Спасибо на добром слове.
— Я заплачу, — сказала она и полезла белой ручищей в карман платья. — Сколько с меня?
— Вам скоро пришлют счет. Оплатите, пожалуйста, в банке.
— Хм-м.
Мы спустились по той же лестнице, миновали тот же коридор и вышли в прихожую. Коридор и прихожая, как и раньше, были окутаны зябким мраком. Словно в детстве, когда в жаркий летний полдень я брел босиком вверх по течению мелкой реки и проходил под большим высоким мостом. Темно, вдруг холодеет вода, и галька становится на удивление скользкой. Уже обувшись и открыв дверь, я вздохнул спокойно. Я весь утопал в солнечных лучах, ветер пах зеленью. Над оградой, сонно жужжа, вились пчелы.
— Очень красиво пострижено, — повторила женщина, глядя на лужайку.
Я тоже посмотрел. Действительно, красиво.
Она вынула из кармана горсть всякой всячины и отделила мятую купюру в десять тысяч иен. Не очень старую, но уж больно мятую. Ей лет четырнадцать-пятнадцать. Я поколебался, но понял, что лучше не отказываться, и принял деньги.
— Спасибо, — лишь сказал я.
Казалось, женщина хочет добавить что-то еще. Только не знает, с чего начать. Поэтому она просто смотрела на пустой стакан в правой руке. Затем опять перевела взгляд на меня.
— Если снова решишь заняться стрижкой лужаек, непременно позвони. Хоть когда.
— Хорошо, — ответил я. — Непременно позвоню. А вам спасибо за сэндвичи и выпивку.
Она буркнула то ли «ага», то ли «пока», повернулась ко мне спиной и направилась в дом. Я завел пикап, настроил радиоприемник. Часы показывали четвертый час.
По пути, чтобы стряхнуть с себя дрему, я подъехал к придорожному ресторанчику и заказал колу и спагетти. Спагетти оказались жутко невкусными, я осилил только половину. Хотя какая разница — все равно есть не хотелось. Стоило официантке с болезненным цветом лица убрать со стола посуду, как я задремал прямо на пластиковом стуле. Ресторанчик был пуст, от кондиционера веяло прохладой. Дремал я недолго и никаких снов не видел. Сам сон казался мне сном. Но когда я открыл глаза, солнце палило слабее. Я выпил еще один стакан колы и расплатился полученной десяткой.
На парковке я сел в машину, не вставляя ключ в замок, выкурил сигарету. На меня разом навалилась какая-то мелкая усталость. Выходит, устал я все-таки очень сильно. Решив пока никуда не ехать, я развалился на сиденье и выкурил еще одну сигарету. Казалось, что все эти события произошли в далеком-предалеком мире. Когда смотришь в бинокль с обратной стороны, все видится на редкость четко и неестественно.
«Ты слишком много от меня требуешь, — писала подруга, — но я не считаю, что кому-то от меня что-либо нужно».
Все, что требую я, так это аккуратно стричь лужайки, — подумал я.
Сначала пройтись газонокосилкой, после чего сгрести траву бамбуковыми граблями, и уже затем подравнивать ножницами. Только и всего. У меня это получается. Потому что чувствую: я должен это делать.
— Разве не так? — вырвалось у меня вслух. Ответа не последовало.
