В то время мы выступали практически каждый вечер. Еще раз съездили в Германию, потом катались с гастролями по Шотландии и по всей территории Соединенного Королевства. Мы чувствовали, что дело пошло. Но главное, девушки вокруг нас впали в безумие, это была настоящая истерия. Вот это было клево. Синтия, с которой мы познакомились, когда меня никто не знал, пугалась, слыша, как они хором орут мое имя. Ей же приходилось делить меня с другими. Кроме того, ей не следовало высовываться. Брайан твердо настаивал, чтобы она оставалась в тени. Никто не должен был знать, что у меня есть девушка. Это могло повредить нашей карьере. Вспоминая об этом, я прихожу к выводу, что мои жены оказались в диаметрально противоположных ситуациях. Синтия не имела права на существование, а сейчас я сам не существую без Йоко. Разве не символично: я сделал все, чтобы разрушить то, что было мной сделано раньше?
Но в то время я был стойким оловянным солдатиком. Правда, вскоре жизнь шарахнула солдатика дубиной по темени. Синтия сообщила, что она беременна. Ей хотелось невозможного — чтобы я запрыгал от радости. А я даже говорить не мог. Хуже ничего и быть не может, вот что я подумал. Все пропало. Моя карьера погибла. Придется мне на ней жениться. Об этом станет известно. Я представил себе заголовки в газетах: «Леннон женился! Леннон стал отцом!» Кто купит пластинку женатого мужика с ребенком? Да, знаю, знаю… Довольно мерзко сейчас об этом говорить, но тогда у меня было ощущение, что небо обрушилось мне на голову. Мы только-только выбрались на серьезный уровень, и существовал вполне реальный риск, что эта новость оттолкнет фанов. Не исключаю, что подобные мысли возникли у меня не без влияния Брайана, который охотно подливал масла в огонь. Не думаю, чтобы он действительно опасался чего-то такого, скорее подсознательно мстил мне за то, что я выбрал не его.
Я отправился к Мими и все ей рассказал. Я нуждался в поддержке с ее стороны. Но мы нарушили все приличия, чего она терпеть не могла. Она вообще недолюбливала Синтию, а тут еще выяснилось, что та забеременела до свадьбы. И Мими выслушала меня очень холодно. Она умеет быть жуткой занудой. На свадьбу она не придет, сказала она. Никто из родственников на ней тоже не появился. У нас получилась свадьба-призрак. Никто ничего не знал, даже Ринго не сказали. Он слишком недавно попал в группу, и мы не торопились доверять ему свои секреты. Позже, когда он про все узнал, то здорово обиделся. Хотя должен был мне спасибо сказать за то, что я избавил его от участия в этом мероприятии. Мрачнее не бывает. Синтия сказала, что наша свадьба больше смахивала на похороны. Чистая правда. В тот день я словно умер. Я согласился нести ответственность за ребенка, но я его не хотел. Я был молод, весь мир скандировал мое имя, и я боялся, что умру, настигнутый нормальной жизнью. Смириться с этим я не мог. Я выполнил свой долг, женился, но на этом — точка.
Джулиан родился, но я не сразу пошел на него посмотреть. Нехорошо, конечно, было оставлять Синтию одну. Но я хотя бы не кривил душой. Никогда не притворялся. Когда я наконец решился пойти в роддом, моя жена даже не упрекнула меня. Хочешь взять его на руки, спросила она. Нет, не хочу, ответил я. Тогда она сказала: смотри, смотри, видишь, он тебе улыбается. Я повернул голову. Хоть я и навестил ее, но вообще-то пришел не за этим. Дело в том, что я решил поехать в отпуск с Брайаном. Когда я сообщил об этом Синтии, она прямо побелела. Не знаю даже, рассердилась она или нет. Наверное, поняла, что ничего здесь не поделаешь, да и говорить не о чем. Возможно, про себя она подумала, что я та еще сволочь, если смываюсь от нее в такое время. Я беспрестанно ныл, что устал как собака, и даже не спросил, как прошли роды, как она себя чувствует. На свет появился мой сын, а меня распирало от желания орать: я, я, я.
Мне хотелось быть с Брайаном. С ним мне было хорошо. По поводу нашего с ним совместного недельного отдыха чего только не писали. Всем до смерти любопытно, трахался я с ним или нет. Не знаю. Между нами возникла нежность, это точно, и с моей стороны нечто вроде любви. Но не физической. Для меня это было невозможно. Мы просто валялись на пляже и пялились на мужиков. Я ловил от этого кайф. Балдел от игры в гомика. Меня интересовало, до чего я могу дойти, где грань, которую я не переступлю. Собственно, всю свою жизнь я только этим и занимался. Вся моя жизнь — это череда попыток узнать, кто я есть. Потому что я всегда чувствовал себя потерянным. Гомосексуализм, Индия, наркотики, Йоко — все это явления одного порядка. Это идеи, за которые я цеплялся, как утопающий хватается за соломинку. Если бы я пришел к выводу, что любовь к мужчинам меня спасет, я бегом побежал бы к ним в объятия. В конце концов я обрел равновесие с Йоко — самой мужественной из всех женщин.
После нашего возвращения начались неприятности. На одной вечеринке ко мне прилип знакомый диск-жокей Боб Вулер. Все вокруг только и говорят, заявил он, что я трахаюсь с Эпстайном. Я вообще не хотел ему отвечать, потому что мне было плевать на эти разговоры. Но потом не выдержал и взорвался. Не помню, чтобы когда-нибудь еще я впадал в такую ярость. Наверное, в глубине души я смертельно боялся дремлющей во мне склонности к гомосексуализму, если до такой степени озверел. Я схватил палку и набросился на него. Если бы меня не оттащили, думаю, я его убил бы, честное слово. Он валялся на полу, весь в крови. Я здорово его отделал. Меня отпихивали, кричали, что я псих. А я продолжал смотреть на стонущего от боли Вулера. И в этот миг все вдруг изменилось. Словно что-то щелкнуло внутри. Это был последний раз, когда я вел себя так жестоко. Прежде я, возможно, убил человека в Гамбурге, и вот теперь снова… Значит, я способен избить до смерти любого, кто посмеет меня доставать. Я ушел совершенно ошалелый, твердя про себя, что совершил непростительную глупость. Диск-жокей подал на меня в суд за нанесение телесных повреждений, и дело попало в прессу. Отныне, что я ненормальный, узнали все.
Подумать только, в тот период нас постоянно противопоставляли роллингам. Типа, мы хорошие, а они плохие. Хрень какая. Во-первых, мы с ними дружили и даже написали для них пару-тройку песен. Но главное, я был раз в сто агрессивнее Мика. Сменив стиль, мы освободили им пространство. Они носили длинные волосы и ругались на сцене. А мы стали изображать из себя чистеньких и благовоспитанных мальчиков. Но они вечно копировали нас. Когда вышел наш второй альбом, мы были первыми, кто появился на обложке с постными рожами. В полумраке. Довольно смело. И они сделали нечто в том же роде. Мы выпустили Sgt. Pepper, а они — Their Satanic Majesties Request. Практически повторили нашу концепцию. Могу еще с полсотни похожих примеров привести. Единственной группой, с которой мы действительно соперничали, были The Beach Boys. Помню, мы чуть с ума не сошли, когда услышали их Pet Sounds. Шедевр, без дураков шедевр. Мы записывали Sgt. Pepper с мыслью, что должны их переплюнуть. Впрочем, мы только это всегда и делали: доказывали миру, что лучше нас нет. Когда Брайан Уилсон услышал этот альбом, у него крышу снесло.[11]
В конце концов скандал вокруг Вулера затих сам собой. Мы заплатили ему, и дело замяли. Он успокоился. И наш имидж хороших мальчиков не пострадал. Мы были респектабельные. Нас уважали. Пригласили выступить на гала-концерте у королевы в «Королевском варьете». В тот день нас слушала вся Англия. Перед началом выступления я позволил себе слегка пошутить. Сказал, что публика на дешевых местах должна хлопать в ладоши, а те, кто сидит в первых рядах партера, пусть просто побрякают своими драгоценностями. В те времена это воспринималось как неслыханная дерзость. Но все прошло как по маслу. Потому что, договорив, я невинно улыбнулся. Нам всё прощали, считая нас милыми и забавными. Мы от души радовались тому, что с нами происходило, мы жили как в сказке, мы были звездами, нас повсюду узнавали, все вокруг нас любили. Про себя я думал, что, возможно, вознесусь еще выше. Потому что весь тот цирк, что творился вокруг нас, станет ключом к моему дальнейшему расцвету. Глупость какая. С каждым днем я все больше забывал о том, кто я такой. Загонял вглубь внутреннее неблагополучие.
Я почти забыл, что у меня есть жена и ребенок. Синтия переехала к Мими. Они быстро нашли общий язык. Я не интересовался их жизнью. Когда я их навещал, жена никогда не жаловалась на жизнь. Не хотела, чтобы я чувствовал себя в чем-то виноватым. Зато Мими не отказывала себе в удовольствии и охотно делилась горестями, выпавшими на долю бедняжки Синтии. Следовательно, в какой-то мере и на ее долю тоже. Джулиан плохо спал. По ночам ей приходилось выходить с ним на улицу, так он плакал. Я слушал ее, но все это меня нисколько не трогало… А, ладно, хватит. Надоело рассказывать о собственных подлостях. Все это было в самом начале. Когда разразился циклон под названием «Битлз». Потом я предпринимал кое-какие попытки скрасить Синтии существование, приглашал ее с собой на гастроли. Не думаю, что ей со мной было легко, но все-таки она получала какую-то компенсацию. Я был хорошим мужем — в промежутках между приступами безумия. Помню, что иногда по утрам я просыпался со странным ощущением, весь исполненный солнечных мыслей, и говорил себе: я должен подумать и о других.
