— Не огорчайтесь, — вздохнула Мисако. — Видения — это не очень приятно.
— Наверное… — В глазах монаха заблестели огоньки. — Зато интересно. Считается, что они дают власть над людьми.
Мисако бросила на него изумленный взгляд. Она привыкла к тому, что видения не приносят ничего, кроме боли.
— Ну и как же можно повысить чувствительность?
Кэнсё задумчиво смотрел вдаль. Возле чайного павильона виднелось лишь несколько движущихся фигур. Сад почти опустел.
— Прежде всего, — начал монах, — вы должны ощутить свою собственную энергию. Потом следует научиться освобождать разум от всего лишнего, чтобы он стал способен воспринимать.
— Но каким образом?
— Мой друг учил меня, что надо сжать ладони вместе, как для молитвы, и стараться сконцентрировать внимание до тех пор, пока не почувствуешь, как жизненная энергия перетекает из одной руки в другую.
Мисако сжала руки и закрыла глаза.
Кэнсё продолжал:
— Энергия исходит из центра вашего тела, в области пупка. Вы чувствуете?
Она молча кивнула.
— Хорошо, — довольно произнес он. — В следующий раз попробуйте снова, когда останетесь одна. Старайтесь почувствовать поток энергии и не допускайте в свой разум никаких других мыслей.
— Должно быть, это очень трудно, — сказала Мисако, открывая глаза.
— Постепенно научитесь и тогда сможете управлять собой. Здесь нет никакой магии.
— А если ничего не выйдет?
Кэнсё вздохнул, потирая выбритую макушку.
— Тогда можно попробовать другой способ. Сядьте поудобнее, закройте глаза и представьте, что кругом полная темнота. Когда поле зрения полностью очистится, постарайтесь что-нибудь представить. Решите точно, что вы хотите увидеть перед собой, и сконцентрируйтесь. Продолжайте, пока не увидите каждую деталь, вплоть до мельчайших оттенков цвета.
— То есть если я захочу увидеть птицу или, скажем, цветок, то надо закрыть глаза и думать о них, пока они не появятся?
— Ну, пожалуй, для начала так… На самом деле все немного сложнее, боюсь, я не очень толково объяснил…
Он хотел продолжить, но Мисако уже закрыла глаза.
— Я хочу увидеть розу, красную розу!
Она сложила руки на коленях и изо всех сил пыталась сосредоточиться, думая о последних розах, которыми любовалась утром у матери в саду.
Кэнсё улыбнулся, наблюдая за стараниями молодой женщины, однако ничего не сказал, чтобы не портить ей удовольствия. Он молча разглядывал ее лицо, густые черные подрагивавшие ресницы. В груди снова заныло.
— Не получается, — сказала она, не открывая глаз.
Монах засмеялся.
— Не спешите. Попробуйте нарисовать розу воображаемой кистью.
Он понимал, что говорит ерунду, но ничего не мог с собой поделать, уж очень хотелось еще полюбоваться на прекрасное лицо.
Мимо прошли две девочки в школьной форме. Оглянувшись на бамбуковую скамейку, они захихикали. Вытянутые ноги монаха почти полностью перекрывали дорожку.
Потревоженная, Мисако открыла глаза.
— Ну что? — спросил Кэнсё, провожая школьниц недовольным взглядом. — Видели розу?
— Целых три, но не таких, как мне хотелось. Они стояли в вазе.
— Отлично, — усмехнулся он. — Когда придете домой, поищите вазу с тремя красными розами и, если найдете, обязательно дайте мне знать.
— Скорее всего, вы увидите их первым, — засмеялась Мисако. — Они в храме, у дедушки, я ясно их видела. Наверное, мама сегодня принесла.
Кэнсё нахмурился.
— Вы знали, что она собирается это сделать?
— Понятия не имела. Я думала о тех розах, что видела утром в саду, а они оказались в вазе у дедушки в комнате.
— Вы просто чудо! Я совершенно уверен, что их увижу.
— Чудо? — улыбнулась она. — Так меня еще никто не называл.
— Значит, все люди вокруг вас слепые, — с жаром произнес монах, поднимаясь со скамейки.
Щеки Мисако вспыхнули. Она пошла за монахом по направлению к воротам. Чайный павильон был уже пуст. Последние посетители — две школьницы, что недавно прошли мимо скамейки, — снова захихикали, оглянувшись на монаха, и убежали.
Как странно, подумала Мисако. И в самом деле, никто прежде не называл ее чудом, никому способность к видениям не казалась чудесной.
— Вы уверены, что хотите присутствовать на завтрашней службе? — спросил Кэнсё уже в воротах. Он снова шел ссутулившись, наклонив голову.
— Думаете, мне есть чего бояться? — ответила она вопросом.
Голос Мисако теперь звучал робко и доверчиво, словно у ученицы, обращающейся к учителю. Он задумался.
— По-моему, все должно пройти хорошо, но если вы в самом деле видели тогда девочкой что-то ужасное, видение может повториться и вам будет неприятно.
Мисако закусила губу.
— Конечно, но что я могу поделать? Раз уж вы пришли выбирать место для алтаря, пути назад нет. Я не могу обидеть дедушку. Кроме того, теперь я знаю вас, сэнсэй, и ничего не боюсь, если вы будете рядом.
Священнику показалось, будто на него пролился дождь из ароматных цветочных лепестков. Ему пришлось выпрямиться, чтобы совладать с приливом нежности.
— Благодарю вас за доверие, — произнес он с поклоном. — Завтра мы будем лишь молиться, а молитва — это голос сердца, и ничего плохого от нее произойти не может. — Снова сгорбившись, он смущенно спросил: — Вам не трудно было бы прийти, не позавтракав, ограничившись чаем?
Мисако рассмеялась. Никогда не знаешь, чего ожидать от этого человека.
— Конечно, только зачем?
— Так лучше, — пожал он плечами, — энергия не тратится на усвоение пищи, и свежее себя чувствуешь.
— Как скажете, — улыбнулась она, подходя к велосипеду. Потом подняла на священника взгляд, полный восхищения. — Благодарю вас, сэнсэй. Я так много узнала сегодня.
У Кэнсё едва не подкосились ноги, к щекам прилила кровь.
— Тогда сайонара, увидимся завтра утром, — с трудом выговорил он.
— Я приду пораньше, — кивнула Мисако, забираясь на велосипед. — Сайонара!
Монах быстрыми шагами пересек мост и пошел в сторону храма. Мисако, перегоняя его, весело крикнула:
— Не забудьте посмотреть на розы в храме!
— Обязательно! — широко улыбнулся он.
Она игриво развернулась и сделала круг, объезжая его. Кэнсё попытался дотянуться до велосипеда, но Мисако ловко увернулась и умчалась. Заворачивая за угол, она обернулась и исчезла, оставив за собой лишь обрывок смеха. Он поспешил вперед, надеясь встретиться с ней взглядом еще раз, но не успел.
Что за очаровательное создание, думал Кэнсё, пересекая улицу журавлиной походкой. Переполненный невыразимым ощущением счастья, он пошел медленнее. Здесь, на людной улице, хотелось задержаться подольше, наслаждаясь угасающим солнечным светом чудесного дня. Вернувшись в храм, он вновь станет монахом, но пока можно побыть просто мужчиной и хоть немного продлить нежное, удивительное и почти недоступное для него чувство — любовь к женщине.
Младший священник Конэн докуривал первую утреннюю сигарету, обратив взгляд на убывающую луну. В уме он прокручивал перечень дел на сегодня, более длинный, чем обычно. Тэйсин и монах из Камакуры встали раньше всех и занимались подготовкой к особой поминальной службе, которую пожелал провести Учитель. Таким образом, завтрак и прочие рутинные обязанности легли на плечи младшего в храме, даже толком не знавшего причину возникшей сумятицы.
— Ладно, — проворчал Конэн, раздавив крошечный окурок сигареты, — меня это не касается.
Бросив взгляд на наручные часы, он поспешил сквозь предутренний полумрак к звоннице.
Мисако не спала. Скорчившись под одеялом, она с ужасом ожидала наступления рассвета. Отдаленный стон колокола будто оплакивал уходившую ночь. Час поминальной церемонии в саду близился, и Мисако все больше охватывал страх. Она так и не поняла до конца причину столь необычной затеи, хотя организаторские способности деда не могли не вызвать восхищения. Он словно повернулся к ней совсем новой, неожиданной стороной. Даже возражения матери не смогли сломить его решимость.
Накануне утром Кэйко, узнав о предстоящем, и в самом деле сразу поехала в храм. В глазах ее сверкал огонь, в руке она сжимала последние розы из своего сада. Не успев осушить первую чашку чая, женщина выложила отцу все, что думала:
— Что это за поминальная служба, на которую ты заставляешь идти Мисако?
Он не выказал никаких признаков волнения, словно и не ждал неминуемого объяснения.
— Ты уже знаешь? Мисако рассказала?
— Нет, я слышала ее разговор с мужем по телефону. Она объясняла, почему ей придется задержаться. Выходит, у тебя были планы относительно нее, о которых я ничего не знала? Что за служба?
Старик пожал плечами.
— Обязанности священника, сама понимаешь. Нужно совершить отпевание неопознанных останков, и я хочу, чтобы Мисако присутствовала.
