Прочитав это письмо в первый раз, я упал на стул в кабинете мадам Пети и закурил очередную сигарету. Должен признаться, будь я Робертом Миллером, считал бы себя счастливчиком. Я не теряя ни минуты написал бы ответ на это письмо, которое было чем-то гораздо большим, чем обыкновенный читательский отзыв. Я не колеблясь принял бы соблазнительное приглашение прекрасной поварихи на обед вдвоем в ресторане «Время вишен». Однако, к сожалению, я был всего лишь Андре Шабане, ничем не выдающимся редактором, назвавшимся Робертом Миллером. Тем самым великим, жизнерадостным и в то же время мудрым Робертом Миллером, который своей писаниной умел задевать за живое красивых и не слишком счастливых женщин.
Жуя сигарету, я разглядывал вложенную в конверт фотографию. На снимке она была в том самом зеленом платье, — очевидно, ее любимом, — с волосами, свободно падающими на плечи, и влюбленной улыбкой, которая снова предназначалась не мне. Вероятно, тогда она водилась с типом, позже разбившим ее сердце. («Страдания любви — мировая скорбь».) Но, вкладывая этот снимок в конверт, она переадресовала эту улыбку Роберту Миллеру. Знай она, что именно я, а не какой-нибудь английский джентльмен, небрежно засуну фото в свой портфель, не стала бы улыбаться так обворожительно, в этом я был уверен.
Я погасил окурок, бросил его в мусорную корзину и спрятал конверт. Когда я покидал издательство после столь насыщенного событиями рабочего дня, мне навстречу попалась компания о чем-то радостно болтающих уборщиков-филиппинцев, которые каждый вечер наводили порядок в помещении.
— О-о-о! Месье Цабане, всегда так много работайт! — сочувственно закивали они.
Я тоже кивнул, скорее вымученно, чем весело.
Наконец пришло время отправляться домой. Было холодно, однако без дождя. Я шел по улице Бонапарта и размышлял о том, почему мадемуазель Бреден удирала от полиции. С виду она не походила на тех, кто крадет футболки в магазине «Моноприкс». И что значило это ее «если можно так выразиться»? Уж не уклонялась ли владелица ресторана «Время вишен» от уплаты налогов? А может, ей пришлось укрыться в книжном магазине, где, по счастью, оказалась моя книга, потому что этот полицейский и был тот самый ее приятель, с которым она страшно разругалась и который потом ее преследовал? Тут я представил себе здорового как бык парня.
Однако самый важный вопрос я задал себе, лишь открывая кодовый замок на воротах, ведущих на улицу Изящных Искусств, где находилась моя квартира.
Как завоевать сердце женщины, вбившей себе в голову, что она связана узами судьбы с человеком, которым восхищается? С мужчиной, которого — смешно сказать! — не существует? С духом, от скуки вызванным к жизни двумя изобретательными горе-волшебниками, чья профессия — продавать мечты? Я посмеялся бы от души, прочитав о чем-нибудь подобном в романе. Но самому оказаться в положении комического героя вовсе не так весело.
Я толкнул дверь в свою квартиру и включил свет. Все, что мне нужно, — гениальная идея, но у меня ее нет. Одно мне было ясно: Роберт Миллер, этот истинный английский джентльмен со своим дурацким коттеджем и таким неподражаемым юмором, никогда не будет ужинать с Орели Бреден. Если я, не менее обворожительный француз из съемной квартиры на улице Изящных Искусств, сумею достаточно ловко все это устроить.
А уже через несколько минут автоответчик полным укоризны голосом моей мамы требовал, чтобы я подошел к телефону.
— Андре? Миленький, я знаю, что ты уже дома. Почему не звонишь? Ты придешь ко мне пообедать в воскресенье? Ты должен время от времени вспоминать свою мать. Я скучаю. Чем мне заняться? Не могу же я дни напролет читать? — ныла она.
Я нервно нащупывал пачку сигарет в кармане куртки.
Потом раздался голос Адама:
— Привет, Энди, это я! Все в порядке? Представь, мой брат уехал на конгресс дантистов в Сант-Анджело и вернется только в воскресенье вечером. Что за жизнь у этих врачей? — Он беззаботно смеялся, а я спрашивал себя, понимает ли Адам вообще что-нибудь? Ведь время летит. Есть ли у его брата мобильник? Или в Сант-Анджело (где это вообще?) нет телефонной связи? Что, собственно, происходит? — Я решил, что будет лучше, если я свяжусь с Сэмом, когда он вернется, — тут же объяснил Адам. — Я тебе сразу же позвоню. Мы гостим у друзей в Брайтоне, но я всегда доступен по мобильнику.
— Да-да, как всегда, на связи, — ответил я и закурил следующую сигарету.
— Всего хорошего, Андре! — (Я поднял голову.) — И не трусь, мой друг, мы доставим Сэма в Париж!
Я согласно кивнул и пошел на кухню посмотреть, что есть в холодильнике. Я обнаружил там пакетик зеленой фасоли, которую тут же сварил в подсоленной воде, и стейк, английский, разумеется, который поджарил.
Поужинав, я расположился с бокалом «Кот дю Рон» и листком бумаги за круглым столом в гостиной и погрузился в разработку стратегии.
Через два часа я набросал примерный план действий.
1. Роберт Миллер игнорирует письмо Орели Бреден (О. Б.). В этом случае она, скорее всего, снова обратится к своему контактному лицу в издательстве Андре Шабане (А. Ш.). А. Ш. отвечает ей, что писатель не выходит на связь и он давно не имеет о нем никаких сведений. Устав биться головой о стену, О. Б. теряет интерес к Роберту Миллеру, одновременно ее интерес к А. Ш. как к потенциальному посреднику тоже падает.
2. Роберт Миллер не отвечает на письмо, но А. Ш. предлагает О. Б. свою помощь. Он делает все, чтобы заслужить ее любовь. Однако интерес О. Б. в любом случае направлен не на редактора, а на писателя. Может ли А. Ш. действительно ей помочь? Нет, потому что никакого Роберта Миллера не существует. А. Ш. просто тянет время, чтобы доказать О. Б., какой он замечательный мужчина. Ну и попутно — какой же идиот на самом деле этот англичанин.
3. Роберт Миллер дает вежливый, но несколько расплывчатый ответ. Он не позволяет пламени погаснуть. Писатель ссылается на своего замечательного редактора (А. Ш.) и не исключает того, что скоро будет в Париже. Но встретиться с О. Б. не обещает — график такой плотный!
4. А. Ш. все организует. Он спрашивает О. Б., сможет ли она быть на одном мероприятии с участием Роберта Миллера? (Ужин.) Она может, и она благодарна А. Ш. Писатель, разумеется, отказывается в последний момент. О. Б. на него злится. А. Ш. сообщает ей, что, к сожалению, на него никогда нельзя положиться. О. Б. и А. Ш. проводят прекрасный вечер, и О. Б. понимает, что иметь дело с симпатичным редактором гораздо приятнее, чем с закомплексованным писателем.
Я довольно кивнул и еще раз перечитал пункт 4. Эта идея мне нравилась. Насколько она гениальна, покажет время. Оставалось продумать несколько вопросов.
1. Стоит ли Орели Бреден всей этой комедии? Безусловно стоит.
2. Должна ли она в конце концов узнать правду? Нет, ни в коем случае!
3. Что будет, если Сэм Голдберг действительно объявится в Париже под именем Роберта Миллера, чтобы давать интервью и проводить чтения, и об этом узнает О. Б.?
Время было позднее, и я решил отложить последний вопрос до утра. Я встал, опорожнил пепельницу, в которой лежало уже пять окурков, и потушил свет. Я страшно устал. Свою главную проблему на сегодняшний день я сформулировал так: «Что будет, если Роберт Миллер действительно приедет в Париж?»
В пятницу утром месье Монсиньяк уже ждал меня в моем кабинете.
— Ах, мой дорогой Андре, вот наконец и вы! — воскликнул он, раскачиваясь из стороны в сторону так, что его кожаные ботинки скрипели. — Я положил вам на стол рукопись одной милой молодой писательницы, дочери последнего лауреата Гонкуровской премии, с которым мы очень дружны. Прошу вас, в виде исключения, посмотреть ее как можно скорее. Это срочно.
Я вытер шею платком и кивнул. За время работы с месье Монсиньяком мне трудно было припомнить, чтобы работа хоть раз была несрочная. Я взглянул на рукопись дочери лауреата Гонкуровской премии в прозрачной папке. «Исповедь грустной девушки» — элегантное название. В ней было максимум сто пятьдесят страниц, и наверняка достаточно было прочитать пять, чтобы поплохело от обычных нарциссических излияний, которые сегодня так часто выдаются за серьезную литературу.
— Нет проблем, сегодня в обед я сообщу вам свое мнение, — ответил я, вешая пальто в узкий шкафчик возле двери.
Монсиньяк постучал пальцами по своей бело-голубой рубашке. Он был не очень низенький, но головы на две поменьше меня, хотя и куда толще. При всей своей неказистости он умел одеваться. Он ненавидел галстуки и носил только шейные платки, а также обувь ручной работы. Несмотря на тучность, месье Монсиньяк производил впечатление гибкого и очень энергичного человека.
— Прекрасно, Андре! — воскликнул он. — Знаете, что мне в вас нравится? Вы на редкость сговорчивы. Много не говорите, не задаете лишних вопросов — просто делаете. — Он посмотрел на меня своими лучистыми голубыми глазами и похлопал по плечу: — Вы далеко пойдете. — Тут он подмигнул мне. — Послушайте, — продолжал он, — если эта вещь никуда не годится, я попрошу вас написать пару конструктивных замечаний по содержанию. Вы же знаете как? Ну, потенциал, безусловно, есть, и читать написанное автором интересно… и так далее, и так далее… А потом так мягко намекнете…
