– Вообще-то я не про то, – нахмурился Фрейзер.
Дункан понимал, что Фрейзер говорит о другом. Но вздернул плечо и продолжил с той же беспечностью:
– Работа легкая. Вообще-то, мало чем отличается от вышивания. Голова свободна – думай о чем хочешь. Мне нравится.
Казалось, Фрейзер озадачен.
– А тебе не хотелось бы заняться чем-то слегка... ну, поинтереснее?
Дункан фыркнул:
– Не важно, чего бы мне хотелось. Представь физиономию клерка из службы занятости, если я стану говорить, мол, хочу того и не хочу этого? Слава богу, есть хоть такая работа. У тебя по-другому. Если б ты был как я... в смысле, с моим прошлым... – Он сбился и стал ковырять прибрежный мусор – камушки, осколки фарфора и ракушек. Фрейзер ждал продолжения. – Не стоит об этом говорить. Скукота. Расскажи лучше, чем ты занимался.
– Сначала я хочу узнать о тебе.
– Да узнавать-то нечего. Ты уже все знаешь. – Дункан улыбнулся. – Расскажи, где побывал. Ведь ты написал мне из поезда.
– Я написал?
– Ну да. Сразу, как вышел. Не помнишь? Письмо, конечно, оставить не разрешили, но я его прочел раз пятьдесят. Буквы скакали, а бумага была в пятнах – ты написал, лукового сока.
– Луковый сок? – задумался Фрейзер. – Ах да, теперь вспомнил! В поезде ехала женщина с луком, а мы его три года не видели. У кого-то нашелся нож, мы разрезали и съели сырую луковицу. Полный восторг!
Он рассмеялся и прихлебнул пиво – кадык дернулся, точно пойманная рыба.
Видимо, это был поезд, которым он ехал в Шотландию, сказал Фрейзер; там было что-то вроде лесоповала, где его с другими отказниками держали до конца войны.
– Потом я вернулся в Лондон и нашел работу в одной конторе, занимавшейся беженцами: составлял списки, подыскивал жилье, устраивал детей в школу. – Вспоминая, Фрейзер покачал головой. – Такого наслушался – у тебя бы волосы дыбом встали. Истории людей, которые потеряли все. Русские, поляки, евреи рассказали о лагерях такое – поверить невозможно. Что писали в газетах, полная фигня... Этим занимался год. Больше не выдержал. Еще немного, и я бы вышиб себе мозги!
Фрейзер улыбнулся, но затем сообразил, что сказал, и, встретив взгляд Дункана, покраснел, однако тотчас снова заговорил, скрывая промашку. Беженцами он занимался до прошлой осени, потом стал пробовать себя в журналистике с прицелом на работу в политических журналах. Приятель нашел ему «халтуру», которую он до сих пор не бросил, надеясь, что подвернется что-нибудь серьезнее. Пару месяцев кантовался с девушкой, но у них не сложилось – здесь Фрейзер снова покраснел. Она тоже занималась беженцами.
Говорил Фрейзер ладно и бегло – точно радиокомментатор. Хорошо поставленный голос звучал отчетливо, и пару раз Дункан морщился, понимая, что речь приятеля разносится по берегу, достигая ушей других выпивающих. Фрейзер вновь стал казаться чужаком. Не получалось представить его на шотландском лесоповале или с девушкой в Лондоне; он возникал лишь в том образе, каким Дункан привык ежедневно видеть его в тесной камере Уормвуд-Скрабз:16 вот он, накинув на плечи грубое тюремное одеяло, хлебом вытирает чашку с какао; вот он стоит у окна, его длинное бледное лицо освещено луной и разноцветными всполохами.
Дункан уставился в стакан и не сразу осознал, что собеседник замолчал и смотрит на него.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Фрейзер, встретив его взгляд. Он говорил тише и казался смущенным. – Стараешься представить, каково мне было работать с беженцами, слушать все эти истории и сознавать, что сам я ничего не делал, когда другие воевали. – Он бросил камешек, и тот заскакал по берегу. – Было противно, если хочешь знать. Я был противен себе – не потому что отказался воевать, а потому что моего протеста было мало. Потому что в начале войны не особо старался найти иные пути и убедить других попытаться вместе их отыскать. Противно, оттого что я здоров. И просто потому, что жив. – Фрейзер опять покраснел и, глядя в сторону, сказал еще тише: – Кстати, я думал о тебе.
– Обо мне?
– Вспоминал... ну, что ты говорил.
Дункан вновь уставился в стакан.
– Мне казалось, ты совсем забыл про меня.
– Не глупи! – подался вперед Фрейзер. – Просто со временем завал. У тебя нет, что ли?
Дункан молчал. Подождав ответа, Фрейзер отвернулся, несколько раздраженно. Он глотнул пива, завозился с трубкой и пососал черенок, отчего его щеки вновь превратились в бурдюк.
«Жалеет, что позвал меня, – решил Дункан, выколупывая из земли камешек. – Удивляется, на кой черт ему это понадобилось. Прикидывает, как поскорее от меня избавиться». Он вновь подумал о мистере Манди, который ждал его к чаю; наверное, смотрит на часы или даже беспокойно выглядывает на улицу...
Дункан снова почувствовал взгляд Фрейзера. Повернулся, их взгляды встретились. Фрейзер улыбнулся:
– Я уж и забыл, какой ты скрытный, Пирс. Привык к ребятам, которым лишь бы потрепаться.
– Извини, – сказал Дункан. – Можем уйти, если хочешь.
– Бог с тобой, я не это имел в виду! Просто... Так ничего о себе и не расскажешь? Я болтал как ненормальный, а ты и слова не вымолвил... Не доверяешь мне?
– Не доверяю? Да нет. Вовсе нет. Просто нечего рассказывать, только и всего.
– А ты попробуй! Не отвиливай, Пирс. Давай!
– Да нечего рассказывать.
– Что-нибудь да найдется. Я вот даже не знаю, где ты живешь. Ну, где ты живешь? Рядом с фабрикой?
Дункан заерзал.
– Да.
– В доме? В квартире?
– Ну... – Дункан снова поерзал, не зная, как избежать ответа. – В доме, – сказал он и, помолчав, добавил: – В Уайт-Сити.
Как он и предполагал, Фрейзер выпучил глаза:
– В Уайт-Сити? Брось! Рядом с тюрягой? Как же ты терпишь? Мне вон и Фулем кажется слишком близким. Уайт-Сити... – Он изумленно покачал головой. – Но почему там? Ведь твои родные... – Фрейзер припоминал. – Кажется, они жили... Где, в Стритеме?
– Я не с ними живу, – машинально сказал Дункан.
– Не с ними? Почему? Ведь они тебя навещали. У тебя сестры, да? Одну я запомнил... Как же ее звали? Валерия?.. Вив! – Фрейзер дернул себя за волосы, – Господи, все вспоминается! Она приходила на свидания. Такая добрая. Не то что моя чертова сестрица. Вы что, поругались?
– Дело не в ней, – сказал Дункан. – В остальных. Мы и раньше-то не ладили, а после... Ну, ты понимаешь. Когда я вышел, стало еще хуже. Муж старшей сестры меня на дух не переносит. Я раз услышал, что он говорит обо мне дружкам. Назвал меня... маленьким лордом Фаунтлероем, еще – Мэри Пикфорд...17 Чего смешного-то? – вскинулся Дункан, но и сам засмеялся.
– Прости. – Фрейзер все еще улыбался. – Похоже, он обычный мудила.
– Да нет, просто из тех, кто не выносит людей иного сорта. Все они такие. Кроме Вив. Она понимает, что все вокруг несовершенно. И люди тоже. Она... – Дункан замолчал.
– Она – что? – спросил Фрейзер.
Былая близость между ними потихоньку восстанавливалась.
– Она встречается с мужчиной. – Понизив голос, Дункан огляделся по сторонам. – Он женатый. Это тянется уже давно. Пока сидел, я ничего не знал.
– Понятно, – задумчиво произнес Фрейзер.
– Только не делай такое лицо! Она вовсе... не шлюха, или что ты там вообразил.
– Конечно нет. Просто я ее помню, и как-то грустно это слышать. Она мне нравилась. Обычно такие истории хорошо не заканчиваются, особенно для женщин.
Дункан пожал плечами.
– Ну, это их дело. И что значит «закончиться хорошо»? Пожениться? Может, они бы уже ненавидели друг друга, если б поженились.
– Может быть. А что за мужик? Что он из себя представляет? Ты его видел?
Дункан уже забыл о способности Фрейзера вцепиться в тему и просто ради удовольствия обсасывать ее со всех сторон.
– Насколько я знаю, какой-то торгаш, – неохотно ответил он. – Приносит ей тушенку. Натаскал кучу банок. Домой она взять не может – отец заинтересуется, вот и отдает нам с дядей Хорасом...
Дункан смолк, обомлев от того, что проговорился. Фрейзер ничего не заметил, но уцепился за последние слова:
– А, это твой дядя. Да, на фабрике миссис Александер его поминала. Сказала, какой ты замечательный племянник, или что-то в этом роде. – Он улыбнулся. – Значит, все-таки родня не так уж плоха, как ты обрисовал... Я бы хотел познакомиться с твоим дядей, Пирс. С Вив тоже. И на жилье твое взглянуть. Можно как-нибудь прийти в гости? Ведь мы... Ничто не мешает нам вновь стать друзьями, правда? Раз уж мы так законтачили.
Дункан лишь кивнул, боясь, что голос его выдаст. Он допил пиво и отвернулся, представив, каким станет лицо Фрейзера, если вдруг он заявится и увидит мистера Манди.
Дункан вновь стал копаться в береговом мусоре. Вскоре какая-то штуковина привлекла внимание, и он ее выковырнул. Ага, так он и думал: обломок старой глиняной трубки – черенок и кусок чашки. Дункан показал находку Фрейзеру и огрызком проволоки стал счищать с нее грязь. Отчасти для смены темы он сказал:
