— Как хочешь.
— Всего наилучшего.
— Ага. Номер счета тебе сообщат. В понедельник утром у нас оперативка, не звони. Я сам позвоню. После обеда заберешь постановление администрации. Подписанное префектом и завизированное в мэрии… Да, и вот еще что. Название магазина надо поменять.
— В смысле?
— Название магазина. «Готовься к войне» — это фигня. Не разрешат. Придумай что-нибудь другое. Как у всех.
— А что не так с названием?
— Все не так Ты хочешь, чтобы люди просыпались утром, подходили к окну и видели гигантские буквы — «Готовься к войне»?
— Именно.
— Не сходи с ума, — велел старик — Поменяй название. И приходи в понедельник за документами.
Ничего не ответив, банкир зашагал вон.
Он не стал сразу придумывать выход из положения. «Готовься к войне» — в этом была вся идея. Магазин с другим названием был не нужен. Но часы показывали два пополудни. Плохое время для раздумий. Думать будем завтра. В субботу. Сейчас — в банк. Потом — вечер. Наедине с рыжей. А дальше незачем загадывать.
Движение было парализовано, Знаев не удивился, сделал знак Василию: мол, доберешься до офиса без меня, — сам пошел к метро.
Московским летом московский мужчина может все простить московской подземке. Даже всепроникающий запах пивной отрыжки. Даже почти полное отсутствие кислорода. Обилие умопомрачительных полуголых женщин все компенсирует. В жаркие дни эротическое напряжение достигает небывалой силы. Одурманенные духотой, женщины шалеют, совокупляются с направленными на них взглядами, и кажется, что над колышущимся морем голов, над плотной толпой, над капельками пота на припудренных лобиках, над двусмысленными улыбками, над розовыми шеями, над прозрачными блузками и безбожно короткими юбчонками, над выбритыми подмышками и обнаженными смуглыми животиками хлопают в мутном воздухе фиолетовые искры.
Круто вспотевшего, веселого банкира внесло в вагон. Знаев не принадлежал к числу толстосумов, брезгующих подземкой. Передвигаясь на метро, всегда можно точно рассчитать время в пути. Что может быть важнее точного расчета? Кратковременный недостаток кислорода можно перетерпеть. Банкир вдоволь надышался ночью и утром. Через двадцать минут он войдет в свой кабинет, где климатическая установка поддерживает температуру и влажность в точности на том же уровне, как, например, на атлантическом побережье Франции, — и все будет в порядке.
Об спину банкира терлись чьи-то мягкие груди; справа обмахивались газетой, слева слушали музыку; поодаль на французском переговаривались несколько африканцев — финансист готов был поклясться, что они слегка мерзли. Видел же он в аэропорту Лиссабона граждан Мозамбика — при двадцати градусах тепла они расхаживали удрученные, в куртках и шапках…
В хорошем темпе взбежал по эскалатору. Выпрыгнул в улицу, протыкая плечом массу невыносимо медленных — бредущих, ползущих, ковыляющих, семенящих, шаркающих подошвами.
А вот и моя лавочка. Охранник распахивает дверь. С ним — за руку. Низовые сотрудники это обожают.
В приемной навстречу Знаеву с дивана встал старинный знакомый, он же клиент банка, он же аферист уровня ниже среднего Паша Солодюк. Фамильярно затряс щеками.
— Наконец-то! Тебя теперь и не поймать!
Банкир едва сдержал гримасу неудовольствия.
— Что у тебя?
— Разговор, — значительно ответил старинный знакомый.
— Зайди.
В кабинете Знаев скинул пиджак, выпил воды. Бумажным полотенцем обтер лицо.
— Странные порядки ты завел, — с ходу, обиженно приступил гость. — Я пришел к твоей секретарше, говорю: срочно свяжи с Сергеем, — отказывается. Говорю: у меня катастрофа, форс-мажор, — а ей все равно…
— Правильно, — кивнул Знаев. — Она выполняет мое распоряжение.
— Ты, значит, распорядился, чтобы меня с тобой не соединяли?
— Не только тебя. Всех.
— Типа, ты теперь большая шишка?
— Типа, да.
Солодюк был раздражен, руки держал в карманах, враждебно выдвигал круглый живот. Фразы произносил, сузив глаза. Как все аферисты уровня ниже среднего, он шикарно одевался и тщательно следил за своим внешним видом.
— Что за катастрофа? — сухо спросил банкир.
— Мне не дали денег.
— В каком смысле?
— Я хотел снять со счета миллион. Заметь, на моем счету — почти два миллиона…
— Рублей? — Да.
— И что?
— Я выписал чек. Пошел его оформлять. У тебя там на чеках сидит какая-то новенькая. Молодая, рыжая. Дерзкая. Она отказалась проводить мой чек.
— Правильно, — сказал Знаев, с удовольствием ощущая, как пот на его боках высыхает. — Это ее работа. Не давать наличных таким, как ты.
— Прикажи ей.
Банкир бесстрастно кивнул. Нажал кнопку, велел Любе вызвать рыжую. Пока ждали, Солодюк не изменил напряженной позы. Сопел. Как все аферисты уровня ниже среднего, он часто переоценивал масштаб своей персоны.
Алиса вошла. По пятницам в конторе разрешалось пренебрегать дресс-кодом; вместо офисного комплекта «юбочка — блузочка — низкий каблук» девушка была одета в легкий, открывающий плечи сарафан, полупрозрачный: просвечивало минимальное бельишко. Задрожав от восторга, Знаев крупным усилием воли сделал каменное лицо и указал на своего гостя:
— Клиент недоволен. Жалуется.
— Пусть, — звонко произнесла Алиса. — Я поступаю в соответствии с законом. Я не могу разрешить выдачу наличных. Это нарушение приказа Центробанка и инструкции по соблюдению расчетно-кассовой дисциплины.
Браво, подумал Знаев.
Солодюк не пошевелился.
— Этот клиент забирает по двадцать миллионов в месяц, — продолжала рыжая. — Он обязан предоставлять копии кассовой книги. Расходные ордера и авансовые отчеты…
— Я предоставляю!
— Этот клиент, — девушка чеканила, глядя в стену, опустив руки по швам; банкир наслаждался, — забрал в июне пятнадцать миллионов, а отчитался только за три. Его документы составлены безграмотно. Небрежно. Думаю, они ненастоящие…
Солодюк щелкнул языком и сказал:
— Сергей, давай поговорим наедине.
Банкир пожал плечами:
— Ладно. Спасибо, Алиса. Подождите в приемной.
Они обменялись быстрыми взглядами. Банкир собрал всю невозмутимость, на которую был способен. Но и рыжая выказала самообладание.
Солодюк поискал глазами, где сесть, не нашел и переступил с ноги на ногу.
— Что скажешь? — тихо спросил Знаев, чувствуя к собеседнику ненависть, — за то, что тот проводил ушедшую девушку жадным взглядом.
— Я все принесу. Все документы. В ближайшие дни. Скажи ей, чтобы отоварила мой чек.
— Нет.
— Почему?
— Ты знаешь, почему. И я знаю, что ты знаешь. Мы договаривались. Еще зимой. Ищи себе для своих делишек другое место.
— У тебя банк, — сказал Солодюк — Что такое миллион рублей для полноценного коммерческого банка? Я тут — со дня основания. Я старейший клиент… Я акционер!
— Здесь ты прав.
— Дай мне наличные.
— Нет. Для тебя лавочка закрыта. Если я буду бесконтрольно продавать кэш, у меня отберут лицензию. Сейчас за этим строго следят.
Солодюк опустил плечи.
— Я ведь тебе должен, — уныло произнес он.
— Да, — согласился банкир. — И не хочешь отдавать. И, кстати, завтра у тебя последний день. Я, честно говоря, думал, что ты именно за этим и явился. Рассчитаться со ссудой. Я разочарован. Это немного совсем некрасиво, Паша. Взял, не отдал, да еще и подставляешь. Когда вернешь долг?
— Дай мне время.
— Нет. Я никому не даю времени. Я сам в нем нуждаюсь.
— Тогда разреши мне забрать деньги. Сегодня. Миллион.
— Нет.
— Я обещал людям. Это такие люди… их лучше не злить.
— Мне все равно, кому и что ты обещал.
— В виде исключения. Последний раз.
— Нет.
— Я не смогу рассчитаться завтра. Завтра — выходной. Суббота.
— При чем тут суббота? Ты разве еврей?
Старейший клиент заметно обиделся, но банкиру было наплевать.
— Помнишь, — сказал он, — старую историю из девяностых? Про парня, который сделал себе банк и распустил слух, что он — иудей? Изучил талмуды, освоил идиш… В общем, как только ему поверили, его дела пошли в гору. Со страшной силой. Фантастический подъем! Но потом, говорят, замочили его. Когда узнали правду…
— Ты это к чему?
— К тому, — сухо произнес банкир, — что я пойду тебе навстречу. По дружбе. Достану из кармана время — и дам его тебе. Целых трое суток. До шестнадцати ноль-ноль понедельника. Соберешь деньги к понедельнику?
— Такой суммы — точно не соберу.
Знаев покачал головой:
— Ты выгребал по миллиону рублей каждый день. Покупаешь у меня за один процент — продаешь, я так предполагаю, за семь-восемь. Ежедневно, то есть, поднимаешь по две тысячи долларов. Паша, ты зарабатываешь больше меня…
