—Думаю, вы знаете, почему его передача называется так, —добавила Од Версан.
Ее белое лицо в сумраке ночи походило на качающуюся на волнах медузу. Каждый раз, когда она с отвратительным свистом затягивалась, фильтр сигареты окрашивался в цвет ее темно-красной, почти черной помады.
Пожав плечами, Йенн признал свою невежественность.
—Помните дело марокканца, обвиненного в убийстве хозяйки? На стене в комнате была фраза: Омар меня убить. Написано было кровью и с орфографической ошибкой. Полиция решила, что ее оставила жертва, что она успела...
—Обычная игра слов, —энергично перебила ее Марита Кёслер, удостоившись в ответ ненавидящего взгляда. —Игра слов весьма дурного тона, зато название обалденное. Сорокапроцентный рейтингу каждого выпуска передачи. Можно с уверенностью утверждать, что ОМТ —самый дорогой прайм-тайм на всем французском телевидении. Знаете почему?
И снова Йенну пришлось недоуменно пожимать плечами.
—Полемичность! —пояснила Од Версан.
—Од хочет сказать, —поспешила вмешаться Марита Кёслер, —что Омер каждую неделю принимает в студии человека, скажем так, противоречивого, неординарного и дает ему возможность —в течение полутора часов —объяснять свою позицию, убеждать публику. Это может быть политик —мужчина или женщина, скандальный автор, астролог, звезда стриптиза, религиозный лидер, —короче, для него нет запретных тем...
—Гость Омера встречается — лицом к лицу —с большой группой оппонентов. Не так, как в этих псевдо-ток-шоу, где ведущие и их приглашенные сговариваются, чтобы исключить неприятные вопросы...
—Принцип Омера —никаких табу, пусть человек получит возможность затронуть все темы в разговоре.
В конце передачи телезрители голосуют, и тогда выясняется, сумел ли гость убедить их в своей правоте...
—Омер хотел бы пригласить вашего Ва... —Од Версан, яростно топнув каблуком, затоптала окурок, как будто раздавила скорпиона. —...Вахи-Кахи...
—Конечно, не сейчас, не немедленно. Сетка передач Омера спланирована вплоть до 24 февраля будущего года...
—Поверьте, многие прозакладывали бы душу, чтобы получить приглашение от Омера. Но он —по этическим соображениям —принимает не всех...
—Вход, естественно, закрыт для неонацистов и расистов всех мастей...
—Как и для ревизионистов, и для прочих придурков...
—Так что скажете?
Йенну пришлось встряхнуться, чтобы вернуться к действительности. Номер, исполненный перед ним этой парочкой телеакул, вызвал в его голове ураган мыслей, ему с трудом удалось подавить головокружение, зацепившись взглядом за неровности стены старого кинотеатра.
Коль скоро эти амазонки согласились отправиться в Богом забытую деревушку в гуще нантских виноградников, значит, Омер и правда жаждет заполучить в студию Ваи-Каи. Итак, Духовный Учитель за последние два года действительно набрал силу, его известность вышла за рамки кружка его сторонников и последователей, "Мудрость Десана" невозможно больше игнорировать.
Йенн с трудом удержался от смеха. Знай они, в каких условиях проходили первые выступления Ваи-Каи, не старались бы так, могли бы наплевать на официальную торжественность приглашения. Если бы они увидели хоть однажды, как Духовный Учитель купается голым в бухточках, смеется, как ребенок, безо всякой видимой причины, спокойно спит в удушающем запахе овчарни, собирает дикую ежевику с куста, танцует в полнолуние, проповедует перед горсткой совершенно "отвязанных" юнцов, тоже заржали бы в голос. В то же время Йенн чувствовал невольную гордость из-за того, что эмиссарши могущественной телеимперии разговаривают с ним на равных.
Помолчав несколько секунд, он сказал:
—Вы могли бы обойтись без этого путешествия —через две недели мы будем в Парижском районе.
—Нам приходится задолго планировать сетку, —пояснила Од Версан.
—И Омер обязательно должен получить ваш ответ, прежде чем приглашать кого-нибудь другого, —добавила Марита Кёслер.
—Я ничего не могу решить, не посоветовавшись, не получив согласия Ваи-Каи, —сказал Йенн.
—Конечно, конечно...
—Тогда, если у вас хватит терпения дождаться окончания лекции, вы получите ответ.
Женщины переглянулись, кивнули и с потрясающей синхронностью достали сигареты. Пламя зажигалок на пару секунд выхватило из темноты их лица, показавшиеся вдруг Йенну сатанинскими масками.
Он подумал о Мириам: она давно спит мирным сном, а во тьме больной ночи другие люди принимают судьбоносные решения. Йенн вспомнил о вопросе, который она задала ему несколько дней назад: приключение становилось захватывающим, и он —меньше, чем когда бы то ни было, —готов был отказаться от всего этого.
Парочка легавых, сидевших напротив Матиаса, дымила не переставая, особенно она —коренастая, крепко сбитая, ее янтарная шевелюра была уложена волосок к волоску, наводя на мысль о коккер-спаниеле, гордо вышагивающем по улице после визита к собачьему парикмахеру.
Терпкий дым плавал по комнате, разъедая глаза, ноздри и гортань.
Все было не так: легавые не заперли его в камере в ожидании суда, они надели ему наручники, натянули на голову капюшон, везли какое-то время в машине и наконец "высадили" в подвале с грубыми бетонными стенами, поделенном на множество крошечных кабинетиков. Там с него сняли капюшон, отобрали ремень и шнурки, закрыли в загончике с сортиром-"очко" и подали завтрак —кофе и круассаны, —который он съел, не заставив просить себя дважды. Потом он ждал целый день, лихорадочно размышляя, пытаясь восстановить ход ночных событий и понять, в какой момент утратил над ними контроль. Да с самого начала, конечно, с первого же свидания с Романом в "Смальто". Рысь никогда его не подставлял, но от этого дела просто воняло провокацией и предательством.
Вечером женщина принесла ему два сандвича, бутылку минералки с газом (черт, да им как будто известны его предпочтения по части питья!) и одеяло на ночь.
Ему удалось поспать час или два, хотя в камере невыносимо воняло мочой, бетонные стены давили на психику, а отросшая щетина противно шуршала, соприкасаясь с кожаной курткой, которую он, смяв в комок, положил под голову.
Неразлучная парочка вошла в его камеру в девять утра. С собой они принесли кофе, круассаны и сигареты.
Мужику на вид было лет тридцать пять—сорок, волосы подстрижены ежиком, лицо и костюм —одинаково помятые, сам он —поджарый, спортивный. Ей —около тридцати, энергичная, живая, одета более чем нейтрально и не сказать чтобы слишком женственна —несмотря на прическу под коккера. Они выпили кофе и поели в компании Матиаса, а потом выкурили первую —самую сладкую —сигарету, наблюдая за ним с раздражающей пристальностью.
—Я —Кэти, он —Блэз... —нарушила наконец гнетущее молчание женщина.
Странное начало допроса: у легавых было не в заводе представляться арестованным по имени. Матиас допил кофе, передернувшись от горечи, поставил стаканчик на узкий столик, отделявший его от полицейских. Он заметил под курткой мужчины и свитером женщины оружие, на долю секунды представил себе, как перепрыгивает через стол, сбиваете ног женщину, выхватывает ее оружие и уходит из подземелья, прикрываясь ею, как живым щитом...
Впрочем, к чему все это? Ночь его предала, сыскари его вычислили, он стал одним из тех проклятых, которых отвергла улица, и они нигде не могут чувствовать себя в безопасности.
На самом-то деле больше всего на свете он сейчас мечтал о горячей ванне и чистом белье.
—А ты —Матиас Сирименко, —продолжил мужчина.
—Жалкий маленький мерзавец, убивший прошлой ночью троих человек, а до того —множество других людей.
—Скажем так—у нас нет формальных доказательств относительно других жертв, —подхватила женщина. —Тем не менее, проделав небольшую работу, проверив некоторые твои недавние перемещения и телефонные звонки за границу, мы все на тебя повесили.
Они замолчали, откинувшись на спинку стульев и сцепив ладони в замок на затылке, чтобы дать Матиасу время осознать сказанное. Он отлично знал методы легавых —успел познакомиться в далекой юности, когда жил на улице. Кстати, они мало чем отличались оттого, как орудовал Рысь и другие стервятники нелегального бизнеса, —словно у тех и других просто не было иного выбора, кроме как действовать сходными методами.
Они не засадили его за решетку, потому что у них есть для него работа, вот и начали переговоры с угроз, дабы сделать свое предложение повесомее, торгуясь с позиции силы. Матиас решил хранить полную невозмутимость —как с привычными заказчиками.
