Материнская любовь считается самой чистой и естественной любовью на земле. Люди убеждены, что материнский инстинкт рождается чуть ли не раньше женщины, живет вместе с ней все детство и юность и расцветает после появления ребенка. Можно быть эгоистичной, распущенной и даже жестокой, но не обожать свою кровиночку немыслимо! Даже самая что ни на есть плохая женщина обязана любить свое дитя. И никому не ведомо, сколько молодых матерей мучаются совестью и считают себя чуть ли не чудовищами из-за того, что не испытывают горячей привязанности к собственному ребенку. Или от того, что любят одного своего отпрыска значительно сильнее, чем другого. Сколько таких несчастных женщин вынуждены скрывать свои истинные чувства и изо дня в день постоянно лгать — не только окружающим, но и себе!
Однако очень скоро Малахов вынужден был признать, что дело не в отсутствии элементарной привязанности. Лана не просто не питала к дочке нежных чувств, она испытывала к ней острую неприязнь.
Несколько раз он пытался поговорить с супругой на эту тему и каждый раз слышал в ответ длинные тирады о бессонных ночах, постоянных болезнях и бесконечных вопросах «а почему?».
— Но ведь это нормально, — удивлялся он. — Все дети растут, болеют и задают вопросы. Почему тебя это так раздражает?
— Тебе легко говорить! Я ведь поднимала ее совсем одна… Думаешь, легко мне было и семью кормить, и ребенка растить? — возмущалась в ответ Лана. О том, что Долькой почти все время занималась бабушка, она как-то забывала.
— И потом, у нее ну совершенно несносный характер! — каждый раз добавляла супруга. — Она какая-то… чужая.
Долька и правда была словно из другого мира. Она напоминала нежное деревце, которое так и не смогло прижиться на чужеродной почве. Глядя на нее, Виталий иногда думал: может, причина кроется в южных генах? Трудно ей, полуиспаночке, приспособиться к нашей суровой жизни, к зиме, длящейся по полгода… Девочка действительно очень много болела, мгновенно простужалась, с середины осени до поздней весны не вылезала из ангин и ОРЗ. А ведь физическое здоровье — это еще полбеды. И по натуре своей Долька всегда сильно отличалась от своих сверстниц. Очень скрытная — «никогда не поймешь, что у нее на уме!» — возмущалась Лана, — немного диковатая, излишне впечатлительная, не по годам взрослая и рассудительная.
Очень скоро они поняли, что у них много общего. Ей нравились те же книги и те же мультфильмы, что и Малахову. Оба они любили, задрав голову, смотреть в небо, и никак не могли решить, что же им нравится больше — облака или звезды. Первое время он даже поднимал ее и сажал к себе на плечи — ей почему-то казалось, что так небо видно гораздо лучше… Она боялась грозы — как и он в детстве. Она ненавидела кипяченое молоко с пенками, обожала клубнику, вареную колбасу и сосиски, могла, не вылезая, просидеть чуть ли не целый день в воде и просто млела от аромата свежескошенного сена. У нее было почти такое же острое обоняние, как и у Виталия, но при этом она воспринимала весь мир через цветовую гамму. Девочка запросто могла сказать что-то вроде: «пахнет чем-то красным» или «дяденька такой желтенький в полосочку». И один только отчим понимал, что запах ей неприятен, а человек симпатичен.
А еще у нее были какие-то очень своеобразные игры. Она могла часами сидеть, не отрывая взгляда от картинки, и тихо шептать что-то себе под нос.
— Что ты делаешь, Долька?
— Играю.
— Во что? — удивлялся Малахов.
В ответ она показывала рисунок из детского журнала.
— Видишь замок? Вот в этой башне живет принцесса, ее заточила туда злая королева. У принцессы розовое платье и маленькая золотая корона. Она сидит у окна и рисует цветы. А королева сейчас вот тут, видишь большое окно? Там, за окном, ее спальня, вот тут тронный зал, а на этом этаже зал для танцев. Принцессе туда нельзя ходить, но когда во дворце бывает бал, она потихонечку выбирается из своей башни, переодевается судомойкой и прибегает смотреть на танцующих. А вот по этой дороге через сад скоро приедет принц и освободит принцессу…
Виталий слушал ее и поражался. Это же надо — придумать целую сказку на основе самой что ни на есть заурядной журнальной картинки!
У нее не было подружек, но девочка, похоже, этим совсем не тяготилась. Времяпровождение, которое дети именуют емким словом «гулять», Дольку совершенно не интересовало. Она предпочитала сидеть дома за книгой, альбомом для рисования или тетрадью — к тому времени, когда Малахов поселился с ними, девочка уже умела писать печатными буквами и сама заносила в блокнот свои стихи. А через несколько лет у нее появилась еще одна любовь — компьютер. Выдержав целый бой со Светланой, считавшей это совершенно ненужной тратой, Виталий все-таки подарил Дольке это величайшее после колеса изобретение человечества. С тех пор его «испанская дочь» целые сутки напролет проводила за монитором, играя в «стрелялки» или «стратегии», блуждая в лабиринтах Интернета, осваивая компьютерную графику или печатая. Конечно, столь долгое сидение у компьютера было очень вредно. Но Нины Михайловны, заботившейся о здоровье внучки, к тому времени уже не было на свете, Лану совершенно не волновало, чем занимается дочь, — лишь бы оставила ее в покое, а Малахов сам очень увлекался компьютером и вечерами с удовольствием играл вместе с Долькой.
Он очень быстро стал чувствовать и считать малышку своей дочкой. От слова «падчерица» его просто воротило. Какая Долька ему падчерица? Самая что ни на есть дочь. Тем более что других детей у них не было. Однажды — это было на втором году совместной жизни, когда Лана начала жаловаться, что устала от работы и хотела бы просто посидеть дома, — он предложил:
— Так давай заведем второго ребенка! Будет у Дольки брат или сестра.
Супруга так и отрезала в ответ:
— Нет уж! Хватит с меня и этой!
Впрочем, скоро умерла от инфаркта Нина Михайловна, и увольнение Ланы оказалось вполне естественным — надо же кому-то заниматься хозяйством.
Долька перенесла кончину бабушки на удивление легко. Только спросила:
— А ты веришь в то, что после смерти люди попадают на небеса?
Он пожал плечами.
— Даже не знаю, что тебе сказать… Но, наверное, это было бы неплохо. Не исчезнуть совсем, а жить где-нибудь на облаках… Или на звездах. Ты куда хотела бы — на облака или на звезды?
— Мне все равно, — очень серьезно отвечала она. — Хоть под землю, в ад — лишь бы с тобой.
— Ну что ты, Долькин! — растрогался и смутился Виталий. А она придвинулась поближе и ткнулась носом в его плечо.
Малахов понимал, что стал единственным человеком, к кому девочка была привязана по-настоящему. Ему она читала все свои стихи (с раннего возраста ее творчество четко делилось на публичное и интимное), показывала чудесные рисунки, обсуждала прочитанные книги, поверяла свои сокровенные мысли и переживания, только его обнимала и целовала, к нему забиралась на колени.
Как все женщины, в чьих жилах течет южная кровь, Долька довольно рано созрела. Виталий с удивлением наблюдал, что уже к двенадцати годам у его дочки стала расти грудь, оформилась талия, изменилась походка. И интересы тоже стали другими. И книги. Девочка зачитывалась Буниным, Цвейгом, Золя, Мопассаном, а однажды, когда ей было тринадцать, где-то раздобыла и проглотила за одну ночь «Лолиту» Набокова.
— Мне очень понравилось! — заявила она.
— Что ж там может понравиться? — изумился Виталий. С его точки зрения, вещь была премерзейшая, он ее даже дочитать до конца не сумел. Малахова вообще удивляло, почему это современная литература так тяготеет к описанию всевозможных извращенцев, психов и маньяков. Как будто о нормальных людях уже и сказать нечего.
— Все. Очень хорошо написано. Очень психологично. И жизненно. Я хотела бы обсудить эту книгу с тобой, — продолжала она, но Виталий только головой замотал:
— Нет уж, Долькин, уволь, это совершенно не моя вещь. Я все больше по Хемингуэю.
А вскоре за этим Лана устроила ему скандал из-за дочери. Первый за всю историю семейной жизни. Раньше они, как и все супруги, конечно, ссорились, но чтобы так…
Виталий купил Дольке новую компьютерную игру, «Симе», симулятор жизни. Она давно хотела ее иметь, много раз говорила об этом и, разумеется, несказанно обрадовалась подарку. Увидев, как Малахов вынимает из кармана квадратную пластиковую коробочку с яркой этикеткой под прозрачной крышкой, девочка издала восторженный возглас, с разбегу повисла у него на шее и звонко расцеловала. Виталий, смеясь, закружил ее по комнате. Лана с неудовольствием наблюдала за ними.
— Долорес, перестань сейчас же! — строго сказала она вдруг. — Виталий, отпусти ее. Ты ужинать будешь?
Он осторожно опустил девочку на пол. Есть хотелось, но Долька глядела такими умоляющими глазами-виноградинами…
