— Подождите, Сара, — умолял я, думая про себя: «подожди, детка, ты же ничего от этого не теряешь», — Сара, я сожалею, поверьте! — и, разыгрывая отчаяние, повторил: — Я так страдаю, я ужасно страдаю от одиночества!
Какая женщина устоит перед мольбой мужчины, не боящегося проявить свою слабость, отчаявшегося и готового излить душу первой встречной, с которой ему удалось уединиться в салоне «прекрасной американки»? Тем более, когда этот человек обаятелен, известный актер, почти знаменитость, а его супруга — модная кинозвезда. Разве хватит духа у какой-то крошки Сары Марс бросить его одного в престижной голливудской тачке? Не останавливаясь подробно на описании ласк и действий, которые обычно практикуются в салонах просторных автомобилей, произведенных американским пуританизмом, скажу только, что крошка Марс не собиралась отказывать мне ни в чем… она лишь умоляла: «Нет, нет, только не здесь!» «Тогда где, Сара, где?» — настаивал я. В результате мы оказались в хорошенькой, со вкусом обставленной квартирке в частном особняке в шестом округе, которую оплачивал ее давний любовник. По некоторым признакам я понял, что адресок этот был известен едва ли не каждому литератору, актеру и даже политику. Сара входила в число тех волнующих блондинистых крошек Мэрилин, которые утешают, «отдаваясь» с истинной покорностью и преклонением перед мало-мальской известностью тех, кто желает «увидеть небо в алмазах». Извиняюсь, что наводнил свой рассказ подобными банальностями; я бы обошелся без них, если б только крошке Марс нечего было рассказать мне о Шаме и, особенно, об Алекс, которую она не ревновала и даже искренне любила, восхищаясь ее исключительной красотой и умом, о чем сказала мне с удивительной теплотой и благожелательностью.
Время перевалило за полночь, до утра, когда я смогу нагрянуть к Алекс и Шаму, было еще долго. И это вынуждало меня оставаться у крошки Сары. С точки зрения стереотипа, упомянутого мной выше, она обладала привлекательностью, трудно поддающейся определению. Я заметил, что эта странная особенность происходила из своеобразного расхождения между ее действиями и их конечной целью. Складывалось впечатление, что за ослепительным в своей молодости и совершенстве телом, — которым она пользовалась в любовных играх с подозрительным, я бы сказал, искусством, — скрывалась неопытная, встревоженная, одним словом, «некрасивая» женщина, какой она считала себя до преображения в объект своих мечтаний. Я заметил, что Сара осознавала существование этого несколько размытого расхождения, и любые ее действия выглядели так, будто она поступала вопреки своему желанию, и, значит, носили заметно преувеличенный характер. Уже потом я понял, что на самом деле она была слишком умна, чтобы быть той, за кого старалась себя выдавать, и потому ей постоянно приходилось вести себя вопреки своей истинной натуре. В полной мере я осознал это лишь после того, как истощил все ресурсы ее тела; собственно, она сама эксплуатировала его с неистовой страстью до полного изнеможения, подстегивая желание партнера пользоваться этим объектом наслаждения, пока хватит сил. Несоответствие между этим безумством плоти и странной степенностью, исходившей от «внутренней» женщины, которой временами удавалось прорваться наружу, было совершенно очевидным. Теперь я понимал, что в ней могло привлекать и какое-то время удерживать Шама. Изнуренные любовью, мы лежали с переплетенными ногами в объятиях друг друга — блестящих нейлоновых чулок она так и не сняла, — и я расспрашивал Сару про Алекс, лаская ее безупречную грудь, выскочившую из кружевных чашечек лифчика. К моему удивлению, она отвечала на все вопросы с простодушием, граничившим с наивностью.
— Ты и в самом деле никогда не ревновала ее? Скажи откровенно, Сара.
— Нет, я тебя уверяю, честное слово.
И, демонстрируя нежелание продолжать разговор об Алекс, она склонилась надо мной, пытаясь своими очаровательными губками реанимировать мое притомившееся достоинство.
— Погоди, погоди… минуточку, Сара… Скажи мне, вы с Шамом часто занимались любовью? Так, как мы делали это сейчас?
Она привстала, собрала растрепавшиеся, чересчур высветленные волосы и отбросила их назад, открыв небольшой, но неожиданно энергичный лоб.
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Мне нужно знать.
Расслабленно вытянувшись, я лежал рядом с ее роскошным телом — его наготу подчеркивали нейлоновые чулки и несколько черных кружевных полосок — и думал, что этим телом Шам обладал до встречи с Алекс. И вот теперь, по чистой случайности, через Сару мне представилась возможность приподнять завесу над тайной жизнью Шама. Да, проникнуть на секретную территорию его сексуальной жизни… на территорию, преддверием которой можно было считать Сару. Чего не досталось ей из того, что он давал Алекс? Что получал он от Алекс из того, чего не требовал от Сары? И, возбужденный мыслью о том, что эта «передняя», ведущая в настоящий альков, — туда, где Шам держал Алекс на положении своеобразной пленницы, — доступна мне без всяких ограничений, я снова вошел в нее и устроился там как можно глубже, наполняя Сару своим присутствием, но не двигаясь, словно бы для того, чтоб лучше держать ее под собой, обузданную, обездвиженную и покорную. Я приподнялся над ней на вытянутых руках и, в этой гротескной позе похожий больше на тюленя, чем на человека, осмелился задать отвратительный в своей пошлости вопрос:
— Он трахал тебя так же хорошо, как и я?
Она засмеялась, но ее смех постепенно перешел в стоны и, к моему удовлетворению, она не смогла ответить. Я чувствовал, что заполняю ее так, как до этого никогда не удавалось ни одному мужчине. Вжимая ее в постель всем своим весом, впиваясь пальцами в ее податливое тело, я продолжал задавать вопросы, которые странным образом возбуждали не только меня, но невероятно заводили и ее саму, словно упоминание о Шаме пробуждало в ней чувства, до сих пор остававшиеся скрытыми в глубине ее естества. Мог ли я оставаться безмолвным и расслабленным после полета к небесам, когда случай давал мне возможность преодолеть то состояние оглушенности и эйфории, что охватывает вас, опустошенного и измочаленного, лежащего бок о бок с женщиной, с которой вы больше не в силах заниматься любовью? И я чувствовал себя ненасытным и неутомимым самцом с обновленными и обостренными чувствами. Своеобразная животная признательность делала меня как никогда сильным и выносливым, способным принять вызов этой талантливой дарительницы наслаждений — одной из немногих женщин, умеющих поддерживать огонь желания на протяжении многих раундов любовной игры; она могла в любой момент заставить бурлить кровь, ведя к полному изнеможению, как некоторые продажные молодые девушки, которых пожилые любовники стараются приучить к своим потребностям, прекрасно понимая, что им все равно придется делиться содержанками — обогатившимися фантазиями угасающих чувств своих папиков — с многочисленными молодыми самцами, постоянно рыщущими вокруг красивых женщин с репутацией опытных и доступных. Вот поэтому я не засыпал рядом с Сарой… и не собирался покидать ее слишком быстро — было почти четыре часа утра. Не имея возможности «спать» в эту минуту с Алекс, я воображал, что почти неистощимое наслаждение, которое дарила Сара, неуклонно приближало меня к истинной цели. В какой-то момент, когда я в очередной раз возносился на вершину оргазма, мне почудилось даже, что я произнес, если не прокричал, имя Алекс. Хотя я в этом не уверен. Если же так случилось на самом деле, то будем признательны Саре за то, что она оказалась достаточно тактичной, чтобы не обидеться на меня… или, по меньшей мере, не подать вида. Чуть позже, когда она заснула рядом со мной, слегка раздвинув ноги и открыв взгляду гладко выбритые складки своего лона, мне в голову пришла любопытная мысль: уж не воображаемому ли Шаму отдавалась она с такой бешеной страстью, когда я, занимаясь с ней любовью, получал наслаждение от воображаемой Алекс?
Наступило утро, пора было возвращаться домой, чтобы застать Мари, пока она не укатила на съемки. Как я и полагал, она была уже готова и ожидала машину с киностудии. Едва завидев меня, она тут же пошла в атаку:
— Ну что? Как тебе крошка Марс?
— Потрясающе.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что она — извини за грубое слово — трахается просто божественно… и превращает своего партнера в неутомимого пахаря своей нивы.
— А та, другая? Алекс? Как обстоят дела с ней?
Вместо ответа я предложил отвезти ее на студию, поскольку машина стояла внизу, у входа. Она согласилась почти с радостью, словно ей хотелось, чтобы ее провожатым хоть один раз оказался я. Разве у нас не все хорошо? Я вел машину, не поворачиваясь к ней, Мари сидела рядом, чопорно выпрямив спину и не скрывая своего напряжения. Наконец она спросила:
