Деревянные весла скрипели в уключинах; судно продвигалось вперед по течению, которое теперь будет нести их со средней скоростью четыре-пять миль в час почти через весь каньон, а на порогах — гораздо быстрее. Хейдьюк и Смит гребли лицом вперед, как на гондолах, а не на гребных лодках, толкая (а не подтягивая) весла. Перед ними сияла река, вода бурлила у первого изгиба. Смит держал в зубах полоску вяленого мяса.
Освещаемые сбоку послеполуденным солнцем, катящиеся воды блистали, как металл на наковальне, как медный лист, отражая каждой своей гранью огненное небо. А на востоке в это время, мягко сияя на темном небосводе над красными стенами каньона, повисла молодая луна, как безмолвный ответ триумфальному сиянию солнца. Молодая луна среди дня, лучезарное солнце — впереди.
Вниз по реке!
Хейдьюк решительно ничего не знал о речных походах. Смит знал, что тот ничего не знал. Но, поскольку пассажиры не обнаружили этого с самого начала, то это не имело особенного значения. Что действительно имело значение для Смита — так это его широкая и мощная спина, руки, как у гориллы, короткие сильные ноги. Этот бычок достаточно быстро научится всему, чему он должен научиться.
Они подошли к порогам Парья под отвесной скалой, где жили смотрители парка. Туристы глазели на них с холма, где расположился новый палаточный лагерь. Смит встал, чтобы лучше видеть камни и бурлящую воду прямо перед ними. Ничего особенного, небольшая быстрина, Класс I по шкале проводников. Водовороты зеленой воды вокруг нескольких зубцов известняка — лоснящаяся гладкая вода с пенной каймой. Рев воды без определенного тона — акустики называют его «белый шум» — вибрировал в воздухе.
Как было условлено, Хейдьюк и Смит развернули свое судно на 90° и направили его борта (это дурацкое сооружение было больше в ширину, чем в длину) на стеклянный язык первого небольшого порога. Они проскользнули без единого всплеска. Хвост завихрения вынес их прямо к месту слияния серых жирных бентонитовых вод Парьи с прозрачной зеленой водою нижнего бьефа Колорадо. Их скорость упала с 12 миль в час до прежних четырех — пяти.
Хейдьюк отдыхал, усмехаясь. Вытирал воду с бороды и бровей. Ну, хрен чертов, думал он, это ж ерунда. Чем я, черт подери, не натуральный речник?
Они прошли под мостом Мраморного каньона. Если смотреть сверху вниз, то высота не казалась такой уж значительной — не с чем было сравнивать. Но, глядя вверх с поверхности реки, они осознали, что значит — четыре сотни футов по вертикали: около тридцати пяти этажей небоскреба отсюда дотуда. Автомобиль, ползший по мосту, казался игрушечным; туристы, стоявшие на обзорной площадке, — муравьями.
Мост остался позади, скрылся за поворотом стен каньона. Теперь они вошли в Мраморное ущелье, известное также под именем Мраморного каньона, — реку длиною шестьдесят миль, на три тысячи футов ниже уровня земли, ведущую к Большому каньону в устье реки Малой Колорадо.
Редкий Гость Смит, как обычно, перебирал в уме свои воспоминания. Он вспоминал настоящую Колорадо, до этого проклятого перекрытия, когда река текла свободно — не скованная, не растерзанная каналами — веселыми паводками мая и июня, переполняемая тающими снегами. Огромные валуны гремели, и хрустели, и щелкали, грохотали и ворчали о каменистое ложе реки — как гигантские жующие коренные зубы в челюсти великана. Вот какой была эта река.
Однако, пусть и так, — не все еще потеряно. Искристые лучи послеполуденного солнца янтарным золотом косо падали из-за стен каньона на скалы и деревья, как безмолвное благословение с безоблачных небес. Бледная вафля молодой луны, то исчезая, то снова появляясь, следовала за ними. Добрая волшебница, королева фей, охраняла их.
Снова белый шум. Впереди — новые пороги. Смит отдал распоряжение застегнуть спасательные жилеты. Они прошли еще один поворот. Шум тревожно нарастал, и ниже по течению, куда все теперь напряженно смотрели, они увидели камни, торчащие, как зубы, над гребнем белой пены. Оттуда река, по-видимому, уходила под землю; по крайней мере, с их уровня за порогами ее совсем не было видно.
— Барсучьи пороги — объявил Смит. Он снова встал. Класс 3, ничего серьезного. Но он все равно хотел хорошенько их рассмотреть, прежде чем нырнуть в них. Он стоял и читал реку так, как иные читают цифры финансовых счетов, или вспышки на экране радара, или признаки завтрашней погоды в формах далеких облаков. Он высматривал плотную струю, означающую скрытый под водою каменный зубец, раздробленное течение в мелких, дробных волнах, означающее камни и мели, тень на воде, которая говорила ему о полосе гравия всего в шести дюймах под поверхностью, крюк и сук затопленного бревна, которые могут распороть днище его резиновых лодок. Он прослеживал взглядом за хлопьями пены, скользящими по поверхности основного течения, почти незаметной рябью и мелкими завихрениями на его крыльях.
Смит читал реку, женщины тем временем читали его самого. Он не представлял себе, насколько комично и в то же время героически он выглядел — мужчина Колорадо. Вот он стоит, опираясь на весло, щурясь на солнце, длинный, тощий, смуглый, какой когда-то была и сама река, его безупречно белые, сильные зубы сверкают в привычной улыбке, округлая мощная выпуклость оттопыривает ширинку его древних джинсов, большие настороженные уши ловят каждый звук. Приближаются пороги.
— Все легли, — командует Смит. — Взялись за канат.
В яростном шуме бушующей воды масса реки обрушивалась на валуны, веером расходящиеся в устье притока, Барсучьего каньона. Глубокая, глухая вибрация в воздухе, туман мелких брызг заполняет его, маленькие радуги играют в солнечных лучах.
Они снова развернули свое судно. Смит мощно налегает на свое весло, стоя на носу, направляя лодку прямо на водоскат — маслянисто-гладкую волну главного течения, ливнем обрушивающуюся прямо в сердце этого рева. Не нужно обманываться — незначительный порог; его клиенты получат достаточно страха за свои деньги, — за что они, собственно, и платили.
Восьмифутовая волна возносится над Смитом, сжавшимся на носу. Волна так и стоит там, поджидая их, не движется. (На реке, в отличие от моря, движутся воды, а волны неподвижны). Передняя часть лодки вздымается на эту волну по инерции, подталкиваемая усилием сзади. Смит повисает на линях. Их тримаран почти складывается пополам, затем передняя треть взбирается на гребень волны и соскальзывает вниз, к ее подошве; средняя и крайняя трети повторяют ее движения. Огромный валун, мокрый, сверкающий, намертво врос прямо перед ними, по курсу лодки. Она на мгновение замирает перед ним. Тонна воды, откатившись рикошетом от валуна, обрушивается на лодку. Все мгновенно промокают до нитки. Женщины взвизгивают от восторга, даже Док Сарвис хохочет. Смит налегает на весло; лодка скатывается с валуна и кренится, и перекатывается на волнах хвоста быстрины, как на американских горках; затем ее движение замедляется на более спокойной воде ниже по течению. Смит оглядывается. Он потерял гребца. На том месте, где должен находиться Хейдьюк, нет никого — только весло без гребца свободно качается в уключине.
Вон он, появился. Хейдьюк в своем оранжевом спасжилете болтается на волнах, оскалившись от яростного напряжения, скорчившись, колени под подбородком, в позе эмбриона, пользуясь ногами как амортизаторами, отталкиваясь и отскакивая от камней. Инстинктивно верная реакция. Потерял свою шляпу. Не издает ни звука …
В более спокойной воде за водоскатом они втащили его на борт.
— Где ты был? — спросил Смит.
Ухмыляясь, отплевываясь, Хейдьюк тряс головой, пытаясь вытрясти воду из ушей. Он умудрялся выглядеть одновременно и свирепо, и глуповато-застенчиво.
— Чертова река, — пробормотал он.
— Надо было держаться за линь, — сказал Смит.
— Я держался за чертово весло. Его нанесло на камень, и оно как дало мне прямо в живот, — он нервно сгреб спутанную массу своих промокших волос. По волнам за ними плыла его шляпа — старое кожаное сомбреро из Соноры — готовая утонуть в третий раз. Они извлекли ее с помощью весла.
Река спокойно несла их дальше, через плато, в докембрийскую мантию Земли, к низменности, дельте и морю Кортеса, в семисот милях от них.
— Впереди — Мыльные пороги, — сказал Смит. И, конечно же, они услышали мятежный шум воды, бьющейся о камни. За следующим поворотом.
— Это потрясающе, — тихонько сказала Абцуг, обращаясь к Доку. Они сидели, тесно прижавшись другу к другу, связанные одним пончо, укрывавшим их колени и ноги. Она лучилась восторгом. Вода капала с чересчур широких полей ее шляпы. Кончик сигары Дока бодро светился во влажном воздухе.
