Когда на углу улицы появился Шам, прошло всего несколько минут с тех пор, как мы с Алекс спустились к моему новому монстру с откидным верхом. Шам подошел к нам без тени удивления на лице.
— Ты видел? — спросила Алекс.
— Потрясающе! — воскликнул он к моему великому изумлению… и особенно к изумлению Алекс. Я думаю, что этой явно вынужденной реакцией он пресекал любые комментарии. Несомненно, снова оставляя меня хозяином положения, он предлагал Алекс самостоятельно решать, как ей вести себя по отношению ко мне. Разве не ясно было, что я купил эту машину ради понтов, чтобы показать, насколько безразлично мне все, что обо мне могли подумать в целом… и вместе с тем, чтобы показать Алекс, с каким вниманием я относился к каждому ее слову, пусть даже сказанному не всерьез? Когда она назвала мой первый «Бьюик» «невероятной машиной», сожалея при этом, что он без откидного верха, то что мне оставалось делать, если тут же не приобрести другую, еще более броскую модель? Из спесивости, достойной моего прусского прототипа, я старался всегда быть выше того уровня, который мог считаться приемлемым.
— Садитесь, — предложил я. — Погода превосходная, покатаемся…
Но Шам ловко выкрутился, сославшись на необходимость поработать этим утром над новой картиной, пока краски еще не полностью высохли. Я не настаивал, и они ушли, оставив меня одного на тротуаре перед машиной, показавшейся вдруг гротескной из-за ее цвета — красновато-коричневого с золотистым отливом — и, в особенности, внушительных размеров. Я устроился на просторном сиденье и тронул с места, кипя от гнева и перенесенного унижения. Какое-то время я бесцельно колесил по узким улочкам их квартала, не желая смириться с таким поворотом событий. Нет, они не могли так обойтись со мной! Они принадлежали мне! Они не имели права спровадить меня, как мальчишку! Я поймал Алекс на слове, хотя они были хорошими игроками, разве не так? Им следовало придерживаться тех правил ироничной игры, которые мы сами для себя и установили. Эта машина должна была использоваться с иронией, с чувством сдержанности… и вместе с тем с восхищением, хотя бы за то, что принадлежала киногероям, которых мы с Алекс обожали. Несомненно, тут я допустил промах. Но как исправить ситуацию? Я считал, что действительно купил их, заплатив приличные суммы за картины Шама. Да, я купил именно их, а не картины! Мне пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы удержаться от соблазна вернуться к их дому и нагрянуть к ним в мансарду. В конце концов, я купил также право входить к ним в дом в любое время, не так ли? Мое желание снова взглянуть на мои картины… наши картины… было бы вполне достаточным предлогом. Но в тот день мне хватило духа оставить их в покое. Мучаясь ревностью, страдая от унижения, я проехал по их улице, свернул на проспект Ла Бурдоннэ и, вдавив педаль газа в пол до упора, вернулся «домой». Никого! Я снова сел за руль, решив отправиться к морю, но, отъехав от Парижа добрую сотню километров, сжевал припасенный бутерброд и повернул назад. Что делать? На кого обрушить бурлящие во мне гнев и унижение? Я снова подумал, уж не нанести ли неожиданный визит Алекс и Шаму, но, поскольку было уже поздно и темно, я снова поехал «домой», надеясь застать там Маридону.
Она и в самом деле приходила. Ее одежда валялась повсюду, начиная от входной двери. Можно было подумать, что она переодевалась на бегу. Ушла она совсем недавно — недокуренная сигарета со следами губной помады еще догорала в вазочке с косточками от винограда, полураздавленная гроздь которого лежала на ковре. Решив принять душ, я отправился в ванную комнату и, стоя в ванне, долго намыливал все тело, рассматривая в параллельных зеркалах свое многократное, уходящее в бесконечность отражение с неожиданно восставшим членом, что в некотором смысле отвечало тайному желанию дона Жуана, поиметь всех женщин разом. Наконец, немного успокоившись, я тщательно оделся и, удовлетворенный надменной красотой того, кто смотрел на меня из зеркала в прихожей, вышел из дома, надеясь отыскать Мари где-нибудь в городе.
Я объехал все рестораны и прочие заведения, в которых рассчитывал найти ее; я следовал за ней буквально по пятам и едва не настиг сначала на одном берегу Сены, затем на другом. В конце концов, я решил бросить поиски и вернуться домой. Мари была там… и не одна. Опасаясь оказаться со мной наедине, она притащила с собой несколько актеров и актрис, занятых в новом фильме, в том числе Джека П. «Американца» и, разумеется, Верне, который тут же заключил меня в преувеличенно дружеские объятия и заявил, что все они искренне сожалеют о том, что я не смог присоединиться к ним этим вечером. Они приехали с вечеринки, устроенной в честь Джека П. по случаю его дня рождения. Прежде чем разъехаться по домам, они проводили Маридону, которая пригласила их зайти и выпить по последнему стаканчику.
Жак Верне придвинулся ко мне вплотную и тихо спросил, нарочито грубо подмигивая:
— Ну, как? Дело движется? У меня сложилось впечатление, что вы трое стали неразлучны, верно?
Я хотел было отстраниться, но он положил руку мне на плечо. От него разило, как от пивной бочки.
— Постой, постой… Очень важно… Сюрприз… Видишь на диване блондинку, между Джеком и моим ассистентом? Так вот, это жена Шама… Да, его первая жена, Сара Марс. У нее роль в моем фильме.
Догадываясь, что мы говорим о ней, Сара Марс издалека ответила нам улыбкой. Возможно ли, подумал я, чтобы Шам был женат на девушке, которая представляет собой едва ли не полную противоположность Алекс? Голубые глаза, крашеная блондинка и сексапильность, свойственная актерской профессии. Тут я должен признаться, что в то время принадлежал к числу тех, кто считал совершенно пошлыми манеры крошки Мэрилин Монро, которая, взобравшись на танк, так вульгарно рисовалась в окружении мальчиков, воевавших в Корее. У меня вызывало отвращение то, что она подражала Джейн Мэнсфилд[27] — «плотской мечте», как ее называли в Голливуде. Но и Мэнсфилд не была оригинальной, она копировала Харлоу[28] или Тельму[29], или же перекрашенную в блондинку пышку Уэст[30]. Вполне достаточно, не так ли? Ни одна из этих блондинок, отштампованных по единому образцу на голливудских фабриках грез, не заслуживает того, чтобы ее считали актрисой. Разве что женщиной! И хотя Мэрилин стала секс-символом середины нашего века, я продолжаю считать ее бесполым созданием, отмеченным печатью совершеннейшей невинности. Примерно то же самое можно было сказать и о Саре Марс, которая в этот момент поправляла свои чересчур светлые локоны, слегка потряхивая головой, как это делала Джин Харлоу. Я направился к ней. Вблизи она выглядела несколько иначе, от ее лица исходило впечатление какой-то странной текучести, словно две непохожие картинки, наложенные одна на другую, никак не складывались в единый образ. Кстати, это проблема всех крашеных блондинок: перекись водорода не только искажает их внешность, но и обесцвечивает саму личность, а уж это я воспринимаю крайне болезненно, вплоть до того, что просто зверею. Сара Марс не только перекрасилась в блондинку, вдобавок она еще сделала себе операцию по изменению формы носа. Вообще, когда девушка отказывается от самой себя, так страстно стремясь к своей противоположности, это значит, что она либо глупа, как пробка, либо находится в перманентном суицидальном состоянии. Что касается Сары Марс, то ее трагический конец, к несчастью, подтвердил правоту последнего наблюдения, что же до первого, то она могла быть кем угодно, но дурой я бы ее не назвал.
— Дени Денан, муж Маридоны, — представил меня Верне и после короткой паузы сообщил со свойственной ему бестактностью: — А это наша малышка Марс… — он снова помолчал, потом с понимающим видом добавил: — бывшая супруга нашего друга Шамириана. А ты в курсе, Сара, что Дени недавно купил несколько полотен Шама? У него внезапно прорезалась сумасшедшая любовь к творчеству твоего бывшего мужа.
— Ну, довольно, Верне! Ты говоришь, как лавочник!
Я бы с удовольствием прикрыл ему рот, а еще лучше — придушил бы.
Верне положил свою тяжелую руку на хрупкие плечи Сары и, прижав ее к себе, продолжал нести какую-то чушь. Сара Марс лишь улыбалась, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Несколько раз она пыталась выскользнуть из его объятий, но Верне силой удерживал ее. Со стороны могло показаться, будто она принадлежит ему. Он нанял ее не только как актрису для съемок в своем фильме, но и как красивую белокурую куколку, лишенную права протестовать в том случае, если бы он позволил себе некоторые вольности. Она склоняла голову и улыбалась мне с грустным и даже униженным выражением на лице, словно извинялась за то, что закрывает глаза на выходки Верне, который неторопливо лапал ее за бедра, бесцеремонно сунув руку ей под платье. Нет, у меня никак не укладывалось в голове, что Шам мог жить с подобным объектом сексуальных притязаний!
