— Ты ранен, Джозеф?
Под ее веками тлеют поджоги, и страсть к начальнику пожарной дружины застилает дымом ее глаза. В ответ я бормочу, что ударился.
30 октября
Снова и снова возвращаюсь к проблеме моего будущего.
4 ноября
Подпольная библиотечная сеть доставила мне номер «Тайн кино и телевидения», чья разноцветная обложка украшена заголовком: «Свидание Дебби оскорбляет Лиз!» Это подарок Фрэнки Рэндольф, простоватой девочки, которая до сего дня и словом меня не удостаивала, переданный через Бобби Вандербильта. Я киваю и признательно улыбаюсь через плечо; Фрэнки прячет голову под партой. Я видел, как девчонки передают друг другу эти журналы (иногда кто-нибудь из мальчишек снисходит до того, чтобы ознакомиться с особенно сенсационной обложкой). Мисс Мандибула конфискует их при любой возможности. Я пролистываю «Тайны кино и телевидения» — прелестное зрелище. «Эксклюзивная съемка, представленная на этих страницах, не является тем, чем кажется. Мы знаем, как это выглядит, и знаем, что сделают сплетники. Поэтому в интересах порядочного парня сначала мы публикуем факты. Вот что произошло на самом деле!» Картинка изображает юного идола, восходящую звезду кино в постели, в пижаме и спросонок, а рядом такая же одуревшая красотка старательно выглядит испуганной. Я очень рад узнать, что съемка не является тем, чем кажется; а кажется она уликой для развода, никак не меньше.
О чем думают эти безбедрые одиннадцатилетки, когда в том же самом журнале натыкаются на полосную рекламу Мориса де Паре, изображающую «Бед(р)овых Помощников», которые выглядят как стегано-набивные огузки? («Подлинный агент под прикрытием — добавляет привлекательности вашим бедрам и тылу, моментально!») Если они не способны декодировать язык, иллюстрации ничего не оставляют воображению. «Распалите его неистовство…» — продолжает рекламная подклишовка. Может, оттого-то Бобби и залипает на «ланчиях» и «мазерати»: это оборона против распаленного неистовства.
Сью-Энн пронаблюдала за инициативой Фрэнки Рэндольф и, перехватив мой взгляд, извлекает из ранца не менее семнадцати номеров этого журнала, сует их мне в руки, словно желая доказать: что бы ни предлагали ее соперницы, она их побьет. Я быстро перелистываю их, отмечая поразительную широту редакционного взгляда:
«Детки Дебби плачут»
«Эдди спрашивает Дебби: Согласна?…»
«Кошмары Лиз про Эдди!»
«То, чего Дебби не может рассказать об Эдди»
«Частная жизнь Эдди и Лиз»
«Дебби возвращает своего мужчину?»
«У Лиз новая жизнь»
«Любовь — дело коварное»
«Любовное гнездышко Эдди сшито на заказ»
«Как Лиз сделала из Эдди мужчину»
«Они собираются жить вместе?»
«Не хватит ли помыкать Дебби?»
«Дилемма Дебби»
«Эдди снова стал папой»
«Дебби планирует повторный брак?»
«Способна Лиз достичь совершенства?»
«Почему Дебби тошнит от Голливуда?»
Кто эти люди — Дебби, Эдди, Лиз — и как они попали в такую жуткую переделку? Я уверен, Сью-Энн это знает; очевидно, что она изучала их историю как путеводитель по тому, чего можно ожидать, едва она вдруг покинет этот плоский и тусклый класс.
Я злюсь и сую журналы ей, даже не прошептав спасибо.
5 ноября
Шестой класс начальной школы имени Хорэса Грили — раскаленный горн любви, любви, любви. Сегодня идет дождь, но внутри воздух густ и пронизан страстью. Сью-Энн отсутствует; подозреваю, слегла от нашего вчерашнего бартера. Меня окутывает облаком вины. Она не виновата — я это знаю — в том, что читает, в том, какие образцы предлагает ей корыстная издательская индустрия; не следовало мне дозволять такую резкость. А может, у нее просто грипп.
Никогда еще не оказывался я в атмосфере, настолько пронизанной зарядами недоношенной сексуальности, как сейчас. Мисс Мандибула тут беспомощна; сегодня все идет наперекосяк. Амоса Дарина застали в раздевалке за рисованием неприличной картинки. Прискорбная и неточная, она не призвана служить таком чего-то, но сама по себе — акт любви. Картинка возбудила даже тех, кто ее не видел, даже тех, кто видел и понял только, что она неприличная. Класс гудит от недоосмысленного зуда. Амос стоит у дверей и ждет, когда его отведут к директору. Он колеблется между страхом и восторгом своей преходящей известности. Время от времени мисс Мандибула с укором поглядывает в мою сторону, словно винит в этом брожении меня. Но не я же нагнал такую атмосферу, я сам барахтаюсь в ней, подобно прочим.
8 ноября
Моим одноклассникам и мне обещано все, а превыше прочего — будущее. Мы принимаем вопиющие заверения, не моргнув глазом.
9 ноября
Я наконец собрался с дерзостью и подал прошение о парте побольше. На переменах я едва способен двигаться: ноги мои не желают распрямляться. Мисс Мандибула говорит, что поднимет этот вопрос перед завхозом. Ее беспокоит превосходное качество моих сочинений. Мне, спрашивает она, кто-нибудь помогает? В какой-то момент я балансирую на грани: рассказать ей все или не рассказать? Что-то, тем не менее, предостерегает меня: даже не пытайся. Здесь я в безопасности, у меня есть место; я не желаю снова вверять себя прихотям власти. Даю себе слово в будущем писать не столь превосходные сочинения.
11 ноября
Разрушенный брак, разрушенная карьера оценщика, мрачная интерлюдия в Армии, когда я едва ли вообще был личностью. Такова сумма моего существования до сего дня, тягостный итог. Что ж тут удивляться: единственной надеждой казалось полное перевоспитание. Даже мне ясно, что меня следует основательно переделать. Как эффективно общество, таким манером хлопочущее о спасении своего шлака!
Выдернутый из неизученной жизни среди прочих приятных, обреченных молодых американцев, зарабатывающих деньги, отброшенный назад в пространство и время, я начинаю понимать, как именно сбился с пути, как все мы с него сбиваемся. (Хоть это и далеко от намерений тех, кто послал меня сюда; им потребно только одно — чтобы я снова встал на верный путь.)
14 ноября
Различие между детьми и взрослыми, хоть, вероятно, и полезное в каких-то целях, по сути своей обманчиво, понимаю я. Существуют лишь индивидуальные эго, помешанные на любви.
15 ноября
Завхоз проинформировал мисс Мандибулу, что все наши парты — правильного для шестиклассников размера, как это определено Оценочным советом и поставлено в школы «Корпорацией образовательных поставок „Ню-Арт“» из Энгелвуда, Калифорния. Он также отметил, что, раз габариты парты верны, стало быть, неверны габариты самого ученика. Мисс Мандибула, которая и без него пришла к сходному заключению, отказывается поднимать этот вопрос дальше. Мне кажется, я знаю, почему. Прошение, поданное в администрацию, может повлечь за собой мое удаление из класса, перевод в какое-либо заведение для «исключительных детей». А это бедствие первостепенной величины. Сидеть в классе с гениями (или, что вероятнее, с «умственно-отсталыми» детьми) — да я скукожусь за неделю. Пускай же мой опыт здесь пребывает обыденным; оставь меня, Господи, пожалуйста, типичным.
20 ноября
Знаки мы читаем как обещания. Мисс Мандибула по моему большому росту, по зычному голосу понимает, что настанет день, и я на руках отнесу ее в постель. Сью-Энн те же самые знаки интерпретирует так: среди всех ее знакомых мужского пола я уникален, а следовательно — наиболее желанен, а следовательно — ее особое достояние, как и все остальное, что Наиболее Желанно. Если ни один из этих планов не осуществится, жизнь обманет их обеих.
В своем прежнем существовании я читал девиз компании («Работаем, чтобы помочь в нужде») как описание долга оценщика, коренным образом недопонимая глубочайшие интересы компании. Я верил, что, раз приобрел себе жену, состоящую из знаков жены (красоты, очарования, мягкости, аромата, умения готовить), значит, обрел любовь. Бренда, читая те же знаки, что сейчас заводят не туда мисс Мандибулу и Сью-Энн Браунли, чувствовала, будто ей пообещали, что ей никогда не станет скучно. Все мы — мисс Мандибула, Сью-Энн, я сам, Бренда, мистер Доброхотт — по прежнему верим, что американский флаг означает некую общую праведность.
Однако теперь я утверждаю, оглядывая этот инкубатор будущих граждан: знаки есть знаки, и некоторые из них лгут. Вот мое великое открытие, совершенное здесь.
23 ноября
Может статься, мой опыт ребенка здесь в конечном итоге меня спасет. Только удалось бы затаиться в этом классе, пока Наполеон бредет по России под нудное бормотание Гарри Броана, читающего вслух из учебника истории. Все загадки, что ставили меня, взрослого, в тупик, берут свое начало здесь, и одну за другой я перечисляю их, обнажая их корни.
2 декабря
Мисс Мандибула не даст мне остаться неповзрослевшим. Ее руки покоятся у меня на плечах слишком уж тепло, слишком подолгу.
