– В следующую субботу у нас в Бредвика митинг протеста, так что я буду дома поздно, – сообщил дядя Стен в одно августовское воскресенье.
– А польза от этого будет? – усомнилась бабушка. – Кому какое дело до того, что мы думаем здесь, на маленьком островке…
– Так только раньше можно было рассуждать, – возразил дядя Стен решительно. – Теперь все связано. Рабочие во всем свете должны соединиться против господ, не то они совсем нас сомнут. Как-никак, а уже два раза приходилось откладывать казнь.
С каждым часом угроза смерти, словно горный обвал, надвигалась все ближе на обувщика и разносчика рыбы. Скоро неумолимая жестокая громада раздавит их. И вот каменотесы в Бредвика решили, как и другие, упереться плечом в эту страшную стену, задержать ее своей решимостью.
Однако, хотя у них были сильные плечи, не верилось, чтобы им удалось остановить лавину… Всеми силами своей души Оке мечтал о другом: дядя Хильдинг, который живет в Америке и строит там небоскребы, совершит неслыханный подвиг и спасет в последний момент обоих итальянцев.
На большой фотографии, которую дядя прислал бабушке, он стоит в таком шикарном костюме с шелковым галстуком, что, наверно, сможет пройти к самому королю Америки и попросить отпустить их на свободу. А впрочем, есть ли теперь у американцев король? Оке не раз слышал, как бабушка напевает коротенькую песенку:
Вы слыхали ужасное дело?
Это правда, известная всем!
Самого короля Америки
Застрелили, убили совсем!
Надежды дяди Стена не оправдались. Сакко и Ванцетти сожгли электричеством, как это решил суд.
…Более ясное представление о других странах и частях света стало складываться у Оке только тогда, когда он перешел в старшие классы.
За лето школьное здание несколько изменилось. Коридор расширили, и получилась настоящая столовая с раздевалкой; рядом устроили новое светлое помещение для занятий трудом. С шумом и грохотом переселялись вниз из чердачных каморок верстаки. Наверху было, конечно, по-своему неплохо – низкие потолки заставляли рослых старшеклассников усердно склоняться над инструментом, Еместо того чтобы играть в ножички и сыпать друг другу опилки в уши.
Русен не пользовался у них особенной любовью. Он умел быть крайне язвительным и не задумывался пускать в ход ореховый прутик, который постоянно вертел между ладонями. Вместе с тем ребята восхищались учителем – он умел во время игры в пэрк[15] наподдать мяч так, что тот летел с головокружительной быстротой через весь школьный двор, и теми же длинными, слегка узловатыми пальцами отлично управлялся с клавишами органа за утренней молитвой и во время уроков пения.
Для Оке же он был просто мастером на все руки, умеющим дать ответ на любой вопрос. В школе полагалось строго придерживаться программы, а жизнь сплошь и рядом ставила Оке перед вопросами, которые не укладывались в рамки его познаний. Он никак не мог заставить свои мысли держаться в пределах начальной школы.
Все четыре старших класса занимались в одном зале. Из щели в полу постоянно дуло, на сизо-зеленой каменной стене над высокими деревянными панелями проступала сырость: школа была построена прямо на скале, без фундамента.
Оке чаще прислушивался к тому, что говорили для выпускного класса, отвлекаясь от нудного чистописания и длинных, до скучного простых примеров на сложение. Ему не терпелось уловить и усвоить все сразу.
Сколько чудесных открытий таили в себе большие таблицы с изображениями млекопитающих, птиц, а также китов – они не относились к рыбам, хотя и жили в море, и всевозможных ползучих тварей, среди которых нужно было уметь выделять пресмыкающихся…
Если большая географическая карта оставалась висеть во время перемены, Оке часто забывал об отдыхе – так увлекало его изображение широких петляющих рек, несущих свои воды в Тихий океан. Тихий океан… Ни на одном другом океане не бывает таких штормов, слыхал он.
На китайских названиях можно было язык свихнуть. Видно, придется учителю повозиться с ним, когда настанет время для Оке учить про эту желтую страну… Сами китайцы считают, что их родина находится посередине всего света. На самом же деле середина, конечно, Италия, вытянувшаяся длинным сапогом в Средиземное море.
«Сицилия лежит около носка, словно футбольный мяч», – сообщил Русен как-то во время урока выпускникам, когда Оке, собственно, надлежало сосредоточить все свое внимание на рисовании.
«Пожалуй, об этот коричневый скалистый остров только ногу разобьешь», – подумал про себя Оке, глядя на узкий, изящный носок дворянского сапога.
Над органом висела другая карта. Ее никогда не скатывали и не убирали в угол. Неужели весь Готланд такой однообразно зеленый и плоский? Оке был недоволен собственным островом, пока не открыл, что его очертания напоминают неотесанную, узловатую дубинку. Если взяться за нее около мыса Фиденесет, как раз там, где виден вырез залива Бюргсвикен, то трудно будет вырвать ее из рук.
Оке глянул на беленый потолок. Пятна сырости срослись там в мрачный безымянный континент. Ремонт так и не довели до конца… Никто не знал, возобновится ли он через два года или через все двадцать лет. Неудивительно, что ребята пришли в крайнее возбуждение, когда Бенгт обнаружил новехонькую парту в сарайчике, где хранились инструменты.
Сквозь желтый лак красиво просвечивали жилки дерева, крышка была лишена прямого острого края, в который можно упереться животом, если он начинает слишком уж громко бурчать, мешая слушать уроки. Все было закруглено и прилизано.
– Это для кого же?
Девочки в последнем классе горячо обсуждали этот вопрос; каждая была уверена, что новая парта предназначена именно ей.
Однако парта простояла в сарае еще несколько недель и покинула его только тогда, когда в школе однажды утром появилась новая ученица. Ее бледное круглое личико казалось надменным, карие глаза смотрели на все с величайшей самоуверенностью. И когда Русен наконец представил ее классу, никто не удивился, почему эта девочка одна получила в свое распоряжение такую красивую парту.
Арениус… Носители этой фамилии привыкли держаться особняком от простого люда. На протяжении нескольких столетий род Арениусов был представлен вельможами, высокопоставленными чиновниками и священнослужителями. Правда, отец Стеллы был всего-навсего второстепенным, низкооплачиваемым служащим лоцманской конторы, но он еще вполне мог стать большим начальником.
Не один знатный род на острове был связан своим происхождением с большой усадьбой Архамра, где родился и Арениус. Близнецы фон Архаммар, возведенные в дворянское звание в XIX веке, заседали даже в шведском правительстве.
С почтительностью, смешанной со смутной неприязнью, вспоминал Оке свое первое посещение знаменитой усадьбы вместе с бабушкой. Они пришли туда под вечер. Багряное солнце уже задевало края деревьев, и тонкие травинки отбрасывали длинные тени на луг.
Гулко протарахтела в тишине разбитая телега, послышалось нежное ржанье, потом уныло замычала корова. Лишь курчавые овечки паслись молча и торопливо, не заражаясь тоской остальных животных по родному стойлу.
По ту сторону дороги в теплом золотистом свете простирались плодородные земли Архаммара. Над зеленью сада – и кипенью яблоневого цвета высились мощные прямые беленые стены, отсвечивая мягким розовым тоном. Вверху, где начиналась черепичная крыша, розовое сменялось темно-красным. Яркие зайчики играли на стеклах, вставленных в свинцовые рамы. Дом стоял пустой – памятник местной знати, богатым купцам и зажиточным крестьянам, которые в старые времена делили с часто сменявшимися завоевателями власть на острове.
Живая изгородь из низкорослых кипарисов окружала новое здание – современную виллу с фронтоном и ступенчатой крышей. С наветренной стороны деревья были подсушены и прорежены. Слуги жили в отдельном флигеле, но пристройки для батраков отсутствовали, и живущие в округе малоземельные крестьяне не были обязаны отрабатывать поденку на усадьбе. Правда, они предпочитали не отказывать господину Лауреллю, когда тому требовались рабочие руки. Во времена старого Микаэля Арениуса крестьяне были привязаны к усадьбе еще сильнее. Тогдашний хозяин беззастенчиво наложил лапу на большую часть лесов на мысу, построил там лесопилку и вывез уйму древесины.
Дед Оке последние годы своей жизни был шкипером шхуны, которая принадлежала Арениусу.
«Ему приходилось гнуть спину чуть не задаром, а вся выгода доставалась хозяину», – ворчала бабушка, когда речь заходила о деде.
Им пришлось довольно долго прождать в большой кухне, в обществе двух совершенно сбившихся с ног служанок, которые гремели кастрюлями и конфорками и непрерывно переругивались для бодрости духа.
Бабушка надеялась застать самого Лаурелля. Он был очень прост в обхождении и с ним было легко разговаривать, лишь бы старая вдова-хозяйка не находилась поблизости.
