Дик все это видел, и в нем крепло предчувствие чего-то дурного. Что с ней такое? С ним Мэри вела себя спокойно, непринужденно, чуть ли не по-матерински. С туземцами она становилась настоящей мегерой. Чтобы хоть как-то вытащить жену из дома, он попросил ее отправиться с ним в поля посмотреть, как он работает. Дику показалось, что, если Мэри будет рядом с ним в его бедах и заботах, это поможет им сблизиться. Кроме того, он чувствовал себя одиноко, долгими часами обходя поля и наблюдая, как трудятся работники.
Мэри согласилась не без колебаний, поскольку на самом деле никуда не хотела идти. Когда она думала о Дике, который там, в полях, в дикой жаре, ступает по курящейся красной земле среди вонючих тел работающих туземцев, он представлялся ей кем-то вроде капитана подводной лодки, который добровольно спустился в странный, совершенно чуждый ему мир. Однако она нацепила шляпу и, преисполненная чувства долга, села в машину.
На протяжении всего утра Мэри не отступала от мужа ни на шаг, перемещаясь от поля к полю, от одной группы работников к дру- [128] гой. Все это время ее подсознательно мучила мысль, что новый слуга остался в доме совсем один и сейчас, возможно, вовсю бедокурит. Оказавшись без присмотра, он наверняка опустится до воровства. Не исключено, что парень сейчас лапает ее одежду, копается в ее личных вещах! Покуда Дик терпеливо объяснял про почву, водоотводы, жалованье туземцев, часть ее мыслей была устремлена к слуге, оказавшемуся наедине с ее вещами. Когда они вернулись пообедать, Мэри первым делом обошла весь дом, желая узнать, какую работу слуга не успел доделать, и проверила ящики, к которым вроде бы никто не прикасался. Впрочем, как тут разобраться — туземцы были такими хитрыми скотами! На следующий день, когда Дик спросил, не составит ли она ему компанию снова, Мэри ответила:
— Нет уж, Дик, если ты, конечно, не будешь возражать. В полях слишком жарко. Ты к этой жаре привык, а я нет.
Ей и вправду показалось, что она не переживет еще одного утра с обжигающим шею палящим солнцем и одуряющей жарой, и это при том, что ей становилось дурно от царящего дома пекла. Но дома у нее была работа — надзор за туземцем.
С течением времени жара стала наваждением. Мэри больше не могла вынести иссуша- [129] ющих, лишающих сил волн тепла, обрушивавшихся на нее с железной крыши. Даже собаки, обычно преисполненные энергии, теперь весь день валялись на веранде, перебираясь с места на место по мере того, как под ними нагревались кирпичи. Псы лежали, высунув влажные языки, поэтому пол был покрыт маленькими лужицами слюны. Мэри слышала их негромкое учащенное дыхание, а когда собак донимали мухи — сердитое поскуливание. Когда псы приходили к хозяйке положить головы на колени, выпрашивая ласки и сочувствия, она недовольно гнала их прочь: огромные, дурно пахнущие псины ее раздражали. Они путались у нее под ногами, когда она ходила по дому, оставляли на подушках шерсть, шумно фыркали, отгоняя мух, когда она пыталась отдохнуть. Мэри их выгоняла из дома, запирала дверь, а потом, ближе к полудню, приказывала работнику принести в спальню канистру из-под бензина, наполненную тепловатой водой. Убедившись, что слуга ушел, она раздевалась, вставала в таз на кирпичном полу и лила воду на себя. Когда капли попадали на пористый кирпич, они с шипением испарялись.
— Когда же пойдут дожди? — спросила она Дика.
— Еще месяц их уж точно не жди, — беззаботно ответил муж.
[130]
Вопрос его удивил. Как же Мэри может не знать, когда идут дожди? Она прожила в этой стране дольше, чем он. Однако Мэри казалось, что в городе времена года не менялись, по крайней мере в том виде, в каком это происходило здесь. Она забыла привычный ритм смены холода теплом и дождями. Да, бывало, наступала жара, шли дожди, устанавливалась холодная погода, но все это как бы происходило в стороне от нее, не оказывая на нее никакого влияния. А теперь её ум и тело оказались в зависимости от медленной смены сезонов. Еще ни разу в жизни Мэри не смотрела в безжалостное небо в поисках предвестья надвигающегося ливня. Теперь же она стояла на веранде и, прищурившись, взирала на огромные белые облака, которые плыли по бескрайней синеве неба, напоминая куски кристаллического кварца.
— Вода почему-то заканчивается очень быстро, — нахмурившись, сказал однажды Дик.
Воду привозили два раза в неделю из родника у подножия холма. Заслышав вопли, наводившие на мысль о том, что кричащий испытывает дикую боль, Мэри выходила на веранду, откуда наблюдала за тем, как среди деревьев пара медленно переставляющих ноги красавцев волов тянет вверх по склону телегу с водой. На телеге стояло два бака из-под бен- [131] зина, связанных воедино, а спереди торчала жердь, к которой крепились ярма, покоившиеся на выях этих мощных животных. Она глядела, как под шкурой перекатываются мускулы, взирала на ветви деревьев, уложенные на баки так, чтобы сохранить воду в прохладе. Иногда она выплескивалась, и в каплях ярко вспыхивали солнечные лучи, а волы мотали головами и фыркали, вдыхая аромат воды. И все это время туземец, правивший телегой, не прекращал вопить и кричать, приплясывая возле волов и нахлестывая их длинным кнутом, который, развеваясь, со свистом рассекал воздух, но никогда не опускался животным на спины.
— На что ты тратишь воду? — спросил Дик жену.
Она рассказала. Его лицо потемнело, и он взглянул на Мэри недоверчиво и с ужасом, словно она призналась в совершении преступления.
— Ты что, вот так переводишь ее впустую?
— Я не перевожу воду впустую, — холодно ответила она. — Я не могу вынести такую жару. Мне надо хоть немного освежиться.
Дик сглотнул, силясь удержать себя в руках.
— Послушай меня, — сердито произнес он таким тоном, каким раньше никогда с ней не разговаривал. — Послушай меня. Всякий раз, [132] когда я приказываю отвезти в дом воду, это означает, что мне надо снимать на все утро с работ возницу и двух погонщиков. Перевозка воды стоит денег. А потом ты ее берешь и зря спускаешь! Почему нельзя наполнить ванну и время от времени в нее залезать, вместо того чтобы каждый раз выливать воду зазря?
Мэри пришла в ярость. Это стало последней каплей. Она здесь живет, безропотно снося лишения и страдания, а вместо благодарности ей отказывают в праве потратить на себя пару галлонов воды. Она открыла было рот, чтобы накричать на него, но смолчала, вспомнив, в каком тоне он сегодня с ней заговорил. Последовала одна из привычных сцен, которая помогла Мэри успокоиться и утешиться: Дик начал униженно извиняться, и она его простила.
Однако после того, как муж ушел, она отправилась в ванную комнату и воззрилась на ванну, все еще ненавидя Дика за то, что он ей сказал. Ванная комната была возведена после того, как Дик закончил строить дом. Она представляла собой пристройку с глиняными стенками (глину нанесли на тонкие жерди) и жестяной крышей. Когда дождь просачивался сквозь стыки крыши, побелка теряла цвет, а глина трескалась. Сама неглубокая ванна, установленная на подложку из высохшей глины, была сделана из цинка. Металл некогда свер- [133] кал — Мэри догадалась об этом по блестящим царапинам на выцветшей поверхности. С течением лет на поверхности ванны образовался налет из жира и грязи. Ванна была отвратительной, просто отвратительной! Женщина с омерзением на нее уставилась. Прежде, когда она принимала ванну, что случалось всего лишь два раза в неделю, поскольку доставка воды обходилась дорого, Мэри со всей осторожностью располагалась на самом краю ванны, стараясь как можно реже до нее дотрагиваться и как можно скорее закончить омовение. Теперь ванна перестала быть роскошью, превратившись в лекарство, которое было необходимо принимать.
Приготовления к помывке были невероятно сложными, и Мэри плакала, будучи вне себя от ярости. В банные дни в две канистры из-под бензина заливали воду и грели ее на плите, после чего несли в ванную, где ставили на пол. Там, чтобы вода не остыла, канистры накрывали толстой мешковиной. Мешковина прогревалась и начинала источать затхлый запах. К канистрам, чтобы было удобнее их таскать, приделали деревянные ручки, которые от частого использования замусолились. Наконец Мэри решила, что не станет с этим мириться, и, преисполненная отвращения и гнева, повернулась, собираясь выйти из ван-[134] ной. Она позвала работника и велела выскрести ванну, да хорошенько, покуда она не станет чистой. Однако тот подумал, что речь идет об обычной чистке, и закончил работу через пять минут. Мэри пошла проверить — все осталось как прежде. Проведя пальцами по цинку, она ощутила слой грязи. Женщина снова вызвала слугу и опять велела ему выскрести ванну, да хорошенько, все до последнего дюйма, пока металл не засияет.
Все это произошло около одиннадцати часов утра.
День для Мэри выдался неудачным. Именно в этот день она познакомилась с обитателями округи в лице Чарли Слэттера и его жены. Имеет смысл в подробностях рассказать о том, что произошло в тот день, поскольку это многое поможет понять: поджав губы и гордо подняв голову, Мэри, непреклонная в своей гордости и решимости скрыть собственные слабости, совершала ошибку за ошибкой. Когда Дик вернулся перекусить, он застал жену готовящей обед на кухне. От переполнявшего ее гнева она выглядела положительно безобразно. Лицо горело, а волосы были грязными.
