Ильза Айхингер - Великая надежда

Вот что хотел сказать Георг. Поэтому он встал и положил обе руки на скатерть. Поэтому он неустанно барабанил пальцами по краю стола. Он хотел привлечь к себе внимание.

Дети уже давно притихли, но незнакомый молодой человек по соседству не умолкал. Из-за его плача слова угасли у Георга на устах, как угасают одна за другой спички на сквозняке.

Георг хотел произнести длинную речь. Он хотел сказать все, что полагается, но вместо этого произнес только: — Там кто-то плачет! — и снова сел. — Вот именно, кто-то плачет, — ворчливо повторил Курт. На пол упала ложка. Биби нырнула под стол и подняла ее. — Курам на смех, — сказал Герберт, — и чего он плачет? Из-за ничего, просто так!

— Из-за ничего, просто так! — безнадежно повторил Леон. — Вот именно. Именно, что так!

— Берите коврижку! — крикнул Георг. Это должно было прозвучать ободряюще, а прозвучало тоскливо. Все взяли по куску коврижки. Георг испуганно смотрел на гостей. Они жевали торопливо и с усилием: коврижка была чересчур сухая. Они давились. — Теперь уже скоро придет Эллен с тортом, — сказал Георг. — А самое вкусное всегда лучше приберечь на закуску.

— Эллен не придет, — перебил Курт, — она больше не хочет с нами водиться!

— С нами и нашими звездами.

— Она нас забыла.

Рут встала и разлила по чашкам чай, бесшумно, быстро и не пролив ни капли. Глаза детей потерянно блестели поверх чашек. Герберт сделал вид, будто поперхнулся, и начал кашлять.

Георг медленно обходил гостей, хлопал на ходу каждого по плечу, кричал «Старина!» и тому подобное и даже смеялся. Остальные смеялись вместе с ним. Стоило им на мгновение притихнуть, из-за стены снова отчетливо слышался плач. Курт хотел рассказать что-то смешное и перевернул чашку. «Ничего! — крикнул Георг, — это ерунда!» Биби вскочила с места и подложила под мокрое пятно свою салфетку. Туманные полосы, тянувшиеся сквозь оконные стекла, из серых превратились в черные. Беспричинно блеснули на шкафу пустые банки.

Биби что-то шепнула Курту.

— На моем дне рождения никаких тайн! — огорченно пробормотал Георг.

— Радуйся, что ты этого не знаешь! — крикнула Биби через стол звонко и, пожалуй, громче, чем следовало. — Радуйся, Георг, что к твоему дню рождения это не относится! — Биби была бы рада, если бы у нее были какие-нибудь тайны. О том, что бы из этого могло получиться, она не думала. Если бы у нее была тайна, с нее было бы довольно.

Плач за стеной не переставал. Внезапно Ханна вскочила. «Пойду спрошу у него, в чем дело, — сердито крикнула она. — Вот сейчас пойду и спрошу!»

Георг загородил дверь. Он расставил руки и прижался головой к дереву — живая баррикада против плача, который несется изо всех комнат, стоит только прислушаться. Ханна вцепилась ему в плечи и попыталась оторвать его от двери.

— Я хочу выяснить, в чем там дело, ясно?

— Это нас не касается! Хватит с нас и того, что мы вынуждены жить дверь в дверь с чужими людьми. А почему они плачут и почему смеются — это нас не касается!

— Нет, касается! — вне себя крикнула Ханна. — Это уже много раз нас касалось, а мы были чересчур тактичными. Но теперь это касается нас совсем по-особенному! — Она обернулась к остальным. — Помогите мне, помогите же! Мы должны добиться ясности!

— Нам нельзя требовать ясности, — тихо сказал Георг. — Это делают взрослые, почти все взрослые, и от этого умирают. Оттого, что требуют ясности. Сколько бы вы ни спрашивали, все равно все останется неясно, слышите? Пока вы живы. — Окоченевшими пальцами он вцепился в дверной косяк. Постепенно его руки обмякли — вот-вот опустятся.

— Ты болен, — сказала Ханна, — Георг, ты болен.

Остальные молча стояли кружком.

Герберт протиснулся вперед.

— Хотите знать, что Биби сейчас сказала? Я знаю! Я слышал. Хотите, скажу? Хотите? Я скажу, да?

— Говори!

— Не говори!

— Только попробуй, Герберт!

— Биби сказала, она сказала…

— Я не хочу знать! — крикнул Георг. — Сегодня мой день рождения, и я не хочу ничего знать! — Его руки равнодушно повисли. — Сегодня мой день рождения, — без сил повторил он, — и вы желали мне всего самого лучшего. Вы все желали.

— Он прав, — сказал Леон. — Сегодня его день рождения, и точка. Давайте во что-нибудь поиграем!

— Давайте, — сказал Георг. — Ну давайте! — Его глаза снова заблестели. — Я уже приготовил лото.

— А на что будем играть?

— На честное слово.

— На честное слово? — язвительно усмехнулся Курт. — На какое еще честное слово? Давайте играть на звезду!

— Опять вы начинаете, — упрямо сказал Георг.

— А теперь, — залепетал Герберт, — теперь я вам все-таки скажу, что сказала Биби! Она сказала… — и прежде, чем ей удалось зажать ему рот ладонью: — Биби сказала: звезда означает смерть!

— Это неправда, — сказала Рут.

— Мне страшно, — сказала Ханна, — потому что мне еще хотелось бы иметь семеро детей и дом на шведском побережье. Но в последнее время отец часто гладит меня по волосам, а когда я к нему оборачиваюсь, он начинает насвистывать.

— Взрослые, — взволнованно крикнул Герберт, — взрослые все время говорят дома на иностранных языках!

— Они всегда так, — возразил Леон, — они и раньше так делали. — Его голос изменился. — Все становится отчетливее.

— Неотчетливее? — переспросила Рут, сбитая с толку.

— Это одно и то же, — объяснил Леон. Но ему показалось, что он произнес вслух тайну, о которой лучше бы промолчать. — Отдайся на волю неясного, чтобы достичь ясности.

Остальные отвернулись. «Можно, Георг? А то в комнате душно». Они рывком распахнули окно и свесились наружу. За окном была темнота, глубокая, как море. Двор был неузнаваем. «Если бы мы сейчас попрыгали из окна, — хрипло сказал Курт, — друг за другом! Миг — и все, и больше никакого страха. Никакого страха. Представьте себе!»

Дети закрыли глаза, они отчетливо увидели самих себя, друг за другом. Черные, и проворные, и вытянувшиеся в струнку, словно прыгают в воду.

— А ведь неплохо? — сказал Курт. — Если они нас потом найдут, вытянувшихся во всю длину, неподвижных. Люди иногда говорят: мертвые смеются. Так давайте и мы над ними посмеемся!

— Нет, — крикнул Герберт, — нет, нельзя!

— Мамочка не разрешает, — съехидничал Курт.

— Каждый из нас должен и сам это понимать, — спокойно сказала Рут из комнатной темноты. — Если получил подарок на день рождения, его нельзя выбрасывать.

— А сегодня как раз мой день рождения, — подхватил Георг, — вы ведете себя невежливо. — Он всеми способами пытался увести остальных от окна. — Кто знает, будем ли мы в будущем году по-прежнему вместе. Может, это наш последний праздник!

— В будущем году, — насмешливо крикнул Курт. Отчаяние вновь забирало власть над детьми.

— Пожалуйста, берите коврижку! — вне себя крикнул Георг. Если бы только Эллен была здесь! Эллен бы ему, наверное, помогла. Эллен бы их переубедила и увела от окна. Но ее здесь не было.

— Если бы мы это сделали! — настойчиво повторил Курт. — Если бы мы прямо сейчас это сделали! Терять нам нечего.

— Нечего, кроме звезды!

Эллен испугалась.

Туман пошел клочьями. Небо было как высокое сводчатое зеркало. В нем больше не отражались ни лики, ни очертания, ни границы, ни вопросы, ни страхи. В нем отражалась только звезда. Мерцающая, тихая и неумолимая.

Звезда повела Эллен сквозь сырые мрачные улицы, прочь от Георга, прочь от друзей, прочь от всех желаний, в сторону, противоположную всем другим сторонам, где бы Эллен могла с ними встретиться. Звезда увела Эллен от нее самой.

Она спотыкалась; широко расставив руки, она неуверенно брела за звездой. Она подпрыгивала и хватала, но ухватиться было не за что. Сверху не свисала никакая веревка.

Выходит, что бабушка была права, когда ее предостерегала?

«Горе тебе, если ты возьмешь звезду. Радуйся, что это тебя миновало! Никто не знает, что значит звезда. И никто не знает, куда она ведет».

Нет, это было невозможно узнать заранее, да и не нужно — нужно было только идти за ней следом, и этот приказ касался всех.

Чего тут еще бояться? Зачем все прорицатели, если есть звезда? Кто, как не она, обладает властью претворять время в нечто другое и прорывать стену страха?

Внезапно Эллен остановилась. Кажется, она пришла как раз туда, куда было нужно. Ее взгляд медленно оторвался от звезды и соскользнул по небу вниз до самых крыш. От крыш было уже недалеко до номеров и имен. Все было то же самое, они прятались от звезды.

Эллен стояла перед домом, в котором жила Юлия. Юлия, о которой не говорили — ее исключили из компании после того, как она сама себя исключила. Она не хотела принадлежать к ним, к тем, у которых на лице был написан страх. Они были обречены на неудачи. Уже тогда, на набережной, Юлия не хотела с ними играть. Она должна была носить звезду, но она ее не носила. С тех пор как вошел в силу приказ о звезде, она больше не выходила на улицу.