Я знала, о каких книгах говорит Иэн. Как-то раз, когда мне было двенадцать, меня на неделю оставили с нашей утвердившейся в вере соседкой, и я прочитала три книги с полки ее дочери, и они мне страшно понравились, до этого я не читала ничего настолько романтичного и захватывающего. Я помнила только одну из этих книг: она начиналась с того, как над Африкой летит самолет и сидящий в нем отступивший от веры христианин замечает, что пилот, прежде чем съесть бутерброд, читает молитву. Он заводит с пилотом беседу о вере, но вскоре самолет падает, и все пассажиры разбросаны по Сахаре, и так далее, и тому подобное, а потом все либо спасаются, либо погибают. Это было очень здорово, но я даже тогда понимала, что это не очень хорошие книги. Как же мог Иэн, ребенок, семь раз прочитавший «Ветер в ивах», купиться на такое?
— Все равно мне очень понравилось, потому что потом ко мне в гости пришли друзья из церкви, а в этом году гостей у меня больше не будет: для празднования дня рождения я уже слишком большой.
День рождения у Иэна был в апреле, я знала это из его библиотечной анкеты.
— Тебе, кажется, одиннадцать исполняется? — спросила я. — По-моему, это совсем не много. Твои одноклассники тоже не празднуют в этом году свои дни рождения?
Иэн вздохнул, приподнял целлофановую пленку и распределил печенье на тарелке так, чтобы заполнить освободившееся место, откуда я взяла одну штуку.
— Не в этом дело, — проговорил он. — Но просто, знаете, в прошлом году… Я отмечал день рождения и пригласил одних только девочек, и праздник получился отличный, в основном мы играли на улице — искали спрятанное сокровище. Но папа сказал, что в этом году мне нужно пригласить либо только мальчиков, либо поровну мальчиков и девочек. Но таких дней рождения никто давным-давно не устраивает! Все устраивают праздники с ночевкой, а с ночевкой мне не хочется никого приглашать. И вот папа сказал, что тогда у меня не будет никакого дня рождения, а я сказал, хорошо, но можно мне в таком случае пригласить друзей из религиозной группы, а он сказал, что, конечно же, нет, но я понятия не имею, почему он так сказал. И еще он потом сказал, что я вообще уже слишком взрослый для дней рождения и что лучше они подарят мне деньги, сэкономленные на празднике, и я смогу себе на них что-нибудь купить.
Иэн выглядел расстроенным, если не сказать безутешным, но у меня сложилось впечатление, что рана эта у него давнишняя. До его дня рождения оставалось еще четыре месяца, а он уже сейчас не мог думать ни о чем другом. Я очень старалась не принимать ничью сторону, быть нейтральным и дружелюбным библиотекарем, который только сидит, как внимательный доктор, слушает и кивает. Но на этот раз я не смогла сдержаться.
— Иэн, — сказала я, — мне кажется, это несправедливо. Ну просто совсем несправедливо.
Он улыбнулся, оглянулся, чтобы убедиться, что по лестнице не спускается Соня, и взял себе одно ирландское печенье. Я тоже взяла еще одно, хотя первое так и висело, прилипнув, у меня в горле.
Нужно было срочно найти для этого мальчика идеальную книгу — такую, которая унесла бы его за пятьдесят тысяч миль от матери, пастора Боба и Ганнибала, штат Миссури. Но вместо этого я сказала только:
— Печенье просто потрясающее.
Когда я вернулась домой, художник-постановщик Тим стоял, прислонившись к стене у входа в свою квартиру, со слезами на глазах и абсолютно счастливым видом. В тот вечер я рано сбежала от Гленна, сославшись на утреннюю работу.
— Библиотекарь Люси! — воскликнул Тим и поцеловал меня в щеку. — Я вусмерть пьян! У нас вечеринка в честь ежегодного обращения президента. Меня отправили за костюмами. Пойдем, поможешь мне!
Тим сел на пол, чтобы завязать шнурок. Из его квартиры доносился смех и шум, похожий на звон бьющейся посуды.
— Тим, у меня есть к тебе вопрос, — сказала я, пока мы шли к костюмерной.
Тим отпер дверь и дернул цепочку висящей над головой лампы. В эту комнату я приходила стирать белье и однажды завизжала от ужаса, приняв лежавший на столе парик за спящее животное. Комната представляла собой тщательно организованное пространство с рядами аккуратно подписанных пластмассовых ящиков: «Блестяшки», «Шляпы», «Милитари», «Трико», «Женские туфли, 39–41», «Тенниски». Стены украшали старые театральные афиши и огромная оленья голова, на одном из рогов которой красовалась соломенная шляпа.
— Да! — прокричал Тим. — Вопрос! Задавай!
Он вытащил из-под стола в центре комнаты картонную коробку и принялся в ней копаться.
— Так вот, — начала я. — Какие книги ты бы порекомендовал десятилетнему мальчику, которому необходима ненавязчивая поддержка в кое-каких вопросах сексуальной ориентации, которые его, может быть, беспокоят, а может быть, и нет?
— А, — проговорил Тим задумчиво, после чего достал из коробки красный банный халат и швырнул его на древнюю швейную машинку цвета авокадо, стоявшую в углу комнаты. — Сейчас хороших книг на эту тему целое море, правда, в основном они для детей постарше. Он много читает? Выбирай костюмы. Все сгодится. У нас там человек шестьдесят пять народу, клянусь мамой! Я понятия не имел, что у Ленни есть друзья.
Я сняла с полки ящик с надписью «Шляпы». Верхней оказалась шляпа Авраама Линкольна, и я решила, что она вполне подойдет. Я достала ее и положила на стол.
— Понимаешь, — продолжала я, — важно, чтобы это было не слишком явно. Его родителей хватил бы удар, если бы я дала ему книгу под названием «Дружок, признайся всем, что ты голубой!».
— Насколько я помню, это отличная вещь, — сказал Тим, навешивая себе на плечи груды каких-то ночнушек. — Нет, слушай, я сейчас отвечу на твой вопрос.
Он выбросил вперед руку с вытянутым указательным пальцем и прищурил один глаз.
— «Гадкий утенок»! — победоносно воскликнул он. — Вот что тебе нужно!
— Нет, — покачала я головой. — Мальчику десять лет. К тому же он очень умный. Он надо мной только посмеется.
— Хорошо. Тогда серия про страну Оз. Причем вся целиком, а не только первая книга.
Я уже готова была с ним согласиться, но Тим продолжал:
— А все почему?
Он опрокинул содержимое ящика «Блестяшки» на стол и тут же затолкал все обратно, после чего вручил ящик мне и сверху водрузил шляпу Линкольна.
— Потому что страна Оз — это настоящий гейский культ, — сам ответил он на свой вопрос. — И не только из-за Джуди Гарленд.
Тим сорвал с вешалок две блестящие туники елизаветинской эпохи, подхватил красный халат и открыл дверь.
— Тут целых два интересных факта. Во-первых, во всей серии нет ни одной любовной истории. Тебя не затруднит выключить свет? Если там что и есть про любовь, то только так, цирк сплошной. Короче, это такой особый мир, свободный от гетеросексуальных отношений. И там даже есть один мальчик, который превращается в девочку. Просто р-раз! — и готово.
— Точно, — подтвердила я. — Озма[50].
— Ну и, во-вторых, там все ужасно странные, но люди принимают их такими, какие они есть. Типа, а, хорошо, у тебя тыква вместо головы, а вон тот парень сделан из железа, а ты — говорящая курица, ну да ничего, давайте все равно отправимся все вместе в путешествие!
Ленни встретил нас наверху у входа в квартиру, вид у него был не менее пьяный. Он схватил платья, которыми был увешан Тим, и с криком «Костюмы!» бросился обратно к гостям. Когда мы переступили через порог, в квартире уже вовсю шла примерка. Бет Хопкинс, рыжеволосая актриса, чьи фотографии я помогала инсценировать, подбежала ко мне, выхватила у меня из рук коробку с надписью «Блестяшки» и принялась разбрасывать по комнате сверкающие ободки для волос, шарфы и сережки.
— Народ, тут все знакомы с Люси? — крикнул Тим. — Мы обожаем Люси! Это героически терпеливый человек!
Бет резко развернулась ко мне и схватила за плечо.
— Вы были восхитительной невестой! — воскликнула она. — Настоящей красавицей!
— Вы долго не замечали подмены? — смеясь, спросила я.
— Ой, мамочки, недели две, не меньше!
Все кончилось тем, что я скорее наблюдала за вечеринкой, чем участвовала в ней. В какой-то момент мне на голову нацепили шляпу Линкольна, и я устроилась на диване с пивом, которое мне принес Ленни. Большинство мужчин нарядились в платья и изображали республиканских домохозяек, часть женщин расхаживала по комнате в образе проституток, а остальные играли разных шекспировских персонажей. Тим, одетый в банный халат, развалился в кресле и выкрикивал оттуда расистские оскорбления. Когда президент в телевизоре взошел на подиум и седовласые мужчины у него за спиной поднялись, чтобы ему аплодировать, Ленни сделал погромче. Очевидно, целью сегодняшней вечеринки было отреагировать на обращение президента так, как отреагировал бы тот, в чей костюм ты нарядился. Ленни, одевшийся в одну из елизаветинских туник, при каждом упоминании космической программы взвизгивал и крестился. Тим и республиканские жены отвечали одобряющими возгласами на все намеки на ханжество и нетерпимость в речи президента. А когда глава государства произносил слово «ядерный», всем собравшимся полагалось немедленно выпить.
