– Что вы сказали, отче?
– Это святой город, Санчо.
– Здесь вы чувствуете себя как дома, да? В здешней библиотеке находятся все ваши рыцарские романы в первом издании – стоят и потихоньку рассыпаются в своих переплетах из телячьей кожи. Сомневаюсь, чтобы нашелся такой студент, который снял бы хоть один с полки, чтобы сдуть с него пыль.
– Какой вы счастливый, Санчо, что вы здесь учились.
– Счастливый? Я в этом не уверен. Я чувствую себя здесь сейчас изгоем. Возможно, лучше было бы нам отправиться на восток, в направлении того отчего дома, которого я никогда не знал. В будущее, а не в прошлое. Не в тот дом, из которого я ушел.
– Через эти самые ворота вы входили, когда шли на лекции. Я пытаюсь представить себе юного Санчо…
– Но это не были лекции отца Йоне.
– А был хоть один профессор, которого вы готовы были слушать?
– О, да. В ту пору я еще наполовину верил. Человека, слепо верящего, я бы не мог долго слушать, но был там один профессор, который тоже верил лишь наполовину, и вот его лекции я слушал два года. Возможно, я бы дольше продержался в Саламанке при нем, но он отправился в изгнание – снова, как за несколько лет до того. Он не был коммунистом; сомневаюсь, чтобы от был социалистом, но он просто на дух не выносил генералиссимуса. Так что посмотрим теперь, что от него осталось.
На крошечной площади, над складками темно-зеленого, почти черного камня, возвышалась голова с острой бородкой, вызывающе задранная вверх, к ставням маленького домика.
– Тут он умер, – пояснил Санчо, – вон в той комнате наверху – сидел с другом у жаровни и грелся. Друг неожиданно заметил, что одна из ночных туфель Унамуно [Мигель де Унамуно (1864-1936) – испанский писатель и философ-богоискатель] тлеет, а он даже не шевельнется. На деревянном полу до сих пор осталась опалина от сгоревшей туфли.
– Унамуно… – повторил отец Кихот и с уважением посмотрел на вырезанное из камня лицо, глаза под тяжелыми веками, говорящие о напряженности и дерзости мысли.
– Вы знаете, как он любил вашего предка и изучал его жизнь. Живи Унамуно в те дни, он бы, пожалуй, поехал за Дон Кихотом на муле и звали бы его Пегач, а не Санчо [подлинная фамилия Санчо Пансы – Санкас, что значит по-испански «тонкие ноги»]. Многие священники вздохнули с облегчением, когда услышали о его смерти. Наверно, даже папе римскому стало без него легче. И Франко, конечно, тоже, если у него хватало ума признавать, что существуют сильные враги. В известной мере Унамуно был и мне врагом – ведь своей полуверой, которую я какое-то время разделял, он несколько лет продержал меня в лоне Церкви.
– Ну а теперь вы верите без оговорок, да? В пророка Маркса. Вам уже не нужно самому думать, Исайя сказал – и все. Вы – в руках истории, которая творит будущее. Какой же вы, должно быть, счастливый человек, что верите без оговорок. Вам будет только одного не хватать – достоинства отчаяния. – Отец Кихот произнес это с необычной для него злостью – а может быть, подумал он, с завистью?
– Верю ли я без оговорок? – повторил Санчо. – Иногда я в этом не уверен. Призрак моего профессора не оставляет меня в покое. Мне иногда видится, как я сижу на его лекции и он читает нам из какой-нибудь своей книги. Я слышу, как он говорит: «Тихий голос, голос сомнения, звучит в ушах верующего. Кто знает? Без такого сомнения могли бы мы жить?»
– Он так написал?
– Да.
Они вернулись к «Росинанту».
– Куда мы теперь поедем, Санчо?
– Поедем на кладбище. Вы увидите, что могила Унамуно изрядно отличается от могилы генералиссимуса.
Дорога к кладбищу, находящемуся на самом краю города, была скверной – нелегко тут ехать катафалку. Покойника, подумал отец Кихот, слыша, как стенает «Росинант» при переключении скоростей, изрядно поболтало бы, прежде чем он достиг места упокоения, но, как вскоре выяснилось, места для упокоения новому пришельцу не осталось: вся земля была занята горделивыми надгробиями предшествующих поколений. У ворот им дали номерок – совсем как в гардеробе музея или ресторана, и они пошли вдоль длинной белой стены с нишами для урн, пока не достигли ниши номер 340.
– И все-таки я предпочитаю это пещере генералиссимуса, – заметил Санчо. – Одному лучше спится в маленькой постели.
По дороге назад, к выходу, Санчо спросил:
– А вы прочитали молитву?
– Конечно.
– Ту же, что и за генералиссимуса?
– Есть только одна молитва по умершим, кем бы они ни были.
– Такую же вы прочитали бы и по Сталину?
– Конечно.
– И по Гитлеру?
– Есть разные, Санчо, степени зла, как и добра. Мы можем с разбором относиться к живым, но не можем проводить такой грани между умершими. Они все нуждаются в нашей молитве.
ГЛАВА
VII Как монсеньор Кихот продолжал в Саламанке изучать жизнь
Гостиница, в которой они остановились в Саламанке, находилась на маленькой неприметной боковой улочке. Она показалась отцу Кихоту спокойной и приветливой. Его знакомство с отелями было, естественно, ограничено, но некоторые вещи в этой гостинице ему особенно понравились, и он сказал об этом Санчо, когда они были одни в его номере на первом этаже и отец Кихот сидел на кровати Санчо. Самого отца Кихота поместили на третьем этаже, «где потише», как сказала ему хозяйка.
– Patrona [хозяйка (исп.)] была по-настоящему рада нам, – заметил отец Кихот, – не то что эта бедная старуха в Мадриде, и какой большой штат для такой маленькой гостиницы – столько прелестных молодых женщин.
– В университетском городке, – пояснил Санчо, – всегда много приезжих.
– И заведение такое чистенькое. Когда мы поднимались на третий этаж, вы заметили, что возле каждой комнаты лежит кипа свежего белья? Они, должно быть, меняют белье каждый вечер после сиесты. Мне понравилась и эта их поистине семейная атмосфера: когда мы приехали, вся прислуга сидела за ужином, а patrona во главе стола разливала суп. Право же, точно мать с дочерьми.
– Она была прямо потрясена, когда увидела монсеньера.
– А вы заметили, что она забыла дать нам заполнить ficha? Все ее мысли были о том, как бы поудобнее нас устроить. Меня это очень тронуло.
В дверь постучали. Вошла девушка с бутылкой шампанского в ведерке, наполненном льдом. Она нервно улыбнулась отцу Кихоту и поспешно вышла из комнаты.
– Это вы заказали, Санчо?
– Нет, нет. Я не слишком благоволю к шампанскому. Но так уж заведено в этом доме.
– Может быть, нам следует выпить немного, чтобы показать, что мы оценили их любезность.
– О, они все равно включат это в счет. Как и свою любезность.
– Не будьте циником, Санчо. И девушка так мило нам улыбнулась. Это улыбка не за деньги.
– Ну, если хотите, я откупорю бутылку. Шампанское, конечно, не сравнить с нашим ламанчским вином.
И Санчо, повернувшись спиной к отцу Кихоту, чтобы не выстрелить в него пробкой, вступил с ней в долгую борьбу. А отец Кихот, воспользовавшись этим, принялся обследовать комнату.
– Какая прекрасная идея! – воскликнул он. – У них тут ванна для ног.
– Какая ванна для ног? Вот чертова пробка – не желает вылезать.
– Я вижу, у вас на постели лежит книжечка Маркса. Можно я возьму ее почитать перед сном?
– Конечно. Это «Коммунистический манифест» – я как раз советовал вам взять эту книжку. Ее куда легче читать, чем «Капитал». Они, видно, не хотели, чтоб мы пили это шампанское. Чертова пробка не желает вылезать. Но денежки с нас они все равно за него возьмут.
Отца Кихота всегда интересовали детали. В исповедальне его так и подмывало задавать излишние и даже не имеющие отношения к исповеди вопросы. Вот и сейчас он не удержался и вскрыл квадратный конвертик, лежавший на ночном столике Санчо, – ему вспомнилось детство и записочки, которые иной раз оставляла у его постели мать, чтобы он прочел перед сном.
Раздался взрыв, пробка ударила в стену, и струя шампанского пролетела мимо бокала. Санчо выругался и обернулся.
– Чем это вы там занялись, отче?
А отец Кихот надувал этакую прозрачную сосиску. Он вынул ее изо рта и зажал конец пальцами.
– Как же тут удерживают воздух? – спросил он. – Наверняка должен быть какой-то зажим. – Он снова принялся надувать, и оболочка лопнула, правда, с меньшим треском, чем вылетевшая из бутылки пробка. – О, господи, извините меня, Санчо, я вовсе не хотел испортить ваш воздушный шарик. Вы купили его в подарок какому-нибудь ребенку?
– Нет, отче, девушке, которая принесла нам шампанское. Не волнуйтесь. У меня есть несколько штук в запасе. – И не без злости добавил: – Да неужели вы никогда не видели презервативов? Нет, должно быть, не видели.
– Ничего не понимаю. Это – презерватив? Но почему он такого размера?
– Он не был бы такого размера, если б вы его не надули.
Отец Кихот тяжело опустился на кровать Санчо. И спросил:
– Куда вы привезли меня, Санчо?
– В дом, где я бывал студентом. Просто удивительно, как живучи подобного рода заведения. Они куда устойчивее диктатур, и никакая война им нипочем – даже гражданская.
