— Всё это я уже слышал, — сказал он, когда у меня иссякли слова.
Закрыв глаза, я с минуту не шевелился и не говорил ни слова. Я молчал от горькой досады на себя, внезапно подступившей к сердцу и сдавившей горло, а Антон, видимо, истолковал это по-своему. Он встал и подошёл ко мне.
— Сергей Владимирович, Лазарев теперь сто раз подумает, прежде чем что-то сказать. И биолог вам тоже нахамил… Я ему ещё устрою на следующем уроке!..
Я поднял лицо.
— Вот только этого не надо. Александр Петрович не сказал ничего такого. Он и сам всему этому не обрадовался, так что его можно понять.
Он вдруг открыто, искренне улыбнулся, и я увидел щербинку у него в зубах — видимо, след минувших битв.
— Сергей Владимирович, вы такой умный, такой хороший, всё умеете объяснить… Только иногда надо — во! — Он показал мне сжатый кулак — худенький, мальчишеский, но твёрдый и умеющий больно бить. — Я знаю, вы не можете… Может быть, вы другой раз и хотели бы, только не можете, потому что у вас спина болит. Вы… знаете, что? Если вас кто-нибудь не будет слушаться, вы мне скажите. Я ему — во!..
И я опять увидел его кулак. Не знаю, почему, но мне не хотелось его благодарить — наверно, потому что он задел моё больное место и дал мне почувствовать себя — взрослого человека, учителя! — в чём-то слабее его, мальчишки и ученика. Я понимал, что он сказал это не со зла, даже напротив — из добрых побуждений, только легче от этого мне не было. Я сухо сказал:
— Давай-ка проверим упражнение. Ты сделал его?
Он секунду смотрел на меня удивлённо, а потом торопливо достал из рюкзака свою тетрадь, открыл и положил мне на стол.
— Вот…
Я проверил упражнение, указал ошибки и заставил Антона тут же их исправить.
— Думаю, ты ещё не очень усвоил эту тему, потому что плохо знаешь формы прошедшего времени и причастие второе неправильных глаголов, — сказал я. — Это надо просто учить наизусть, никуда от этого не деться. Если ты не выучишь эти формы, ты так и будешь делать ошибки.
Антон поморщился.
— Не люблю учить наизусть.
— Кажется, кто-то обещал учить всё, что я задам, — проговорил я сурово. — Другое дело, если тебе это не нужно. Тогда ты так и скажи, и не будем отнимать друг у друга время.
Он выпрямился и захлопал ресницами.
— Нет, нет, Сергей Владимирович… Мне нужно. Я выучу эти глаголы. В лепёшку разобьюсь — а выучу!..
И он действительно выучил. Более того — он выпросил у меня третье занятие в неделю. Мне ничего не оставалось, как только предложить ему приходить ко мне домой по воскресеньям: другого времени на неделе выкроить не получилось. Он являлся ко мне с утра со своими тетрадками и пособиями, которые я давал ему вместо учебника, мы проверяли домашнее задание и приступали к занятию. Если в школе наши занятия длились минут сорок — от силы пятьдесят, то по воскресеньям они затягивались порой на два, а то и на три часа. Часто мы и обедали вместе — мама не могла допустить, чтобы мы остались голодными — а иногда шли на прогулку в лес. Он начал сам рассказывать мне о своих грехах, зная, что мне всё равно станет о них известно. Он винился во всём — даже в том, что натворил вне стен школы. Я узнавал обо всём, что происходило у него дома: об этом Антон рассказывал в мельчайших подробностях. Вскоре я понял, почему Антон стремился подольше побыть у меня в воскресенье: его отец частенько выпивал в выходные. Пару раз Антон приходил ко мне в воскресенье со всеми своими учебниками на весь день; после нашего обычного занятия он делал уроки на понедельник за моим столом, а домой отправлялся поздно вечером:
— Батя, наверно, уже уснул.
А потом я получил от мамы Антона приглашение в гости — "на чай". Его мне передал сам Антон, придя однажды в понедельник на очередное занятие. Смущённо шмыгая носом, он сказал:
— Сергей Владимирович… Тут это… Маманя велела передать, чтобы вы заходили на чай вечерком, как освободитесь… Сегодня либо завтра, как сможете.
— Вот как. Что ж, передай маме, что я обязательно приду.
— А когда — сегодня или завтра?
— Думаю, я смогу сегодня.
В тот же вечер после уроков я нанёс визит семье Климовых. Когда я пришёл, сразу стало ясно, что только лишь чаем я не отделаюсь: похоже, меня ждали и основательно готовились к моему визиту. Толстый, ароматный пирог с картошкой и грибами, жирный борщ, ноздреватые тяжёлые блины, огромные и душистые пирожки с земляникой — вот что мама Антона обозначила безобидным словом "чай". Сама она, маленькая остроносая женщина, чем-то похожая на юркую и проворную мышку, явно не была грешна чревоугодием: об этом я догадался по её щупленькой фигурке. Но готовила она убийственно вкусно.
— Здрасьте, Сергей Владимирович, — поприветствовала она меня с узенькой мелкозубой улыбкой, поблёскивая своими небольшими и, как мне показалось, мышиными глазками.
— Добрый вечер, Галина Фёдоровна, — сказал я. — Благодарю за приглашение. Мне очень приятно…
Больше я ничего не успел сказать, потому что выбежала маленькая стриженая девочка в розовом платьице и сползающих колготках, бросила в меня мячик, звонко засмеялась и убежала.
— Ах ты… — ахнула Галина Фёдоровна, бросаясь за ней. — Машка!.. Я тебе сейчас покажу, хулиганка!
— Вся в тебя, — заметил я Антону, который стоял, прислонившись плечом к косяку.
Он усмехнулся.
Честное слово, я не чаял выйти живым из-за стола. Сначала я отдал должное борщу, потом съел увесистый кусок пирога с картошкой и грибами, сжевал три блина, а потом пришлось запихать в себя ещё и пирожок с земляникой.
— Всё очень вкусно, Галина Фёдоровна, — пропыхтел я, отдуваясь.
— Кушайте, Сергей Владимирович, кушайте на здоровье, — кивала она. — Вон, какой вы, извиняюсь, тощенький. Жена не кормит?
— Я, гм… не женат.
— А… Оно и видно. А я вас себе не таким представляла.
— Вы думали, что я баскетбольного роста и с косой саженью в плечах? — усмехнулся я.
Она опять сверкнула мелкими зубками.
— Ага. А вы… Одуванчик этакий. Извиняюсь… — Она смущённо умолкла, испугавшись, что сказала что-то лишнее.
Вернулся с работы отец Антона. С первого взгляда я определил, что он принадлежал к типу добросовестных трудяг, которые не прочь выпить, но с соблюдением меры. Походка у него была уверенная, а руки не дрожали.
— Здравия желаю, — сдержанно поприветствовал он меня и покосился на мою трость у стены.
Руку он мне пожал осторожно, сжав её своей крепкой ладонью не в полную силу, а слегка, как будто боялся сделать мне больно. Ел он много и с аппетитом, за которым мне было при всём желании не угнаться. Он почти ничего не говорил, зато Галина Фёдоровна за словом в карман не лезла.
— Спасибо вам большое, Сергей Владимирович, что занимаетесь с Тошкой. Он в последнее время вроде бы как даже за ум взялся… Учит чего-то, в школу ходит, да и вести себя стал лучше.
Антон возвёл глаза к потолку.
— Он так старается ваш английский учить! Ни один предмет он так не учил. — Галина Фёдоровна вспомнила что-то и засмеялась. — Как он эти глаголы зубрил! — Она взглянула на мужа. — Коля, помнишь, как он?.. Ходит и бубнит всё время… Даже я выучила! "Гоу — винт — гон". Так, что ли?
Антон вздохнул.
— Не винт, а "went", мам, — поправил он.
— Да я откуда знаю! — Галина Фёдоровна положила на мою тарелку ещё один пирожок. — Как-то раз я — извиняюсь — шла мимо туалета, а оттуда: "би — воз — бинт"!
— Не бинт, а "been", — снова исправил Антон. — И не воз, а "was".
— Уж не знаю, как там правильно, — сказала мать. — В общем, никакого покоя нам не было ни днём, ни ночью, когда он эти глаголы долбил! Кошмар какой-то круглые сутки. Бубнит, бубнит, раз — собьётся. И давай всё сначала! Ох ты, господи, горе! Даже Машка выучила. Бегает теперь и повторяет, как считалочку какую-нибудь… А ещё что было — Коля, помнишь? Ночью лежим, спим. Вдруг слышим — скрипит пол. Ну, как будто кто-то по дому бродит. Я встала, к двери подкралась, а мне навстречу Тошка! Идёт на меня, как лунатик, глаза стеклянные, и бубнит глаголы! Это было, скажу я вам, что-то с чем-то! Смех и грех… Вы пирожок-то ешьте, Сергей Владимирович!
Разумеется, ещё одного пирожка я уже не мог осилить, и мне завернули его с собой. Когда я, отяжелевший от еды и обалдевший от болтовни Галины Фёдоровны, наконец попрощался и вышел на улицу, Антон увязался за мной — проводить.
— Вот такая у меня маманя, — усмехнулся он. — Закормит и заболтает насмерть.
— Замечательная у тебя мама, — пробормотал я. — Похоже, её смертельное оружие — это то, как она готовит… От неё никто не уйдёт живым — ни друг, ни враг. Она всех накормит до упаду.
— Это точно, — засмеялся Антон.
В воскресенье, через неделю после этого незабываемого ужина, мы с Антоном пошли к озеру. Был уже октябрь, точнее, его конец: три дня тому назад выпал первый снег — правда, тут же растаял, но холодно стало уже почти по-зимнему. Мои руки мёрзли в тонких кожаных перчатках, а Антон был даже без шарфа.
