А немного дальше, на боковой улице, находится здание
Общества молодежи с площадкой для игры в мяч и с бассейном для плавания, настолько глубоким, что в нем можно утопить сразу двух молодых людей; здесь же устроен бильярдный зал с семью бильярдными столами. Настоятель любил хвастаться созданием Общества молодежи, уверяя, что благодаря существованию подобной организации никто из молодых прихожан церкви не шатается но трактирам..
В воскресные дни, во время утренних служб, когда играет громадный орган и когда держатели закладных на движимое и недвижимое имущество церкви и прочие ее кредиторы, а также учителя воскресной школы и бильярдные маркеры сливают свои голоса воедино, — из недр церкви св. Асафа возносится такая громкая хвала, что по своей мощи и действенности ни в чем не уступит хору хорошо оплачиваемых профессионалов.
Церковь св. Асафа — епископальная; поэтому она заключает в себе и вокруг себя все атрибуты епископальной церкви: медные дощечки, вделанные в стены, черных дроздов, распевающих на ветках вязов, прихожан, которые обедают в восемь часов, и настоятеля, который носит маленький крестик и танцует танго.
На другой стороне той же улицы, на расстоянии не больше ста ярдов от церкви св. Асафа, находится церковь св. Осафа, соперничающая с первой. Это строго пресвитерианская церковь, вплоть до фундамента, возведенного на скале, лежащей на тридцать футов ниже уровня улицы. Над ней возвышается громоздкая башня; крыша у нее низкая, окна узкие, а стекла полупрозрачные, словно покрытые инеем. Вокруг нее вместо веселых вязов — мрачные хвойные деревья, а вместо дроздов — вороны; настоятель ее — суровый пастырь, который носит шляпу с широкими полями и в будни читает в университете лекции по философии. Он полагает, что его паства состоит из смиренных духом и мягких сердцем людей, и уверен, что при всем их смирении и мягкости среди них найдутся люди, которые смогут подкупить, если захотят, половину всей конгрегации церкви св. Асафа.
Церковь св. Асафа — тоже пресвитерианская, но только до известной степени. Дело в том, что она слишком пресвитерианская и потому не могла поддерживать общения ни с одной из остальных пресвитерианских церквей. Лет сорок тому назад она отделилась от основного ядра, к которому принадлежала, а позднее, вместе с тремя другими церквами, она откололась из от группы отделившихся церквей. Еще некоторое время спустя у нее возникли разногласия также и с последними тремя церквами по вопросу о вечном наказании. Дело в том, что слово «вечный» показалось старейшинам церкви св. Асафа недостаточно ясно выражающим бесконечность наказания. Диспут кончился расколом, который поставил церковь св. Асафа в совершенно изолированное от всего света положение.
В одном отношении соперничавшие друг с другом церкви на Плутория-авеню имели одинаковую историю. Каждая из них по мере своих успехов постепенно продвигалась из более отдаленных и бедных частей города в его центр. Сорок лет тому назад церковь св. Асафа занимала небольшое бревенчатое здание с тонким шпилем в одном из жалких переулков Нижнего города, а церковь св. Осафа — четырехугольную крошечную постройку в южной части города. Но то место, на котором стояла церковь св. Асафа, было приобретено пивоваренным обществом, и доверенные лица последнего, ловкие дельцы, не забывавшие и своей собственной финансовой карьеры, заново построили церковь в более оживленном районе быстро развивавшегося города. Старейшины же церкви св. Осафа, спокойные, но озаренные внутренним светом люди, тоже передвинули свою церковь поближе к центру, так что она очутилась как раз напротив расширявшегося винокуренного завода.
Таким образом, по мере того как десятилетие сменялось десятилетием, обе церкви передвигались все дальше Ц дальше, пока не наступил момент, когда трамвайная компания приобрела за баснословную цену последнее здание церкви св. Асафа, которая с триумфом водрузила свой шпиль на самой Плутория-авеню. Но церковь св. Осафа не отставала. С каждой переменой своего места она придвигалась все ближе и ближе к церкви св. Асафа. Ее старшины тоже были ловкими дельцами. При каждом передвижении своей церкви они старательно обдумывали характер архитектуры здания. В фабричном районе они воздвигали его в виде длинного корпуса с шестнадцатью окнами на каждой стороне, и в результате церковь — с громадной прибылью для паствы — была обращена в велосипедную фабрику. На главной улице она занимала длинное и глубокое здание; его купила кинокомпания под кинематограф, причем ей пришлось переделать только церковные скамейки. Последним этапом было образование синдиката из членов самой
конгрегации; этот синдикат купил участок земли на Плутория-авеню и сдал его самому себе в аренду под постройку церкви, выговорив в свою пользу самые выгодные для себя условия.
По мере того как передвигались церкви, их прихожане, или, во всяком случае, лучшая их часть, то есть те, которые богатели одновременно с ростом города, тоже продвигались ближе к центру, и вот уже лет семь или восемь, как обе церкви и обе конгрегации устроились на Плутория-авеню, напротив университета.
Но здесь пути обеих церквей резко разошлись. Церковь св. Асафа имела блестящий успех, а церковь св. Осафа терпела поражение за поражением. Этого не могли отрицать даже ее попечители. В то время как церковь св. Асафа не только выплачивала проценты своим кредиторам, но и извлекала еще значительную прибыль из всех своих предприятий, церковь св. Осафа решительными шагами приближалась к полному разорению.
Относительно причины этого факта не существовало, конечно, никакого сомнения. Все ее знали.
Причина заключалась в людях. Стоило только сравнить руководителей обеих церквей, чтобы понять, почему одна преуспевала, а другая клонилась к упадку.
Достопочтенный настоятель церкви св. Асафа Фарфорзс Ферлонг вкладывал в приходскую работу всю свою энергию. Тонкости теологических споров он предоставлял своим собратьям, обладавшим по сравнению с ним менее активным умом. Его вера проявлялась скорее в делах, чем в словах, и за что бы он ни принимался, он никогда не щадил своих сил. Завтракал ли он в Мавзолей-клубе с кем-либо из церковных старост, играл ли на флейте (а он играл на ней с таким совершенством, на какое способен только пресвитер епископальной церкви) под аккомпанемент арфы, на которой играла самая красивая барышня из его хора, танцевал ли новое епископальное танго с юной дочерью одного из старейших прихожан, — он отдавал все свои силы тому, чем занимался в данную минуту. Он умел пить чай с большим изяществом и играть в теннис с большей ловкостью, чем кто-либо из духовных лиц по эту сторону Атлантического океана. Он приводил в восторг всех прихожан своей внешностью, когда в длинном белом священническом одеянии стоял возле купели из белого мрамора и держал в руках младенца в белых ризках, оцениваемого в полмиллиона долларов. Он умел при этом сохранять такой младенчески-невинный вид, что из груди приходских матрон, обремененных незамужними дочерьми, невольно вырывался крик отчаяния: «Какая жалость, что у него нет своих детей!»
Так же обстояло дело и с теологией. Никто не умел произносить более коротких проповедей или более приятно излагать книгу Бытия, чем настоятель церкви св. Асафа. Если ему приходилось говорить о боге, то он называл его Иеговой, чтобы как можно меньше задевать самолюбие прихожан. Точно так же, говоря о духе зла, мистер Ферлонг называл его не сатаной, но Su или Swa, что лишало дьявола присущего ему жала, и т. д. Короче говоря, во всей теологической системе мистера Ферлонга не было ничего такого, что могло бы причинить какую-либо неприятность членам его прихода.
Полной противоположностью мистеру Фарфорзеу Ферлонгу был настоятель церкви св. Осафа, достопочтенный доктор богословия Тийг, который в то же время был и заслуженным профессором философии Плутория-университета. Один был молод, другой — стар; один умел танцевать, другой — нет; один участвовал в церковных пикниках и чаепитиях на лоне природы с группами своих учениц, в розовых и голубых шарфах; другой бродил среди деревьев университетского campus'a, моргая глазами, не видя ничего вокруг себя, погруженный в свою идею, с которой носился уже сорок лет, и озабоченный тем, чтобы примирить философию Гегеля с учением св. Павла. Мистер Ферлонг шел нога в ногу со своим веком, а доктор Тийг преспокойно пятился назад и отстал от него на целое, столетие.
Доктор Тийг был причиной упадка церкви св. Осафа, и весь
— Он чужд духу времени, — говорили одни, — это его главный греху.
— Он совершенно не прогрессирует, — говорили другие члены конгрегаци.
— Старик верит так, как он верил сорок лет назад. Но еще хуже, что он учит тому же других. Разве можно это одобрить?
Церковный совет принял все меры к тому, чтобы выйти из затруднительного положения. Доктору Тийгу предложили двухгодичный отпуск, чтобы он мог совершить паломничество в Палестину, но он отказался, сказав, что и без этого ясно представляет себе святую землю. Ему уменьшили наполовину жалованье, но он даже не заметил этого. Ему предложили помощника, но он лишь покачал головой и заявил, что не представляет себе, где мог бы найти человека, который был бы ему полезен. Тем временем он продолжал бродить под деревьями сатрus’a, составляя смесь из творений св. Павла и философии Гегеля по следующему рецепту: три части из Павла на одну из Гегеля — для воскресной проповеди и одна часть Павла на три из Гегеля — для университетской лекции.
