Я делаю шикарное иллюстрированное Представление нашей компании, прошу заказать всем визитки, а мне — найти переводчика, знающего деловой и технический английский. Немедленно находится Иришкина родственница — Иришкина родня неисчерпаема, как ее дурь — и родственницу зовут Гита.
Гита — дитя акселерации, представитель нового поколения. Которое выбирает «Пепси». Она рыжая, милая девчушка, у нее особый дар — при ее появлении компьютеры виснут и сбоят, выбивает пробки, искрят розетки. Первый раз в жизни вижу человека, после которого каждый день нужно переинсталлировать комп. Я быстренько учу ее работать в интернете, но у нее — убеждения. Например, я нахожу прекрасный продукт — датчик для детей, абсолютно безвредный, заимствованный в полицейских вооружениях. В радиусе десяти миль вы можете слышать каждую минуту, что происходит с вашим ребенком. Цена производителя — тридцать восемь долларов США. Незаменим в стране, где детей похищают, забывают, приучают к наркотикам, оставляют одних на дачах и во дворах. Что бы вы думали — Гита заявляет, что безнравственно так контролировать детей. И отказывается посылать письмо производителю. И я понимаю, что должен сделать переводы сам — или не видать нам ассортимента.
Иришка — у которой очередная ремиссия — нудится, ноет, что никто не пришлет нам каталогов, никогда производитель не даст кредит. Люблю людей, употребляющих слова «всегда» и «никогда», меня так и тянет дать ей хорошего пинка, чтоб у нее мозги встали на место. Клянусь, я начинаю понимать украинского мальчика Васю!
Я честно и благородно предупреждаю Иришку, что дней через десять мы подпадем под проверку компании по оценке кредитоспособности и добросовестности компаний, аккредитованной при Посольстве США. Экспортеры обязательно будут наводить справки. Но что ей международный аудит? Для нее все это — астрофизика. Логарифмы для головной боли. Этой публике нужны деньги, деньги, деньги, просто деньги, и все. До таких не доходит, что существуют промежуточные шаги, гигантская подготовительная работа, которая в итоге дает деньги. Это они опускают и пропускают. Фильтруют. Не забирают в голову. Потому, что такую работу надо оценивать и оплачивать. Таков ответ на вопрос: почему все эти ничтожества всегда пытаются представить как ненужную работу специалистов. Какой в них прок, в этих умники? Ели вы так умны — где же деньги? Скажите, когда будут деньги? И делают круглые глаза, когда вы объясняете, что деньги будут через год-полтора, после стартапа и достижение точки безубыточности.
Что и происходит в действительности. Нам звонят из Dun and Brandstreet и просят прислать им баланс, отчеты о прибылях и убытках, выписки из реестра акционеров и Менеджерское обозрение, МОА. И я посылаю им все — включая и менеджерское обозрение, и собственное резюме. С которым мне полагается экстраординарная виза в США — одиннадцать лет работы с Дипломатическим корпусом, контрактор посольств, маркетинговый корреспондент Госдепартамента, специалист по экономической конверсии, рекоменданты — президент Вашингтонского центра промышленной кооперации и торговли и тому подобная публика.
Аналитик Dun and Brandstreet получает такие не каждый день (подозреваю, что перепроверяет по посольской базе данных) — и дает нам зеленый свет и номер.
Отныне мы — полноправный участник большого бизнеса.
Осталось ответить: зачем?
Близится Новый год. Мертвые дни для бизнеса.
Подводить предварительные итоги рано.
У нас завелись небольшие деньги, но стратегические проблемы не решены — и я предвижу, что решены не будут. Для этого у меня есть основания: нет оборотных средств, накапливаются долги в бюджет, нет рекламы и сеть мертва.
Тем не менее, нам удается наскрести деньги на вторую партию фильтров — еще сто штук, что, по масштабом бизнеса, — капля в море. Абдулл-Хафизовна начинает оформлять паспорт сделки, работа на час, но она тянет с ней неделю — на глазах у Леры, стол которой напротив. Все рабочее время она тратит на обучение девушки Гали, генерацию дурацких идей, требует положения о бухгалтерии, будто законодательных и подзаконных документов с нее не довольно, дает работу нашему новому секретарю Наташе, которая — как выясняется, за словом в карман не лезет и умеет постоять за себя. Приходит Абдулл-Хафизовна к часу дня, норовит задержать всех и каждого после конца работы и от планирования уклоняется всячески. Я не могу заставить ее сделать прогнозный баланс. Внешне я любезен с ней, хотя она давно сидит у меня в печенках, и я знаю: ее надо гнать.
Лера — того же мнения. И после Нового года спокойно говорит ей, что с ней не сработается. Благо, у нас есть отличный и проверенный бухгалтер на замену, Танечка, легкая, быстрая, неизменно доброжелательная и очень грамотная. Абдулл-Хафизовна покинет нас, унося свою лень, приторные духи, паршивый характер и тяжелые византийские одежды Итак, с бухгалтером мы решим. Не ясно, как быть с другим — с тем, что фирма напоминает клуб или сходку футбольных фанатов. Сплошная говорильня, у всех идеи и планы, на завтра — новые идеи и планы, ничего не доводится до конца. Или — говоря моим языком — ситуация, в которой коллегиальность подменяет компетентность.
Перед уходом, а увольняем мы ее в первых числах марта, Абдулл-Хафизовна пытается создать нам дополнительные проблемы, точно имеющихся мало. Она начинает зудеть, что склад не относится к структуре бухгалтерии, накладные обязана давать секретарь, словом, морочить голову, как умеет одна она. Нечего делать, мы нанимаем кладовщика — прежний, мальчик из «Zepter» просто канул, растаял в коридоре без отчета и передачи дел, и я, наконец, запрещаю Абдулл-Хафизовне обращаться к секретарю вообще. Вовне нас ругают на все корки — Чернавцева квасится дома и интригует как помешанная! У нас не будет фильтров, фирма лопнет, мы умрем и нас за волосы стащат в братскую могилу. Но мы-то знаем, что фильтры будут. И что Чернавцева будет посрамлена, разбита, и проклята навеки. Как все, кто вторгались в Россию. И все-таки мы нервничаем.
Нервничает Любовь Семеновна: зал стоит пустой, на обучение приходят по три с половиной человека. Любовь Семенова — по знаку Весы, а это плохо для бизнеса: день она в миноре, день — порхает, ее мотает от одного полюса треволнений к другому, от поражения — к победе, от радужных надежд — к видениям загробной жизни. Она курит дамские сигареты и хрустит пальцами. Она придирчиво оглядывает себя, снимая с блузы невидимый сор. Она готовится к военному параду, который переносят изо дня в день. Она идет по коридору к вам навстречу, неся стопу книг, и вы чувствуете себя так, будто сейчас она преподаст вам урок географии и поставит кол. Вы чувствуете себя именно тем идиотом, который не знает, где находится Саргассово море. Она без конца советуется с Лерой. Обе ковыряются с расчетами и рассуждают, как стимулировать деньгами работу сети.
Я не вникаю в это по понятным причинам. Я не хочу ничего слышать про сеть — хватит, что мне приходится писать все рекламно-информационные материалы и другие документы для так называемой «папки презентанта», потому что чеховский Юра не сделал ни черта. Он приходит на работу поздно, заговаривает с дамами, подолгу смотрит в окно. Дышит на него, трет рукавом. Дам он называет сударынями. Он щиплет бородку и не может погладить свой пиджак. Он выглядит неприкаянным и потерянным. Навязанным нашей эпохе. Когда он смотрит на меня, близоруко щурясь, меня мутит от раздражения. Почему кто-то всегда работает за этих неврастеников с их похмельным синдромом и монологами ни о чем?
И, разумеется, все, что я делаю, используется шиворот-навыворот.
Если я делаю рекламные листовки для фильтров и для обучения, указывая в них адрес и телефоны компании, их правят — чтобы не указывать ничего, и раздают в руки менеджерам МЛМ — братьям и сестрам нашего Юры — а мне во что бы то ни стало нужно сделать первый шаг к продажам со склада. Если я договорился в лучшем из хозяйственных магазинов, чтобы там выставили наши фильтры — и целую экспозицию сопроводительных материалов, — и беру на переговоры Хоменко, та в самый радостный момент назначает продажную цену фильтра — цену МЛМ. При магазинной наценке фильтр выставлен ценой в тысячу долларов США — почему не в три тысячи? Но мне отвечают: ничего, пусть люди увидят фильтр по этой цене, тогда, дескать, мы стимулируем продажи МЛМ. Если я объясняю, что надо переходить к продажам со стендов, все согласны со мной — главное, лучшие менеджеры этой чертово-матерной сети, которых, конечно же, нет, когда доходит до продаж. Мне абсолютно ясны три вещи: раз — меня слушают, чтобы сделать наоборот, или не сделать вообще, два — мне не доверяет Иришка, три — мы тянем фирму в разные стороны, причем, я делаю все, остальные — ничего. Я — Мистер Правильный, Который Надоел. Я доктор, чьи рецепты засовывают подальше и становятся в очередь в винный отдел. Я — громкоговоритель на столбе, мимо которого идут озабоченные люди.
